Веле Штылвелд: Орда городов

-.

Орда городов - ордынцев орда:
безумие вновь орды на года.
Генетика вновь натёрта на дерть 
угасших Родов, ушедших на смерть.

Ордынская кровь, шпицрутены лет, 
Кровавый пароль - из градов в ответ.
Холодный ушат сливают в ночи 
под градов разряд в донецкой печи.

Вновь мало угля, вновь вымерзший мир - 
ордынцы горят, над топками дым.
Война на года, а в ней каждый дом, 
квартира, страна и души на слом.

Так было уже в Ливонской войне - 
орда городов осталась в дерьме.
Отбросили в хлам, отжали в труху, 
оприччины смрад застлал всю стравну.

Стрельцы-удальцы рождались на смерть - 
во имя царя легко умереть.
А так ли легко сегодня опять 
в озлобу орды беспутно играть.

Оно как война проиграна вновь, 
оприччина впрямь прольёт чью-то кровь.
И в этой крови нездешей уже 
орду приструним на лютой меже.

Не станет яиц у той Фаберже, 
и будет она стоять на меже
с окалом таким, что ой мама гой, 
но только без прав калечить любовь.

-.

Четвёртая рота, российский спецназ. 
Майдан бьёт в охоту. Приказ...
Луганск, Симферополь, оплавив мозги 
бьют тупо Европы ростки!

Четвертую роту из крымских степей 
прислала чернота калечить людей.
Прислала, послала без боли в глазах... 
Прослыла чернота, что нынче ей крах!

Четвертая рота, сюда вас привел 
преступный приказ и попранье икон,
Майдан - не Болотная площадь Москвы, 
и вам отольются чужие мослы...

Разбитые головы, камни в крови - 
здесь елки не будет, здесь будут суды!
Отцы-командиры пойдут под арест 
за кровь на мундирах - в отсидку их крест!

Вновь бьют барабаны, народ не молчит... 
Четвертую роту велит распустить!

-.

 Сквозь прорези забрал жандармского полка 
мы не увидим братского народа.
Не оскудеет дух, не отпадет рука... 
Майдан, круши космических уродов!

Не русские они, а узкие места 
их душ – забрал ошкеренные щели…
Майдан запел, что Родина свята - 
украинцы восстали и запели!

-. 

Бесцельная риторика обманных трепачей.
Басманная риторика – здесь совесть не пришей.
Послушать им бы заново,ну,собственно,себя:
каким ты лешим с замами втыкаешь почём зря?!

Мол, дело революции сверстаться на крови.
Пока души поллюции проплачены – живи…
Трави булду до выхарка уже кровавых нот,
поскольку время в рубище вчерашних льгот не чтет!

Поскольку гильотинами владеют звонари -
реальные, народные, звонящие: РУБИ!
Прицельно, жестко, заживо – за прошлое своё.
Пусть вражеские головы сдолбает воронье!

Ну, и на что вам, лгущие, такое же в удел,
сегодня люд не чтящие, а надо ль вас в отстрел?

-.

Знаки, мифы - злаки, маки, сигнатуры дивных стран...

Тонкий росчерк в мире шлаков - курс сквозь море-океан.

Слов воинственных бравада, слов беспечных суета -

всё пройдет, но счастье рядом - там, где вечные слова!

-.

В пентограмме - Белый дом, пентограммой Пентагон.

Я же сот - в нем граней шесть - вместо меда боли шерсть.

Словно йети в шерсти той. В пентограмме я - изгой!

В Штатах мне не прорости - я украинец в шерстИ!

-.

Неведомость, невесомость и неведомо к чему

мира нашего знакомость превращается в чуму…

Чумовые, ломовые, дармовые  - дням в довес

наши страхи продувные, наших сказок энурез.

Нам отрыли в полный профиль безотрадные деньки.

Нам отбили в фас и в профиль наши будни мудаки.

И теперь по будням этим мы с мечтой наперевес

пробиваемся, как йети, проклиная зла прогресс.

