15.
- Где ночевать будешь? Не в прикрытой ли хозяином Юзовки козацкой корчме?
- А то где же… Для ведьмочки на Хэллоуин
ты слишком осведомлена.
- Начнём с того, что в Юзовке я тоже поденщица. Прачка… Просто прачка в
хозяйском доме. Наши замурзанные простыней не имеют, все больше спят на нарах,
ну, разве что, разжились, прикупают себе тюфяки, да и те – на два-три сезона, а
вот англичане, немцы, бельгийцы, хоть и с тощими жилыми женами, но непременно
спят на всяческих простынях – в обычные дни на ситцевых, а в дни церковных
празднеств на льняных, да вот только стирать их не любят у здешнего Гиблого
ручья, ведь на то он и гиблый…
- Да да да, я помню... - Лесик нервно кусает верхнюю губу, над которой уже
пробился черный пушок каждый раз, когда думает об Анке, то ли ведьмочке
здешней, то ли случайной девушки, решившей согреться после сбора осенних грибов
и хвороста, отчего и озябла по-человечески... Вот и развела вечерний дымный
костерик, чтобы согреться и себе, и юноше проходящему…
Внезапно на небе проявилась желтым диском луна и Анка стремительно вскочила
со своего места.
- Ну, мне пора. Вон там, на опушке лесная сторожка моего дядьки. Но обычно
я ночую одна. Дядька служит у Джона ночным обходчиком, он зорко следит за тем,
чтобы не было возгораний в пределах Юзовки, он и меня костры тушить научил. Ты
только помоги разгрести, пристучать да притрусить уголья, да плеснуть из
здешнего ручейка мертвой водички… В Юзовке из этого ручейка больше не пьют, а
вот тебе, как видно, ночевать у меня
доведеться… Пока же даже не говорю до свиданья…
Анка загадочно улыбнулась и истаяла в ночной темноте…
Условия между ними были просты, если пустят до утра переночевать в козацкой
колыбе, закрытой после жалобы Джона Юза местному исправнику, то не быть им
целую вечность вместе даже в обмен на продажу своей души. Но если его выпрут
или не впустят на порог колыбы, то до Ведьминой пади в каких-то два лаптя –
всего нечего…
А может быть ему стоит сразу согласиться на гостеприимное приглашение Анки
и так вот вычурно не дурить? Да нет, Мадрик знал, что доступные подорожные
девушки редко когда были здоровы, хотя каждая искала свой путь на Донбасс часто
не только в грехе, а просто в горьком сиротстве…
Согласиться ли с Анкой? Лесик чуял, что сам он козацкий сирота и приходский
воспитанник не более чем травинушка
придорожная, а уж Анку – и вовсе пропади пропадай…. Просто он придумал в пути
все эти идиотские взгляды и неловкие моменты с не совсем невинными девичьими
забавами, как вдруг давящим на уши взвоем разорвалась темно-фиолетовая
прохладная ночная мгла, и местность огласилась страшным и достаточно громогласным
словно старушечьим криком:
- Отдайте ее мне! Отдайте ее мне!! Отдайте…
Не чуя под собой ног, перепуганный Мандрик рекордный срок добежал до колыбы
и тихо охнул – старую козацкую колыбу поглощало жаркое пожарное зарево:
- Гори, гори ясно, чтобы не погасло, - с каким-то нездешним злобным
акцентом выла старуха Анху…
- Так вот ты какая, валлийская ведьма, так и не прирученная алчным Джоном,
- прокричал в небо Мандрик, и видение пожара придорожной козацкой колыбы словно
отошло в никому неведомое никуда… Он сразу оказался у входной двери
предстоящего этой ночью ночлега.
Изнутри открылась защелка, и раздался сонный голос привратника:
- Прошедшего через Ведьмину падь здешний Чугайстер не велел в дом пускать!
Так что проваливай, не мил человек, по добру, по здоровому…
- Да откуда ты обо мне и моем маршруте прознал седочубая пошесть?!
