АЛЛЕЯ ПРАВЕДНИКОВ, Проект МБФ «INSHE ZHITTIA» - обсуждение

Рабочий момент в процессе согласования проекта.
Президент МБФ «INSHE ZHITTIA» Балашова Е.В.
с автором проекта — народным художником
Украины Анатолій Гайдамака

• Центром комплекса является скульптурная композиция «Праведницы». Скульптурная композиция «Праведницы» — это обобщенный славянский образ украинской женщины, защищающий еврейских детей от расстрела, рискуя своей жизнью и жизнью своего еще нерождённого ребенка

 АЛЛЕЯ ПРАВЕДНИКОВ, Проект МБФ «INSHE ZHITTIA» — http://www.inshe.org/inshe-Babi-Yar.html

• ПРАВЕДНИКИ — почетное звание, присваиваемое не евреям, которые в годы нацистской оккупации, рискуя собственной жизнью, спасали евреев от преследований — http://www.inshe.org/inshe-babsn-yar.html

Репост! Поддержи Проект! КАРТОЧКА ПРИВАТ БАНКА — 5363 5423 0638 5452 Получатель: Балашова Елена Владимировна. БЛАГОтворительный р/счет — 260030105672 ОКПО — 35632849 МФО — 320984 ЗАО «ПРОКРЕДИТ БАНК» МБФ «Инше життя» Назначение платежа — Благотворительный взнос

• Веле Штылвелд | Шалом, друзья!

Я не пытаюсь Вас пытать, почему Вы не поддерживаете ИНФОРМАЦИОННО проект INSHE Аллея Праведников. Я просто хочу вас спросить, насколько Вы представляете проблему памяти жертв Бабьего Яра, его палачей и спасителей - Праведников мира!

Знаете ли Вы, сколько всего жертв Бабьего яра, почему массовое истребление украинского еврейства, проходившее в годы Второй Мировой войны так гипертрофировано страшно именно на территории Бабьего яра. Знаете ли вы, где стояли пулемёты, где раздевали детей, стариков и женщин, где накануне освобождения Киева войсками Красной Армии сжигали трупы тех, кого поглотил Бабий яр, почему он - Бабий яр вызвал катастрофу и Куреневскую трагедию через 20 лет, чем рисковали простые киевлянки - украинки, полячки, татарки, русские, белоруски - спасавшие еврейских детей у края Бездны, того расстрельного Молоха, который учинил на нашей священной древней земле немецкий фашизм.

И пока историки спорят, какие украинские полицаи вели колонны в Бабий яр - из Житомирского концлагеря или дивизии СС "Галичина", БЕССПОРНО ОДНО! ПРОСТЫЕ СЛАВЯНСКИЕ ЖЕНЩИНЫ, спасавшие еврейскую пацанву и младенцев евреями всего мира, а это от 12 до 18 млн. человек во всем мире называют этих вновь обретенных внезапными сиротами матерей и отцов Праведниками Мира. И по всему миру в память о них евреи садят именные деревья, шепчут и передают из рода в род с поколения в поколения их по сути святые имена.

И вот Фейсбук, и ужас молчаливого нежелания просто признать, как это здорово, что память об этих людях будет наконец-то уковечена (ПО СУТИ ОЧЕЛОВЕЧЕНА) на территории Бабьего яра, чтобы никогда больше не повторялись на нашей земле новые Бабьи яры, ГУЛАГи и Голодоморы...

Пока мы молчим, увы, это возможно. Пока мы информационно запуганы ЭТО ВОЗМОЖНО. Пока мы молчаливо бесстрастно - ЭТО возможно. Я постучался в сердца 600 человек. И получил человеческий и гражданский отзыв только 55 человек! Все мы начинаемся в малом. В побуждениях совершать поступки, в самих поступках и в их следствии либо не следствии. Каждому решать самому...

Друзья, какую СТРАНУ мы оставим детям, внукам, потомкам, если в ней не пройдут КОДЫ ПРИМИРЕНИЯ ХОТЯ БЫ ВРЕМЕН ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ? Вы только представьте, что и завтра нас будут делить по группам крови, цвету глаз, размеру и форме ушных раковин. В плане материальном у нас сообщество не ярко имущих, но достойных людей. В плане моральном мы просто МОЖЕМ совместными усилиями обратить внимание на проблему создания Аллеи Праведников в Бабьем яру.

Бабий яр невольно стал и знаменателем Человечности. Сотни украинских женщин приютили и воспитали внезапно осиротевших еврейских детей. Большинство из них выросли достойными людьми... Их рабочие руки поднимали наравне с другими нашу страну.

Я знаю спасенных киевских пожарных и вагоновожатых, пекарей и слесарей. людей массы рабочих "не еврейских" профессий, педагогов и музыкантов к ним, детей, чьих погибших в Бабьем Яру еврейских матерей как смогли заменили украинские женщины-матери. Сегодня проект Аллея Праведников в Бабьем яру касается всех нас! Только великий народ может быть миротворным в своих кодах на завтра! Это Коды народной памяти.

Это КОДЫ НЕПОВТОРЕНИЯ ЛЮБОГО ЭТНОЦИДА НА ТЕРРИТОРИИ НАШЕЙ ДРЕВНЕЙ СТРАНЫ! Поддержите сегодня проект информационно, и, как знать, вдруг и сдвинутся души тех, кто способен реально оказать помощь в осуществлении этого народного проекта, этой всеукраинской толоки НАРОДНОЙ ПАМЯТИ!