Проминая тушек хари – стеновой хребет братвы -

той, что вышла в мир державы – не сносить бы им ботвы!

В злобных париях титушки  косят в мире черепа…

Оскальпят их вскоре дружно, как злых волков, егеря.

Кто довёл страну до взвоя, тот ответит за разбой – 

вышло время им на зоне шить мешки для бандюков.

В тех мешках на труповозках отвезут титушек прочь,

потому что в мире жестком много горя, зла и слёз.

Но Майдан уже послал время снайперов –  в финал.

Грянут выстрелы – огонь! Нет титушек – гол король!

-.

В некрополь слов не смей бросать дела,

в некрополь дел не смей бросать засаду.

Поэт, ты отвечаешь за слова, 

в них сущий яд, а ад был где-то рядом.

  

А значит, там, во рву лежат тела,

а значит там незримая граница

Добра и Зла на долгие века - 

кощунствуешь? И горе повторится.

Хоть ты залить готов за воротник

за вязку фраз, в которых Мунка крик...

-.

Сиротливости нет от порушенных лет,

наши сказки о счастье в экзиле -

подле бродит порушенный сказками мент

и чиновник, урвавший в обилье.

Я о чём? Вашу мать -  ведь хреново живём!

Мать еси, нашу пенсию - вашим!

Пусть удавятся кровью удавленых вдов,

 пусть им будет земля педарасью!

Мы мантулили щит и кричал Вечный Жид:

- Боже мой, и опять я в саркоме,

а нельзя ли уродцев напялить на щит,

под которым пройдут миллионы?!

И колонны пройдут - мне известен их путь,

и распнут олигархов и татей, 

и останется только лишь пару минут

плюнуть в рожи распятым в проклятье.

-.

Скрипочка - семь сорок по приколу,  

а коньки в ботинках - тридцать пять.

Я ходил тогда в простую школу, 

вечерами слушал радиолу - 

в интернат чуть позже сдала мать.

Но уже тогда в мальковом тесте 

я мечтал о счастье написать,

так как в Торе пишут о Невесте, 

что сплелась с Историей в инцесте,

что Субботой надо величать...

Да о счастье, и в таком контексте, 

где так всё доходчиво давно.

О таком, в котором всё на месте, 

как в давно почившем Живбылтресте,

 о котором  - вечное кино...

В этом счастье с детства незнакомом 

все должно величием блистать,

под которым подпись древних гномов, 

часовых, весталок, управдомов,

Белоснежки - подпись и печать!

Только в термоядерных инсулах 

всё случилось как-то не по мне -

будто ветром северным подуло, 

совесть у бессовестных заснула.

и застыла правда на песке.

И спеклись песчинки термоядом, 

и осколки вырвали межу,

за которой счастье будто рядом, 

но его давно отдали гадам,

я же сам за ним не добеЖу...

Не упечь Истории шарады 

в терминвоска вычурный поток

звуков то ли с Рая, то ли с Ада: 

прикоснись, и где-то счастье рядом,

но не ты глотнешь его глоток!

Вымученно, жестко, безысходно 

мир отбил кровавую канву,

ту, что так ужасна и тлетворна, 

за которой слышны звуки горна -

Ангела кровавого трубу.

Это ли в виденьях Заратуста 

предрекала мне моя страна,

у которой выкрутки да сторны, 

убиенных лики средь иконных,

да иллюзий дивных бахрома...

Здесь уже не выхаркнешь с попкорном 

самое кровавое кино -

на войне всегда в лютует бойня, 

на войне всегда в итоге - бойня.

На войне всегда вины вино.

Бойня в рост, в разнос идет эпоха, 

по траншее русский бъёт абрек

русского, украинца без вздоха 

замолить за то свой тяжкий грех.

Он ещё не ведает, что плохо, 

он ещё не знает смерти зуд,

Скрипочка семь сорок по приколу, 

он коньки свои отбросит тут...

- .