- Не хами, а то врежу тебя прихватом запечным… Над тобой черный ворон всю
дорогу кружил… Как небо озарило, только слепой не смог бы понять, кого в дом
ноги несут. Так что не я пошесть запечная, а ты шелупень подорожная, и на ночь
злым духом меченный. Так что ступай, откуда пришел…
- Нет, так не бывает, - подумал Лесик и постучался опять…
- Кто там? – раздался слабый старческий старушечий голосок:
- Мандрик я, козацкий посыльной от самого ясновельможного козака-пана
Халявы…
- Не велено пускать никаких мандрыков, козак-пан Халява получил полный
расчет червонцами и бричкой рессорной… Вот пусть и катится, а нам время отойти
ко сну… С утра здесь будут подавать исключительно в целях рекламы английское
халявное виски… Но тебе его не нальют, потому что и мал ты еще, и тебя нет в
списке… Дуй отсюда, парняга, вот тебе и вся абабагаламага… - Из-за так и не
приоткрытой двери раздался идиотский пьяный смешок… то ли черта с запечка, то
ли ведьмы с-под печки…
16.
Горный мастер… Сегодня как раз он и представился. И похороны спешные, и
застолье негромкое, и Лев Самуилович,
словно так и положено, тут же, как тук… В гуще разговоров всяческих… И с
напряжением ушных раковин до последних хрящей…
- Сегодня одной бумажкой формата А5 можно легко устроить конкретный разъебон
сразу и рабочим, и звеньевому, и горному мастеру. Мол, все вы слишком борзые.
Because I'm the law!..
Но каждый из них вправе ответить за своих – и за живых, и за погибших в
подземных выработках…
- А оно того стоило?.. Тысячи смертей того стоили? Но снова привычно шьют
дело горному мастеру, даже не и не спрашивают – виновен ли… Стрелочник, вечный
стрелочник любого режима, любого хозяина, любого начальства… Правда, затем
пишут:
По данным следователей, горный мастер, в обязанности которого входили
организация и проведение работ на участке, не имеет никакого специального
образования, при этом начальник участка осознавал опасность постройки рабочего
поселка в зоне затопления… Но это же дичайшая сказка, либо очередной
злонамеренный мир, но только маленькое уточнение - даже у горного
сказочника Бажова любые горняцкие мифы – это не сказки, а сказы, а это слегка
другой жанр, в котором, в отличие от сказки, очень много суровой правды жизни
тех лет, касающийся именно заводов на Урале. А народ там так и жил тогда - от
порки к порке. Чем и Донбасс был никогда не лучше…
В 1940-60-е еще было много шахтеров-ветеранов большой и страшной войны. К
жизни они относились иначе, чем те, кто смерть не видел. Перед спуском на входе
в клеть горный мастер или бригадир всегда строго осматривали карманы на сигареты/папиросы/табак, и попавшийся получал
строгое физическое замечание, виде
отменного увесистого подзатыльника, который полагался к решительному изъятию
всего шахтеру недозволенного…
- А шахтеры считаются людьми суеверными. И на то есть веские причины -
работа горняков связана со смертельной опасностью. В разные времена, в разных
странах, регионах и даже шахтах существовали свои приметы и поверья… Вот, к
примеру, такое:
«Если крысы убегают из лавы, то жди
аварии» – это вымысел.
«Грызуны – это постоянные спутники
шахтеров под землей, и они привыкли к такому соседству. Крысы съедают
«тормозки» горняков, поэтому шахтеры часто подвешивают сумку с едой вверху, но
эти твари лазают и по потолку»…
Нет, нет, не всегда и не все именно так, особенно когда иной отдельный
крысеныш поступает с точностью наоборот… Помниться когда-то Ванька Залесский,
то, еще тот, который нынешнему проходчику Лешке Залесскому форменно дедом
приходится, в один из отвальных дней имел при себе очень скудный обеденный
«тормозок», состоящий из двух ломтей ситного хлеба, между которыми были
нарезаны кружевными дольками кабачки, обжаренные на подсолнечном масле, с солью
и чесноком. Вот он их почти было доел, но почти уже хлебные крошки припрятал
про запас и полез прилечь на часок за опалубным швеллером подремать. Ребята эту
его давнюю дурь знали, и давали доходяге в такие для него постные дни
отоспаться… Вот спит он – не спит, дремает, и вдруг чувствует, что кто-то его
за пятки покусывает. Сначала щекотко, ведь ботинки Ваньке чуточку жали, и он
избавился от них, оставив прямо на том месте, где прежде сидел, чтобы по
пустым-то потникам о нем не забыли… Ладно, портянки драные, драги английские, а
сам он во весь свой славянский дух – хропака. Когда снова какой-то леший пятки
покусывает. Открыл Ванька глаза, а его крысеныш попеременно за обе пятки
грызет…
- А вы заметили, что иные и на поверхности все время постоянно потягиваются,
будто не выспались, и притом постоянно гоношатся, точно как этот шахтер?