С уважением, киевский литератор Веле Штылвелд

Виктор Душко: Варавва – последний ученик Христа, продолжение 8

Рим. Декабрьские календы. 14 год от Р.Х.

Марк Лукиний, узнав о гибели сына, пришел в неописуемую ярость. Смерть сына он воспринял как вызов себе, своим планам. Но ни жена сенатора Юлия Фламиния, ни домашние не заметили никаких изменений в поведении хозяина – ярость бушевала в нем, не вырываясь наружу.

Когда, наконец, в дом привезли тело Назоника, Марк Лукиний был спокоен и внешне, и внутренне. Услышав от прибывшего трибуна о гибели сына, и с пристрастием допросив его, он пытался примириться с мыслью, что смерть сына – свершившийся факт. Теперь осталось только увидеть его тело и окончательно убедиться в том, что Гнея Лукиния больше нет…

Наследника у Марка Лукиния больше нет, зато осталась политика с политическими противниками и коммерческие интересы, которые приходится отстаивать, уничтожая конкурентов. И здесь он даст выход накопившейся ярости.

Сенатор Марк Лукиний Назон не вслух, а про себя, оценил и предусмотрительность префекта, и разумную численность сопровождения. Стоило присмотреться также к прибывшему с телом сына центуриону. Возможно, этот легионер сделает то, что не сделал его сын.

Центуриона Руфа хозяин принял в триклинии. Руф хоть и был солдафоном в глазах римского сенатора, но дураком никогда не был. Готовясь к встрече с могущественным римским чиновником, Корнелий Руф продумал и свою манеру поведения, и тон своего рассказа, и солдатскую ограниченность отрепетировал; даже такую мелочь, как нечищеные доспехи, погнутые и поцарапанные в стычках, предусмотрел. Перед сенатором предстал рослый могучий солдат в доспехах центуриона, вид которых лучше самого хозяина мог рассказать об опасностях службы в легионах кесаря.

– Центурион Корнелий Сульпий Руф приветствует сенатора Марка Лукиния Назона! – громко приветствовал легионер хозяина дома.

– Здравствуй, центурион Корнелий Руф, – неприветливо ответил Назон. Он не торопился задавать вопросы, присматривался к легионеру. Руф спокойно выдержал пристальный взгляд сенатора и терпеливо ждал начала расспросов.

– Ты был с моим сыном в том бою? – спросил Назон.

– Да, сенатор, – ответил Руф.

– Расскажи, как погиб мой сын… нет, подожди. Расскажи все с самого начала. Все, что считаешь нужным рассказать, – поправился Марк Лукиний. 

– От сентябрьских календ легат когорты Гней Лукиний Назоник приказом префекта лагеря был назначен командиром отряда эвокати. Я был назначен заместителем командира отряда. Отряд был сформирован для борьбы с зелотами – иудейскими повстанцами. В обязанности легата Назоника входило командование отрядом при сопровождении торговых караванов.

В случае нападения зелотов, командир отвечал за караван, а я командовал боевой группой отряда, той, которая вступала в схватку с разбойниками. Было несколько стычек с разбойниками. Только грамотное командование вашего сына позволяло добиться успеха с минимальными потерями.

От боя к бою он рос как командир. Способный был, все хватал на лету. То, что другие осваивали за годы службы, легат Назоник выучил за несколько месяцев. Его отмечал префект и уважали подчиненные. Из вашего сына мог бы получиться отличный командир легиона.

Центурион Руф замолчал, будто набираясь сил для продолжения рассказа.

– В том бою, в котором погиб ваш сын, сенатор, все было не так. Мы вышли из лагеря и успели отойти от расположения всего на несколько стадий. Шли походным порядком. Впереди – дозорная декурия. Командир находился с основными силами. Я шел в арьергарде…

– Где? – уточнил сеантор.

– В «хвосте» колонны. Нападение произошло внезапно. Зелоты появились из вырытых нор, прямо из-под земли и сразу со всех сторон. Их было в три раза больше, чем нас. Несмотря на внезапность нападения, паники не было. Командир принял командование и организовал оборону. Нам нужно было подкрепление, а его не было.

Мы сражались с бандитами, которых было втрое больше, и которые заранее выбрали место для нападения. Они грамотно рассекли отряд на две части. Мы пробивались друг к другу, и задали бы им жару, как обычно, но подкрепление пришло к бандитам, не к нам. На командира набросился их главарь, огромный зелот, я пытался отвлечь его на себя, но четверо разбойников стояли на моем пути.

Пока я расправился с ними, главарь бандитов нанес моему командиру смертельный удар. Я запомнил убийцу вашего сына, но что толку – командира не вернешь. Мы сумели отбиться. Солдаты сражались за то, чтобы не отдавать тело погибшего командира на поругание. Ваш сын был героем, сенатор, и погиб, исполняя свой долг. Вы можете им гордиться. Я же поклялся отомстить его убийце.

Руф замолк. Он ожидал вопросов.

Сенатор молча и внимательно слушал все, что говорил центурион. Молчание сенатора Назона обрадовало и насторожило Корнелия Руфа одновременно. Стало ясно, что за смерть сенаторова сынка ему отвечать не придется, но с другой стороны, похоже, у сенатора на него имелись какие-то другие планы, и здесь нужно быть начеку. Вопросов у Марка Лукиния так и не появилось. Он кивнул Руфу, отпуская его.

Ни единому слову центуриона Назон не поверил – слишком хорошо он знал своего сына, но рвение, с которым старый служака обелял Гнея, сенатору понравилось. Такое поведение центуриона отвечало планам Назона.

У Марка Лукиния уже стал вырисовываться некий план политического мероприятия, который должен был показать сенату, что, с одной стороны, сенатор Назон несмотря на смерть сына интересы Рима ставит выше собственного горя; а с другой стороны покажет его сторонникам и врагам, в первую очередь – врагам, что Марк Лукиний Назон, сенатор, отец Гнея Лукиния Назоника ничего не забывает, ничего и никому не прощает и еще в состоянии жестко ответить на нанесенное оскорбление. В этом центуриону Руфу отводилась ключевая роль.

*  *  *

Марк Лукиний кивнул, и раб впустил в триклиний центуриона Руфа. Сенатор Назон не прилег сам на ложе и не предложил прилечь, даже сесть Руфу, он неторопливо и молча ходил по триклинию, не обращая внимания на солдата и будто не решаясь начать разговор.

Это была их вторая встреча. После первой Марк Лукиний долго ворочался в постели, пытаясь максимально точно оценить умственные способности центуриона: махать мечом может каждый дурак, а Марк Лукиний собирался привести Руфа в сенат, чтобы тот выступил перед «отцами». А почему бы и нет? Коня в сенат приводили! Ну, а центурион – тот поумнее коня будет….

Во всяком случае, хотелось верить в это. Сам Марк Лукиний к римской армии относился как к обременительной, но необходимой статье расходов. А так как за содержание этой прожорливой гусеницы, состоящей из легионеров, гладиев, кассисов, лорик, пелумов и другой ерунды, большей частью платил плебс своими ассами, и только чуть-чуть добавлял сенатор Назон из своих скромных доходов, то пусть так и остается впредь.

Центурион Руф был спокоен. Опыт ему подсказывал, что если бы у сенатора было желание ему как-то насолить, то сделано это было бы сразу. С наказанием обычно не медлят, это он и сам как командир хорошо знал. Того больше! Его не отправили в казармы. Оставили в доме, хорошо покормили, прислали молодую рабыню на ночь, чего еще желать старому солдату! Даже если за это от него потребуется какая-нибудь услуга, нетрудно и исполнить, было бы дело знакомое.

Центурион незаметно рассматривал триклиний, не каждый день ему доводилось бывать в домах сенаторов. Мраморные ложа, венки на стенах, мозаика на полу, кубки в поставцах – все настолько отличалось от привычного убранства походной палатки или казармы, что Руф, засмотревшись, не сразу понял, что сенатор обращается к нему.

– Руф! Постарайся понять всю глубину скорби отца, потерявшего единственного сына. Возраст и положение, в первую очередь – положение сенатора, не позволяют мне покинуть Рим и отомстить за смерть сына. Я нужен Риму здесь. Но ты, Руф – доблестный воин, настоящий квирит, разве допустишь ты, чтобы гибель римских юношей на чужбине осталась неотомщенной?

Сделай это для Рима и для меня! Накажи разбойников – проклятых иудеев, и ты увидишь, как может быть благодарен убитый горем отец и сенатор Рима. Ты давно уже достоин должности трибуна, которой так несчастливо распорядился мой сын… – в этом месте Корнелий Руф напрягся: молодой сопляк был всего лишь легатом – помощником трибуна, о какой должности трибуна ведет речь сенатор?

Марк Лукиний тоже заметил, что стрела попала точно в цель. Ему ли не знать какая должность была у его сына, коль скоро он сам за нее заплатил.

– Руф! Пришли мне весть о твоих победах над разбойниками. Освободи восток империи от бандитов. Дай мне возможность сделать тебя трибуном! Но, главное, защити Рим! – Марк Лукиний закончив свою речь, стал ждать ответа. То, что вояка не рванул с места в карьер благодарить и что-либо обещать, говорило в его пользу. Болтунов и пустобрехов сенатор не любил, и старался дела с ними не иметь.

 – Сенатор! Да продлят боги твои дни! Я – воин, а не отец семейства, но твое горе мне близко и понятно. Я сражался с врагами Рима по приказу, но после твоих слов я буду сражаться, помня о твоей утрате. В этом, сенатор, не сомневайся. Но, оставаясь центурионом, я не смогу порадовать тебя победами над врагами Рима так, как ты от меня ожидаешь – слишком мало возможностей у центуриона в римских легионах. Очевидно, я еще не все услышал или не все понял из твоей речи. За это прости.

Что-то подобное Марк Лукиний и ожидал услышать: не так-то прост оказался этот пропахший потом, с выдубленной на солнце кожей грузный, но без грамма жира легионер. Значит, выполнит то, что задумал сенатор Назон. А то, что хитрованом оказался – так даже лучше, вернее дело пойдет.

После встречи с сенатором историю про бой, в котором погиб Гней Лукиний, приукрашенную и измененную до неузнаваемости, центурион Руф рассказал на комиции перед толпой, собранной стараниями клиентов Назона. Эта публика готова была слушать кого угодно и сколько угодно, лишь бы за это платили.