- Мужик, харе… Не перебивай, а то тупо врежу… Перебивать на поминках
шахтерских негоже. У нас за такие выходки черепа бьют. Просто увянь, да так,
чтобы все было путем…
- А то?
- А то будет с последствием… Загрыз?!
- Да молчу я уже, молчу… Грузи свою шихту дальше…
- Не-а, вот как раз дальше не шихта! Это ты, червь конторский, где-нибудь
там - кабинетной тиши, среди книжной пыли, сам с собою наедине, всякую
бухгалтерскую дребедень точишь как червь конторский, а здесь особая жизнь
человечья! Так что ты не гляди, что здесь за столом и я, такой же шахтер, как
бы опустил кайло, созданное кузнецом, и вытер пот, чтобы перевести дух… Нет, я
здесь затем, чтобы замахнувшись
инструментом, снова продолжил эту свою дивную песню…
Так вот я о чем... Вот дремает он тупо под швеллером, а с виду, ну что
можно сказать: вот попадётся вам шахтёр, он будет немного грязненький, в одежде
мешковатой, но «Если шахтерам дают зарплату, то на рынке повышают цены» – это
правда. Торговцы горняцкого города хорошо знают конъектуру рынка, если шахтеры
получают деньги, то и посещаемость рынка повышается, соответственно и цены на
товары растут. Так что никто не сомневался, что тот дежурный бутерброд был в
Ванькиной жизни последний… Так вот вдруг этот вредный крысеныш со всей силы
Ваньку за левую пятку, клац!, что тот аж проснулся и выскочил со своего сховка. С тех пор стали Ванька и крысеных – не разлей
вода. И остаток своего бутерброда Ванька своему спасителю дал, и место в
верхнем кармане своей робы определил. Чуть на смену – сразу туда сажал,
предупредительно подсыпав семечек гарбузовых… И так от наряда к наряду – долгие
годы…
А вы, кстати, не знали, что в «Книге
нарядов» нельзя писать красными чернилами – это даже скорее, не поверье, а
правило. Книга нарядов – это документ, в ней всегда пишут синими чернилами, не
черными и не красными. Чтобы не было таких себе предписаний в бездну… А еще дурным
знаком считается помечать что-либо в шахте крестом. Поэтому помечают галочкой.
Согласно преданию, подземные духи очень не любят христианскую веру. Поэтому,
если они увидят крест на стене, то обязательно сделают какую-нибудь пакость. А
что до усопшего, то во все времена спасение утопающего – было делом самого
утопающего, а если умрет Максим, то, прости Господи, не о покойнике сказано, -
хрен с ним… То бишь, аминь!
- А вот я вот что в «Горняцкой правде» надыбал, - сказал старший на сей
тризне байкар, и водрузил на пробитый угольной пылью нос, надтреснувшие очки:
Из Дневника горнорабочего Дмитрия Кравцова
Нагружая вагоны, я протягиваю их под конвейером при помощи лебедки. Когда
канат полностью намотается на барабан, его нужно растягивать. Два-три раза в
смену, и это чистое наказание. Тяну, упираясь рогом, грязный стальной трос,
надрываюсь, оступаюсь, падаю. В голове постоянно крутится строчка Некрасова:
«Этот стон у них песней зовется…» Эта ежедневная пытка действительно напоминает
труд бурлаков.
Другая неприятность – дорога к рабочему месту и обратно. До нашей второй
западной лавы («дикий запад», как её называют) километра три по воде и грязи. В
козу все не вмещаются, таким скромным парням, как я, часто приходится топать
пешком. Все бы ничего, но мои сапоги больше напоминают лохмотья нищего, чем
обувь шахтера. Да и не только мои.
26 мая
Компетентная комиссия установила причину несчастного случая и обвинила в
смерти посадчика самого посадчика. Нарушил, мол, технику безопасности. Не
удивительно. Во всех бедах обычно виноваты сами рабочие. Нарушают, падлы,
технику безопасности. А кто их принуждает к этому? Кто в погоне за
дополнительными тоннами требует давать добыч любой ценой?