Сборище на комиции было представлено в сенате как призыв римских граждан защитить интересы Рима и римских граждан на востоке империи. Людям Назона даже не пришлось выводить перед сенаторами центуриона Руфа, «отцы» оказались восприимчивы к хорошо поставленному спектаклю.

Было принято решение никого ни к чему не обязывающее. Но, прикрываясь этим решением, заинтересованные люди с деньгами и связями могли теперь сделать все, что запланировали. Под конец заседания слово взял сенатор Марк Лукиний Назон и поклялся приложить все силы для наведения порядка в Иудее и других провинциях востока империи.

В подоплеке этого фарса в сенате и на комиции лежал тот факт, что два последних каравана Марка Лукиния из Сирии (а в одном из них было и вино из Аскилона) подверглись нападению и были ограблены. Два раза – это уже никому не нужная традиция.

И вот теперь, когда есть решение сената по восточным провинциям, Марк Лукиний добьется существенного увеличения охраны для своих караванов на суше и на море, а центуриона Руфа он пустит по следу иудейских разбойников. Пусть истребляет всех, а попадется ему сикарий, заколовший сына, – замечательно, Марк Лукиний сумеет сделать так, что бы об этом узнали все: сенатор Назон не оставляет ни одного оскорбления безнаказанным.

Иерусалим.16 год от Р.Х.

В доме Исайи бен Элиэзера, гончара из квартала ремесленников, готовились к Песаху. Жена с дочерьми навели порядок во всех комнатах. И теперь отцу с тремя сыновьями предстояло пройти по дому в ритуальном поиске дрожжевого хлеба.

Правоверные иудеи целый год ждут этого праздника, готовятся к нему. Все втайне надеются, что уж в этот раз Мешиах придет и укажет им путь. Но Мешиах все не шел. Ну что же, значит, этот день еще впереди.

Исайя сидел во главе стола и задавал вопросы, которые и положено задавать детям в праздник Песах. Дети послушно отвечали.

Завтра всем семейством они, как обычно, пойдут к Храму и там сольются с ликующими жителями Иерусалима в праздничном круговороте. Слава Богу, дела шли – грех жаловаться. Горшки и посуда расходились хорошо, жена и дети здоровы. Жена послушна мужу, дети покорны воле отца, сам Исайя заботился о своем семействе, а все вместе чтили заповеди, как того и требует Тора.

Три раза в год: на праздники Песах, Суккот и Шевуот, и каждую субботу, Исайя надевал праздничные одежды. Только в эти дни привычный фартук висел без дела в мастерской, хотя Исайе иногда казалось, что он родился в этом фартуке.

Исайя, когда-то стройный, а теперь сутулый с вислыми плечами, худой иудей с крупным лицом, обрамленным густыми черными с проседью курчавыми волосами и такой же бородой. Внимание на себя обращали его руки – огромные, каждая чуть тоньше туловища, и когда кто-то видел Исайю впервые, то руки гончара производили на него неизгладимое впечатление.

Завтрашнего дня Исайя и дети ждали с нетерпением – завтра будет Храм. Не только потому, что того требует Тора. В этом жестоком мире все иудеи должны держаться друг за друга и быть твердыми в вере отцов.

По субботам Исайя с сыновьями, их соседи и другие правоверные иудеи из их квартала собирались в доме учителя Исаака бар Иоасафа, где читали Тору, молились и обсуждали события, произошедшие за неделю. Так они праздновали субботу. Но во время главных праздников их маленькая община, нарядная и шумная с учителем во главе обязательно шла к Храму.

Не то, чтобы Исайя опасался идти к Храму сам. Вовсе нет! Что может случиться с ревностным иудеем, во время празднования с единоверцами из дальних стран, у стен и на террасах Храма. Храма, где хранится главная святыня – Ковчег завета? Вот только проклятые римские легионеры-безбожники, для которых нет ничего святого, даже в праздник маячат на улицах и площадях. Их присутствие сегодня в городе было так же неуместно, как случайно попавший в глину маленький камешек на стенке горшка.

Ну да, времена лихие и, случается, уважаемого иудея заколют прямо во время праздника в толпе, среди шума, гама и толчеи. И ради этого, дескать, легионеры и стоят на площади – охраняют порядок. Ну да, ну да… Вот только спросить бы у них, у охранников этих: а хоть один раз, хоть кого-нибудь они поймали? А может, это они иудеев и убивают?..

Как бы там ни было, к храму лучше идти не одному, а с друзьями. И спокойнее, и безопаснее.

Иерусалим праздновал Песах. Огромная толпа нарядно одетых людей заполонила улицы и дороги, ведущие к Храму. Знакомые и незнакомые люди улыбались друг другу, здоровались, знакомились, желали здоровья, успехов в делах, делились новостями.

У стен Храма иудеи говорили все о том же – ждали прихода Мешиаха. Каким он будет? Что скажет? Какую истину им, иудеям, откроет?..

Шум на улице был веселый, и даже какой-то разгульный. Вчера тоже было шумно, но шумно торжественно. В храме проповедовал первосвященник, а правоверные иудеи внимали. Все присутствующие понимали важность и серьезность первого дня Песаха. Торжественность была разлита в воздухе. Но, то было вчера.