Инспектор ВГСЧ закрывает лаву за многочисленные нарушения. Не успел он еще
до ствола дойти, как лава снова работает. Позвонили, пригрозили – запускайте,
иначе х@й вам, а не зарплата. Слушай, Лев Самуилович, это не ты запрещал, хоть
и давненько то было… Но говорят, что ты вроде вечный…
- Не я, и о вечности моей злобно лгут… Да ты дальше читай…
- Или взрывается метан – комиссия находит в шахте окурок. Ага, курили,
суки, вот в чем причина! Мужики рассказывают, что в газовых шахтах никто не
курит, даже не пытается. А громоздкое оборудование при взрыве разлетается
далеко в стороны, и тонны пыли оседают на почву. То есть, найти там окурок
просто невозможно.
9 декабря
К стволу нас возит старый разбитый автобус, в прошлом – катафалк. Когда он
приезжает, рабочие всей массой ломятся в двери. Все спешат опуститься первой
клетью, чтобы занять место в площадке. Лезут, обдирая руки, сбивая каски и,
теряя спасатели. Сидений нет – стоим, висим. Держаться не за что, кроме всегда
открытых окошечек-амбразур под потолком. С улицы это жутко выглядит – старый
грязный автобус едет по городу, а из щелей сверху торчат черные руки. Приезжаем
к стволу, вываливаемся. «Этап привезли!» – шутят коллеги.
Наверное, это символично – возить шахтеров, потенциальных смертников, в эдаком
катафалке. Недавно наш катафалк сломался, к стволу нас везли в телеге трактора
Т-150. Ветер свищет, холодно. Смотрю на коллег: сжались, закутались, в
одинаковых черных робах, с отчаянием в глазах. Ну чем не зеки?
И так до позднего вечера…
17.
Горный мастер по охране труда Лев
Самуилович после тяжелых поминок всем телом уходи в сон, тогда как мозг
продолжает бодрствовать…
Полуявь, полусон горного мастера по охране труда очевиден: он снова движим в
своё нездешнее прошлое… Он снова продвигается с подземным шахтерским духом Шубиным
к тому самому месту, в котором происходит в некой каверне некий внезапный разрыв
времен и переход со здешней Вселенной в мир подземной Шамбалы – Арарты обетованной, о
которой в последнее время так много все говорят, но, о реальном а значение которой
ведомо далеко не каждому…
Если вдруг и зашумит она в штольне беззвучно, то, как бы выйдя на связь,
ответно заговорит… Конечно, не с каждым,
не для туристов она, но Турист уже слышит, уже говорит ей будто ответно: подвинься
со своей необозримой подземной сакральной бездны, что это так только в шеренгу нас
принимаешь, как бы склоняя к особой тайной поруке…
И то верно, слышно из недр Арарты… ты да Шорин, да идущие за тобой весь
проход к подземной Шамбале перекрыли… А ведь кроме нас здесь тоже случаются пешеходы…
И точно, откуда-то из боковой штольни по ходу Центральному штреку появляется
странная процессия внешне сизых туманоидных особей… Впереди процессии идет,
нет, почти торжественно шествует огромного
роста крыс на двух серых лапах, держащий под уздцы давно почившего под завалом горных пород тяглового
тощего битюга Тараса.
Тарас по-человечьи просит крыса, чтобы тот хотя бы после смерти снял с него
чёрные очки… Крыс в свою очередь просит Тараса нагнуть его упрямую лошадиную
голову мордой вниз, и Тарас подчиняется его строгому, но разумному требованию…
Теперь уже крыс возится с прогнившими кольцевыми чеками, и, наконец, срывает с
изможденной лошадиной морды Тараса два черных дымчатых окуляра…
- Ох, и прикипели они к тебе Тарас, эти глазные заглушки, впрямь и
прикипели… Выбросить?
- Нет, Крыс… гадить в горных штреках не велено… Чуть что, злой Шубин окрысится
да позлее тебя… Повесь мне их на шею - сойдут за сувенир… А что, далеко еще нам
идти?
- Ну, ты же, Тарас, сам своим шахтерским опытом знаешь: сто двадцать семь
сажень туда, да к ним пару сажень налево, да к ним еще семь раз по семь… Да
только тихим тёхом всего-то ходу туда-сюда, а вот сюда-туда не ходи, да и обратно без команды
не смей, в остальном тоже ни-ни… Вот такой алгоритм… Тебя если не я, то трудяга
коногон будет вечно водить, пока и он вслед за тобой копыта, тьфу ты, Господи,
лапти вслед за тобой не отбросит…
- Так мы никогда с тобой не дойдем, Крыс,
так и будем в этой штольне петлять…
- Вот все вы, украинцы, с чудинкой… Я тебе, что, Тарас, говорю? Штрек! А ты
мне что отвечаешь? Штольня… Да дойдём мы
до перекрестка времен, благополучно дойдём и ведьму встретим ко времени, и тебя
приводим то ли в подземную Шамбалу, то
ли в одно из прошлых времен – то ли к шахтовладельцу Юзу, то ли в Гуляйполе к
батьке Махно, лихие тачанки по дорогам Гражданской войны катать, или в 1938
расстрельный годок, когда многих ездоков донецких перевели в разряд греческих
шпионов. Ты в греческие шпионы хочешь, Тарас?
- Да нет, как бы не хочу, Крыс… Мне бы с тобой остаться…
- Тогда нам точно обоим надо Арарту…
- И будешь ты, Тарас, гарцевать в таковских по всей подземной Шамбале... Ну,
правда, уже только в Арарте, потому что здесь тебя, Тарасик, и впрямь душой
живой не почувствовали, не приняли, не оценили… Всё время норовили тебе седьмую
тележку приладить…
- А они бы ещё пятое колесо к тем коногонным тачкам приладили… Подводили
меня не зашоренные глаза, а надорванные от непосильного труда жилы конские….
Вот и ставал, как вкопанный, вот и хрипел, артачился… Проведешь меня, когда я
стук собственных копыт на счётчик подставил, оттого и знал - и сколько идти, и
какой вес тянуть… Это, сказал бы еще, что в ясень пень я ничуть не каретник, а
битюг ломовой, но ведь и это немало…. Да вот однажды оступился, и добрый
коновод мне не помог…
- А ты знаешь, Тарас, тот добрый коновод
годом позже погиб. Но его к нам в шахту нельзя – таких как он принято поднимать
на поверхность… и вот там его и похоронили среди усопших шахтеров на странном
переместном донецком кладбище – чуть переполнится земля мощами шахтерскими и
косточками их белыми, как тут же обвал случается и почившие нового погоста под
себя требуют… Иные кладбища перемещали по шесть-восемь раз, иные и того менее,
но чтобы шахтерские захоронения на одном месте лежали никогда прежде ни в одном
шахтерском городке или местечке не было…
- Видно, мы с тобой, Крыс, давно уже отправились по дорожке всяческие мифических
воспоминаний, помнится, самому Шубину не раз и не два жаловались, пока он нас
не услышал и не открыл нам в дорогу на
перекрёсток времён. Только прежде, нам еще предстоит отыскать ключи от этого
перекрестка… Без них будешь прямо на перекрестке стоять, а ничего толком и не
узреешь, как я за всю свою жизнь в проходке ничего толком не рассмотрел… Только
где эти ключи?
- Ведомо где, ответно заговорил
Крыс. - Кто говорит, что ключи у него – Шубина под ворохом овчинным припрятаны,
кто говорит, что у ведьмы Анху, которая сама где-то прошлых эпох притаилась. А
кто поговаривает, что не у того ли Туриста, который за нами следует… И его сам Шубин
ведет.
- А почему все так сложно? Что, Шубин сам на сам не может все порешать? –
насторожился Тарас.