Сегодня слышался смех, кто-то пытался петь. Вроде бы никто никуда не стремился, не спешил, но в толпе явно просматривались два течения: часть людей уже побывали на площади и возвращались домой – продолжать праздновать в кругу родных и близких; и вторая часть, которая на площадь только еще пыталась попасть, двигалась им навстречу.

Казалось, ничто в мире не в состоянии изменить такой порядок вещей, и никто не сможет разрушить то состояние благостности и прекраснодушия, которое вошло в сердца иудеев в этот день.

Где-то в недрах толпы началось оживление, которое, как огонь по сухому хворосту, моментально распространилось среди толпы.

Кто-то пустил слух, что сразу же после праздника будут повышены налоги. Все налоги, которые затронут и торговцев, и ремесленников, и крестьян. Риму нужны деньги – это всем и давно известно.

Но по-настоящему возмутило всех в толпе то, что Синедрион во главе с первосвященником, оказывается, Риму в этом деле – первые помощники! Больше того, якобы прокуратор и первосвященник тайно договорились начать взыскивать по долговым распискам жителей Иудеи, тем, что хранятся в городском архиве.

Когда эта новость дошла до Исайи, он не поверил. Уж очень неправдоподобно выглядела такая весть. Он не был пастухом и не очень разбирался, где и как лучше выпасать овец и коз, чтобы заработать на жизнь, но очень хорошо понимал – внезапное и массовое взыскание долгов обрушит его торговлю и, как следствие, всю его жизнь.

Все это вихрем пронеслось в голове Исайи. Он не был вспыльчивым человеком, ремесло отучило, но тут почувствовал, как кровь вскипает в жилах. Он посмотрел по сторонам – только что улыбавшиеся лица стали какими-то жалкими, растерянными. Чувство беспомощности охватило Исайю, но только на миг. Он еще не знал как, но уже готов был действовать.

Толпа глухо зароптала. То, что почувствовал Исайя, испытали и окружающие его люди. Многие готовы были, как и Исайя, действовать. Не было вожака.

В это время на крыльцо ближайшего дома взобрался человек. Был он возбужден и агрессивен. Праздничные одежды его были нечисты и измяты. Взобравшись, он крикнул:

– Иудеи! Горе нам в наш праздник! Я еще раньше узнал, что нам готовят наши власти сразу после него! Я не поверил! Так же, как и вы! Но я сразу бросился к Храму, чтобы спросить у них – правда ли это!? То, о чем говорят на улицах?! И знаете, что мне ответили?.. Вы хотите знать?! – толпа загудела. Человек выдержал паузу и, дождавшись всеобщего внимания, закричал:

– Храмовая стража избила меня и выгнала вон! Значит, всё, что вам говорят сейчас – правда! Что же нам делать, иудеи?.. Ждать, когда придут к нам и вытолкают нас из собственного дома взашей? Или пойти прямо сейчас и сжечь этот архив, вместе со всеми бумагами, что там есть! Как они с нами, так и мы с ними!

Толпа одобрительно загудела. Исайя кричал вместе со всеми, он тоже считал, что сжечь архив – самое правильное решение в этой ситуации. В архиве была и его расписка. А в толпе уже шныряли подростки, в руках которых были просмоленные факелы. Эти факелы тут же в толпе переходили в руки возмущенных горожан. Не хватало только огня. Искры.

Меж тем в толпе уже сформировалось ядро из самых решительных людей во главе с растрепанным человеком, выступавшим с лифостратона. Он призывал толпу идти к городскому архиву. Обычно рассудительные и степенные иудеи на этот раз как-то не удосужились спросить у этого человека: кто он, как его зовут, откуда родом? Похоже, все сказанное этим человеком упало на благодатную почву.

Непонятно как, но многие умудрились зажечь огонь прямо в толпе и бежали теперь с зажженными факелами, оставляя на домах причудливые тени. В вечернем Иерусалиме, в надвигающихся сумерках огненная река выглядела грандиозно. Горящие факелы были повсюду.

Исайя уже сам был готов сжечь этот архив, и не только архив, а все, что под руку попадется. Он смутно помнил, что в самом начале этой заварухи учитель Исаак бар Иоасаф пытался увести его домой, а он, вместо этого, попросил учителя отвести домой его детей. И теперь чувствовал себя Давидом, вышедшим на бой с Голиафом.

Но Исайе не суждено было в этот день повторить подвиг Давида: когда он подбежал к зданию архива, тот уже горел. Это было странно: архив располагался в Нижнем городе, решение сжечь его принимали там, у стен Храма в Верхнем городе, а когда взбудораженные люди прибежали с факелами к архиву – он уже горел.

Но на эту странность никто не обратил внимания: настроенные действовать люди не получили выхода своей злобе. И тогда кто-то крикнул: «Жги дворцы предателей-первосвященников!». И чумазая толпа, взревев, бросилась назад, в Верхний город.

Архив горел потому, что его поджогом занималась другая толпа, не такая многочисленная, но лучше организованная, если сравнивать с толпой, в которой бежал Исайя. Эти люди действовали быстро, слаженно и не нуждались ни в чьей помощи. Их целью был архив с долговыми расписками. Только архив и ничего больше.