- Видно, может… - как-то нерешительно согласился Крыс. - Вот только для
этого ему надо с ведьмой встретиться, да их совместном прошлом перетереть: оба
духи, но Шубин - исконный, а Анху - пришлая. Ее на Донбасс Джон Юз самочинно
завез, чтобы о на местных шахтеров делала вдовыми… Вдовым да одиноким - место в
бараках, не надо им на жилье заморачиваться, да пищу они тоже с котла едят, и
никто притом не артачиться…
А самому Туристу без ведьмы Анху не
жить, не знает он, что она ведьма заморская, вот и мечтать пережить с ней некую
разворошенную шрапнелью сновидений реальность, в которой их прервали на самых
светлых лучиках воспоминаний, или, скорее, чисто ведемьских наваждений,
поскольку не получилось у них красивого человеческого эндшпиля: размазало их во
времени… словно кто порвал их жизни на ошметки собачьи…
- А что, раз жизнь собачья, то и вышли бы на поверхность… - мечтательно
протянул Тарас. - Там иные собака еще как, слава Богу, живут… А то, что собак
пускать в шахту не велено, то здесь тут и простые коты сходят с ума… Хотя и
случалось… been a while…
- Been a while… ну, да… прошло немало времени, как помню, запустили меня самого
ловить нет, не мышей, а фарт… удачу… ещё когда я потихоньку всё нашим таскал, а
я тут, смотрю, умирает мой приятель с голоду лютой смертью, а сам я уже устал ему пищу таскать, хотя сам уже отъелся после
того, как проходчика Спас, которого я накануне от верного завала спас, едва сам
не погибнув, вышвырнув того из темноты настырными укусами… Так вот, когда я его
к людям вытолкнул, он даже было самого меня тогда едва не пришиб, но как увидел
клеть подъемную несущуюся на самого его на перекосяк, словно обмер и чуть было
не помешал своему спасению…
- Сумбурно как-то всё Крыс… Мутно… Похоже, шихту несешь отвальную…
- Ну-ну, Тарас… Думай себе, что
хочешь, но мой проходчик Стас в итоге посадил меня в свою шахтерскую каску, да
при этом завернул еще крепко в тряпицу ветхого шахтерского полотенчика, от
уголька пыли мою мордашку очистил и спрятал к себе в нагрудный верхний карман… Стас,
помнится, так же он и кота из штрека спасал, который нас хвостатых должен был
ловить… Но не по кошке крыски пришлись, и сколько не орал дурной кот, всё же на
поверхность его вытащили, хоть и сбежал тот на целую неделю на дальние огороды,
и жил одиноко за кладбищем. Но жрать там было не густо, вот и вышел к людям, и
доживал как легендарный кот подземный Кот! Но, то ли мы с тобой здесь были уже,
то ли там же, где стояли, остались…
- Нет, Крыс, мы с тобой все время
правильно шли: вот там, за тем поворотом ещё три и три раза по три да еще
трижды три раза по три: цок, цок-цок, перецок и выйдем на перекрестие… Сами
шахтеры не шибко церковным крест верят, но ты. Крыс, сам-то не кресты на
глобусе кладёшь, а больше что галочки… Как я копыта…
- А чего не положить… Хорошая вещь галочка… Крысья галочка. Такая тройная
себе раскрыска… Такая завсегда может в
хозяйстве сгодится… А про тебя, Тарас, я анекдотец один заначил - будешь
доставать, расскажу… Между прочим, про тебя анекдот!
- А вот и расскажи…
- Вот и расскажу…
- Но так, чтоб без последствий, а то приложусь копытом. Оно хоть и
туманоидное, но тебя достанет…
- Ну, так слушай: умирает конь…
- Ну, вот, опять за рыбу гроши… Причем здесь конь?
- Потому что я говорю – конь! Причём
упал уже на все четыре копыта, еле дышит… Тут подходит к нему свинья и давай
его упрашивать, увещевать, мол, молод он ещё и что он еще может в скакунах погарцевать,
если захочет, потому что не кабыздох, а битюг-молодец! В общем, умоляла-умоляла,
упрашивала-упрашивала, что встал конь на все четыре копыта и пошёл прямо к
хозяину. От этой радости хозяин на него тут же оглобли одел, перекрестился… Там
у себя на земле они любят это дело… креститься... Они ведь всю жизнь служат и
Гоге и Магоге, но молятся единому Богу… то ли мы только нашему шахтерскому духу
Шубину. Надо всех прочих нам дела нет… Так
вот, дела у коня заладились, дальше же вот что было… Обрадовался
хозяин и решил закатать пир горой, а на главное блюда подать особое мясное
блюдо со свежей свинины, для чего зарезать единственную в его доме свинью… Вот так
свинья и помогла стать коню на все четыре копыта, о себе представиться даже не
знаю куда…
- Да, ведь свиньи они ни Богу ни черту… А всё равно жалко… каково это… Ты это
себя, Крыс, со свиньёй сравниваешь?! Как был ты, Крыс крысёнышем, так и
остался, хоть затем и в Крыса свинского вырос… А как только помер, вдруг
оказалась, что ты Крысиный король - и росту и силы тебе положено десятикратно…
Вот ты и вымахал в целого мужика…
- Раз под уздцы тебя веду, Тарас,
значит, мужик. А мужик – это целый
шахтерский мир!
- Да, ладно тебе, Тарас… Неважно, кто я, не важно кто ты… Важно, чтобы нас пропустили к ведьме на
аудиенцию, к которой мы стремились со
времени нашей естественной кончины – твоей и моей… А пока, мы явим ведьме Туриста,
а она нам дозволение перейти в портал межмировая… А оттуда до подземной Шамбалы-Арарты
прямо рукой подать… А уж там нам и ждет столь желаемое преображение!
- Твоими бы устами, Крыс, да мед, ведь под ногами пока хоть и мелкое, но
кислотное черноводье, и от него даже не козленочком станешь, а во второй раз
снова представишься…
- Значит, Тарасик, мы уже того – не жильцы и здешней воды нам не пить… Вот только отчего же тогда Турист не за нами след в след должно ступает, а
следует за самим Шубиным к той же, казалось бы, каверне, но иным зигзагом идёт?!
- А что тебе тот зигзаг: всяк турист знай свой маневр – он-то все еще вечный, а мы давно
уже не свеже усопшие… Да, к тому же там свои заморочки: Турист как только потерял
связь со своей любезной Анху, так от горя тут же стал грешить поземному: и дамы с перцем
у него водились, и всяческие проступки далеко не духовные…
- А что же так долго жил и на проблемы не нарывался? В чем здесь закавыка, Тарас?
- А ты что не слыхал, Крыс, что заморская нездешняя ведьма даровала ему
часть своей жизни вечной за доброту да ласку к ней однажды проявленную… За то,
что он почувствовал в ней красоту, которую никто до прежде не замечал…
- Что, так некрасива была?
- Да нет, вроде бы даже смазливая очень – и тогда, и по сих, ну, только с
привкусом какого-то нездешнего времени.. А наши шахтеры да их бабы это ещё, ой,
как сразу такой мёд отравный тут же на заметку берут. Вот и окрасились на неё… Но
не могу толком понять: почему они окрысились на нее все вдруг и сразу… Я ведь подземный
крыс без всяких подворотен земных: хочу - капризничаю, хочу – люблю, хочу –
крысюсь и ненавижу… И ты, конь копытный, долго бы такого от меня не стерпел бы…
- Да, чего уж там… Уже попробовал: терпеть
бы тебя впредь не стал, давно заметил, что ты, Крыс, как бородавка
привязываешься и нет от тебя никакой возможной отвязки Вот и теперь я себя сам вести к ведьме доверил, хотя мог бы дойти и сам...
- А вот и не мог - зашёл бы в
какую-нибудь давнюю рекреацию да там бы во второй раз копыта отбросил, и в
третий… Это я без тебя сам к ведьме дойду,
а ты вот без меня не дойдешь: в ясень пень скопытишься…
- То, что я сам не пошел, так ведьма не велела – любит она всяческий антураж:
и чтобы я к ней под уздцы торжественно был явлен, и чтоб на тебе, Крыс,
подобающая ливрея была.. Так где же твоя ливрея? Таким тебя привезти в дискоклуб
– греха не оберешься… Вот ты и веди согласно
положенного протокола! И она, чай, не в анекдоте застряла, а в 1937 году в
качестве греческой шпионки. Потом что в ту пору других на Донбассе по
разнарядке тогдашней не было… Вот и размыло её шахтными водами по всяким закоулочкам…
За ней там ещё до сих пор столько филлеров бродит, что мама не горюй. И все филлеры
эти не просто тут объявились… в штреках шахтерских. До сих пор все они – не упокоенные
бродят здесь в безуспешных попытках лихо заскочить на седло вечности и умчаться
куда бы подальше…
- Ты меня, Крыс, не стращай! Прошлое меня не пугает. Не такой уж я дурак:
ведёшь веди… А запугивать меня не надо - я давно уже на все четыре копыта страхами
шахтерскими кован, так что, ладно, продвигаемся дальше. Веришь, мне почему
спокойно - там прямо за спиной у меня сам Шубин идёт! Хотя Турист думает, что
Шубин - это такой подземный проводник, не шибко умный, не шибко верткий… Да,
говорят, изворотлив, или нет, скорее скажу -
ушлый. А вот Турист к ведьме идёт - свою часть вечности ей передать: невмоготу
она ему вышла… Для человека земной конструкции вечность обременительна -
нехорошо с ней человеку: постепенно исчезает риск, а с ним и страсть, исчезает азарт, обесценивается
любовь, и человек - живой земной человек внезапно остывает и становится такой
себе облом-горой своего несостоявшегося прошлого… Ведь зачем такому человеку
прошлое, если ему не дано будущее, ведь зачем ему дано будущее, когда оно бесконечно,
когда достигнув рано или поздно победы, играешь под ником инкогнито уже только
против себя? Выигрыша в том на пшик, и нет притом никакой святости и некой тонкой
преемственности… В тебе умирает вечный ученик, желающий преодолеть учителя, а,
значит, утвердить в тебе самом Человека!