Знающие люди из тайной службы прокуратора ни на миг не обманулись по поводу происходящего. Это не было стихийным всплеском насилия разгоряченных праздником горожан. Целью акции был архив. Дворцы членов Синедриона – дымовой завесой. Хм, действительно хорошей дымовой завесой, судя по обгоревшим остовам дворцов.

Итак, с целями акции было все понятно – они достигнуты. Теперь, что касается последствий…. Вот здесь стоило хорошо подумать. За порядок в Иерусалиме и во всей Иудее отвечал прокуратор, коль скоро все это принадлежало кесарю. Значит, убытки понес кесарь…. С кого эти убытки взыскивать?./

Сгоревший архив означал невозможность взыскать по долгам почти со всех бедных иудеев. Но это же обстоятельство могло означать и отказ платить налоги богатыми иудеями! Ушлые торговцы начнут раздирать лицо в кровь, кататься по земле и кричать, что в архиве на расписках были все одолженные ими деньги.

Такой поворот заставлял сомневаться в том, что организаторами акции были одни зелоты – мог подключиться и Синедрион, рассчитывая часть утаенных денег каким-нибудь образом положить в храмовую казну. А раз так, то стоило отделить зерна от плевел и воздать по заслугам всем причастным.

Постоянное присутствие римских войск в Иерусалиме помогало храмовой страже охлаждать горячие головы разного рода авантюристов. Стража расслабилась, ведь ответственность теперь можно было разделить с римским гарнизоном, который находился рядом, в башне Антония. В конце концов, это и сыграло злую шутку с прокуратором: римский гарнизон понадеялся на храмовую стражу, стража на римлян – в результате сгорел архив.

Политическая позиция зелотов была простой и понятной: ни одного таланта налогов в казну Рима. И дело было не столько в деньгах, сколько вот в чем: неуплата налогов римлянам рассматривался зелотами как главный и действенный фактор в борьбе за независимость.

Уничтоженный архив с хранящимися в нем долговыми расписками – вот реальная возможность простым иудеям избавиться от долговых обязательств. Пусть формально эти деньги – иудейские, но ребенку понятно, что Рим оставляет в провинции столько денег, сколько пожелает.

Архив был задачей-минимум для зелотов. Задача-максимум ставилась гораздо шире и значимей: восстание иудеев в борьбе за независимость. Когда акция с архивом была успешно выполнена, оказалось, что заговорщики контролируют толпу, и в состоянии ею управлять.

Толпу повели на дворцы членов Синедриона. И эта акция зелотам удалась. Пожары в центре Иерусалима посеяли в городе панику. Агенты зелотов успешно действовали в толпе, направляя народный гнев в нужное русло.

Старый Цадок получал сведения о разворачивающемся восстании, но не спешил радоваться; он понимал, что восстание не подготовлено; пока ему просто везет – он застал власть врасплох. Председатель Синедриона и члены городского совета просто спрятались от восставших и выпустили ситуацию из-под контроля. Армия этнарха Иудеи не боролась с повстанцами, а делала вид, что ведет боевые действия. Сказалась давняя подрывная работа среди наемников.

Другое дело – армия кесаря. Римские легионеры получали жалованье из казны кесаря, и более их не интересовало ничего. А дело свое они знали. Первые дни казавшейся нерешительности римской власти в подавлении беспорядков, на самом деле, потребовались прокуратору Иудеи для того, чтобы вызвать дополнительные войска.

И вот теперь, когда прибытие войск ожидалось буквально с минуты на минуту, а восстание так и не приняло массовый характер, Цадок был готов прекратить восстание и вывести зелотов и сикариев из города.

Победа и так была достигнута: начав когда-то с разовых террористических акций против отдельных иудеев-ренегатов, его движение «ревнителей» сегодня спланировало, организовало и провело массовую акцию с реальным результатом. Иудеям показали, что кроме Синедриона, этнарха, буле и прокуратора есть сила, готовая не словом, а делом отстаивать интересы простых людей.

(продолжение следует)

Веле Штылвелд: Яйца эпиорниса

 

 

 

 

• Первый поэтический сборник, выпущенный в уже далеком 1987 г. на Андреевском спуске в г. Киеве назывался именно так "Яйца Эпиорниса". Он отображал общность тогдашних неформатных поэтов, которые были готовы и впасть в Вечность, и оторваться от земли в Преднебесье на первых в то время прогулочных воздушных шарах, в том числе и с рекламой сборничка "Яйца Эпиорниса". Сам сборничек был раскрашен изнутри вручную, и принимали в нем участие немногие и понемногу. Всего тираж был в пять рисованных экземпляров, тексты были напечатаны на пишущей машинке то ли "Ока", то ли "Москва", буквы плясали и я писал:

И я смешон, и ты нелеп,
но вместе мы вкушаем хлеб,
и воду пьём из родника,
и мчит нас Времени река.

То же самое стихо было начертано и на заборе, который в то время на долгие годы, а затем и десятилетия опоясывал Дом Ричарда, где до Октябрьского переворота большевиков в 1917 жили юристы, ученые и врачи. С тех пор ровно 100 лет в Киеве ни одна собака толком не знает, что происходит в Доме с приведениями, в замка Ричарда, в Королевстве Кривых Зеркал.

Кто бы мог знать, что то время и тот уходящий в прошлое режим допустит до святынь древнего Города неонацистов, в которую превратили нынешнюю всеядную галицийскую молодежь с перекошенными лицами и реальным отсутствием жизненных перспектив. В Киеве появились стайки нацистов там, откуда на долгие годы были изгнаны поэты из-за несоответствующего цвета или разреза глаз. Хочется верить, что вслед за распоясавшимся молодежным неонацизмом взрослый фашизм в Киеве не пройдет. Но ни семинаров, ни работы в СМИ и в ИНТЕРНЕТЕ, ни государственных актов по усмирения Зла в стране просто не происходит! И оттого страшно.

Хочется кричать и напоминать, что Европу повергли в коричневую чуму не только немцы с их одиозным Гитлером и итальянцы с их муссолинистым Дуче. Были и Франко, и Салоши, и словацкие националисты, продавшие Гитлеру по 600 рейхсмарок всех словацких евреев - от младенцев до старцев, был и ОУН УПА, поджавший хвост на несколько долгих десятилетий последующего совка. Сегодня именно молодежная ветвь нацизма набирает силу в древнейшем восточно-славянском Городе. И я не удивлюсь, если этот Город вне всякой политики организует свое особое с ПРАВОМ НА ЖИЗНЬ ГРАЖДАНСКОЕ ОПОЛЧЕНИЕ. Поскольку ВРУ на все мольбы простых горожан остается молчаливо безучастным..

• БОЙТЕСЬ БЕЗУЧАСТНЫХ, - писал чешский антифашист Юлиус Фучик в 1942 г. в своем всемирно известном "Репортаже с петлей на шее".

Господи! "Как им только не лень в этот солнечный день играть со смертью" в разорванной как нерв стране, в которой завтра или огромное светлое будущее, или, что не менее очевидно, забвение. Сегодня они ошкерились избивать нетрадиционные меньшиства, а завтра кого? Почему никто и нигде не говорит, не показывает, как поступает государство со своей молодежью. Почему им в стае нацистов выживать легче, чем просто в тех нечеловеческих обстоятельствах окрестной жизни, которые создал для них повсеместно многонациональных воровской украинский олигархат. Сегодня, когда уже Европа широко открыла двери перед украинцами, вопрос начинает иметь  континентальный масштаб.

Сегодня с молодежью и государство, и ультраправые ведут себя одинаково, разменивая десятки тысяч судеб ради вчерашних пробитых идей и завтрашних азартных сверхприбылей для немногих. В конечном счете, выбирать молодым. В конечном счете Киеву пора формировать антифашистские дружины. Но всё это полумеры, если не будет наброшен арапник на коррупционный олигархизм в нашем горьком Отечестве - Украине!

Веле Штилвелд: З нетрів Троєщини

Я беруся розповідати про втрачені дитинства .... У кожного свої нюанси, але принцип один ... Політично-олігархічній нації не потрібні українські діти ... Ось це страшно. якщо вони не твої, то чужі ... і виростають з них ТІТУШКИ, повії, алконавти, ті, що обкурилися травки-миршавки .... кожен п'ятий, можливо сьомий українець пізнав сутінки сирітства ще від народження ... я тільки про це ... це найболючіше, що трапляється з нами .... ось якось так ...

• Лесьчина стріха

 Леська-Опудало – дивне дівоче створення жило на даху одноповерхового магазину. Тамтечки ночували ще два меншеньких бевзя – Ігорьок та Стаханчик. За Стаханчином було закріплено прізвисько «Стаханчик – налей в стаканчик». Казав він і добре всім у ту пору знане « не сси – прорвёмся!». Та нажаль ніяких проривів у дітлашні безбатченкової не було.

Леська вже мала повні десять рочків і мала знала, як підкрашувати циганською хною волосся. Й іншого дещо знала до чортма… Але тим не пишалася, а перебувала наче б у ролі фронтової санітарки на кшталт Тамарки. Співчувала п’яницям, але якимось дивним чином – немов якесь янгольське створення. Ні до кого у друзі не йшло, але ніби відчувала тягар надлюдський отих дворових алконавтів з Чорнобилю, Афгану і навіть Чехословаччини.

Нажаль, ніхто не вважав її дитиною і відкровення при ній дозволялись від Хандагару до чого б тими язиками не плескало в тому немудрому часі.

З того за правило користався Стаханчик. Він ставав на столешню в генделику і випинав рок-н-ролу за бутерброди з пиріжками для молодшого за нього Ігорька і півасика на карасика – все тільки для себе. Подобалося Стаханчику і гниле пиво. Та найголовнішим було у вечорі дістатися на плоский дах і там під дерев’яними тарними ящиками полягати на десь так всяк знайдені куцегрейці, відвінтити клей Момент, зробити великий здох, а на видосі натягнути на голову поліетиленовий кульок «нормалёк».

Ми з дружиною почали вітатися з Леською після такого випадку. Ми поверталися з якогось арт-сейшн і зайшли до місцевого ринку придбати трохи городини. Тут у нас жирно поцупили гаманця. Чому жирно, спитаєте – бо ефектно. Без зайвого галасу. Пам’ятаю, так колись поцупили у однієї показної пані з декоративним кошиком гаманець, який просто лежав на відбірних овочах та городині. Пані та не була дурепою, пані та просто повернулась з Італії, де до її чисто українських дивацтв якось призвичаїлись тамошні злодії. 