- Да ты, я вижу, Тарас, - философ! Ты что, раньше грыз хлебные крошки
где-нибудь в каком-нибудь универе? Ил в самой киевской бурсе, что на Подоле?
- Да нет, не бывал я там… Сильно рожа у меня лошадиная… Но
мне импонируют не бурсаки, а вечные там больше недоучки всяческие, особенно
всегда нравились вольнодумцы растриги с философского факультета: это они более
всех пили и менее всех были щепетильны с питанием… Вещи на них всяческие обычно
ветхие, но и сожительницы у них как бы дуры дурами с виду были, но такие
тонкие, такие осанистые, такие точенные, но запах конских каштанов на дух не
переносили… Как только какая меня видела, тут же орать.. Да своими туфлями
каблучными перед носом махать… А ведь так могли и убить… Одним словом, форменно
психические, но с каждая с громадно бутафорным золотым нательным крестом! Сами
прежде курсистками были, тогда так их
мужики так и доживали век в недоучках… На этом и мои бурсы и закончились… Ну а самого меня эти девахи всей своей
вороньей слободой прямиком из Киева на юзовские шахты заслали. Здесь и добывал
свой век, пока не сорвался в расщелину, да там и погиб… А там еще, Крыс, когда
ты еще крысёнышем, случился обвал, и я меня под ним погребло… По совету
проходчика Стаса я уже сам посмертно стал разыскивать Шубина, и разыскал…
Потому что я если и не проходчик, то откатчик, и оттого стал мне и другом, и
братом… Правда, уже посмертным, потому
что и сам он погиб в такой же горной выработке от взрыва метана, и моя жизнь была
ее понятна. Лёг я под обвалом с перебитыми жилами и до последнего вздоха слышал,
как рыдал надо мною Стас. А после этого и вскоре тихо помер от тоски любовной
ко мне, преданному ему отчаянно…
- Значит оба вы померли - от преданности и тоски, резюмировал Крыс. - Одним
словом, и от того, и от другого - и от старости, и от изношенности душевной. С
тех пор я, как и ты, Крыс, при Шубине числюсь… Только одного порой не понять –
когда злится он, а когда добрым бывает….
- Когда-нибудь как-нибудь разберемся, - успокоил разволновавшегося Тараса
Крыс. - А как я к Шубину попал – уже и не вспомню - эмоции всяческие не для
здешнего мира. Вот ты переживаешь, да все на ведьму надеешься, мол, она тебе светлое
завтра назначит… Экий ты романтик, чудак… А я уже просто на тебя ставку
поставил… А что, ставка – не забавка, пофартит тебе, и мне счастье вырулит… Пустая
у тебя башка в такие напраслины верить…
- Ой, да помолчи, Крыс… Когда к ведьме придём, тогда мы с тобой и увидим, кто
на что горазд. Правда, придёшь здесь с тобой… Где только не видишь рекреацию,
туда и суешь и борзый нос, и копыта… Это
у тебя от того, что прежде тебя в жёстких руках держали: шаг влево, шаг вправо –
и хлыст по бокам… Вот тебя и носит… Вот и хожу я, и держу уздцы, и тебя в узде,
и виду не подаю, потому что знаю, что ступаешь ты по проторенной стежке… и не так,
как тебе, дурья твоя башка, того хочется…. Осознал?
Призрачный Тарас кивает конской головой в знак согласия, и на этот раз они растворяются
прямо за горизонтом…
(продолжение следует)