Тамошні – да, а наші – ні. Вкрали, як жити і воду пити. Пані навіть залементувала, а потім вже тільки заплакала. Не допомогло. Гаманця тій дурепі цяцькованій у великому червоному намисті і вигаптуваній червоним білій сукенці так ніхто не повернув. А тут до жінчиної руки пристала дівоча рука і ніби якось сторожко смикнула. Перше, що зробила жінка, подивилася під ноги і побачила там ніби раптово віднайдений гаманець.

Відтоді затоваришували. Виявилося, що живе Леська у тітки в Будинку через дорогу, але у тої велике і не досить доброчинне особисте життя.. Якесь спотворене, не для принцес. А Стаханчик мав би знати Письменника. Так його всі тут кличуть… Але ж на ринку як на Чумацькому шлясі – і не тої трапляється…

- Звідки в тобі, Леська, той Шлях Чумацький.

- Від дідуся… Ми з Ігорком та Стаханчиком кожного вечора за тим шляхом слідкуємо… Там таке відбувається… І прибульці, і чумацькі вози, і трипільські возики, що олігархи з України покрали. Всі і вся на Чумацький Шлях повертаються. І ви повернетесь, і я колись повернусь…

- А чому на дах тягне, а не до тітчиної оселі. 

- Бо п’яниці кажуть, що вона шльондра, а я серед них немов доброзичливо чудернацьке опудало вештаюся.

- А ти не вештайся… Повертайся до тітки.

- Ага… Там що. Раз на тиждень приїде заслабла на розум матуся і почне розповідати, чому вона не може мене забрати, бо зараз такий час, що навіть у кафе, де вона прибирає, немає чого поцупити. Ось у неї від того і розум зліпився…

А ті двійко - Стаханчик з Ігорьком – хто і звідки вони…

- з Донбасу…Там дитячі будинки ніби буцегарні. З них майже всі збігають чи до Києва, чи до Криму… Ось і вони… Дядько письменник, а у вас є якась копійчина?

За звичай знаходив дві-три гривни, але в життя тієї трійці не втручався. Бо заходив якось в дитячий притулок, що по вулиці Маяковського і спромігся бачити 103 дитинча у чотирьох ігрових кімнатах – з педикульозом і СПІДом, з чотирма телевізорами и шістьома відеоприставками, з няньками зарозумілими у віці чи то бабусь чи матусь, а над цим усім простором ніби тихе скавчання здичавіло вуличної дітворі…

Те моторошне журналістське відчуття ніби оправдувало в моїх очах ту дивну вольницю дітлахів, аж поки восени 2000 року все не скінчилося.

Забрали їх у ночі і завезли в далекий заміський інтернат… Звідки Леська вибралася лише в Криму прибиральницею в ялтинському кафе, Стаханчика з Ігорьком дивним циганським чином занесло до Румунії, де їх зупинили при подальшому перетині європейських кордонів…

Нажаль, там вже не конало «Стаханчик – налей в стаканчик» і вони з Леською удруге зможуть зустрітися в майбутньому тільки вже на Чумацькому шлясі… Неозорому, повоєнному, омріяному без клею «Момент» без педикульозу та інших не рожевих шипів нашого часу. Та лише тільки тоді, коли всі стануть врешті людьми… Агов, люди!

• Люди…

 Хіть янголів перевершити людство ніби й ніхто не бачить. Та інколи здається, що людські діти зі своєю веселковою вдачею те щось особливе… Українські діти…Доби Південно-східної війни.

Хто і що заподіяв тим бевзям – ніхто не знає. Мають намір перетворити Україну на рашку, але самі вже в черзі на перетин кордону в напрямі Ростов-Магадан. До побачення.

А в Києві не рідкі зливи і потужні веселки. Їх фотографують молоденькі панянки і політики, військові й поетки… То таке…

У тролейбусі зграйка дев’ятирічних хлопчаків у фірмових кофтинках… Їх четверо. На кожному така собі спортивна фірмова фуфайка. Кажуть до ЖЕКів передають такі комплекти для дітлахів продовольчі оператори: Біла, Фуршет, Велика кишеня, Перехресток, Городок і таке інше. Якщо ж не передають у цю повоєнну пору, то суки… Ще ті суки…

Але не про них. До тролейбусу заходить зграйка таких собі командних хлопчаків. Починається жвава бесіда…

- Якщо тренер спитає запитає чому запізнилися…

- Скажемо, що нас затримала оця веселка… Вона ж така кремезна, а ми ж малі…

Сміються

- Тренер не зважатиме, бо не повірить… Нажаль…

- А от скажіть, люди(!), - звертається один хлопчина до інших. – Чи хто бачив дощ, який не вщухав ні в день ні в ночі… І лив, не вщухаючи без перепину денощно…

- Так не буває…

- А от бабуня казали, що колись такий дощ не вщухав три-чотири доби…

- Мабуть чотири, як нас зараз…

- А чого знаєш?

- Бо, я колись був твоїм дідусем. А вже потім жив у тій великій веселці….

- Люди, так не можна брехати… тож не чесно…

- Але цікаво….ось дивись, дідусь твій гостинчика передав, - і один хлопчик простягэє іншому чи то солодкого півника на паличці, чи чупа-чупса… півника, чупа-чупса, півника-рівника, чупринного пупса прямо з веселкового всесвіту….

17-18 червня 2014 р.