Виктор Душко: Варавва – последний ученик Христа, продолжение 7

Сирия, близ Антиохии. Лагерь XVI легиона. Январские иды.14 год от Р.Х.

Вечером, когда все воинские экзерсисы были закончены, примипилы, центурионы и легаты когорт отправились развлечься в город, а легионеры слонялись без дела по лагерю или лежали возле своих палаток, в лагерь въехал странный караван.

Впереди на муле ехал отпущенник-глашатай. За ним в колеснице, запряженной четверкой великолепных идумейских жеребцов, ехал молодой дородный римлянин в некогда белоснежной тоге, цвет которой угадывался сквозь бурую дорожную пыль – сразу видать: из патрициев. Следом два мула тащили пустую роскошную лектику, переднего из них вел в поводу погонщик. Замыкали колону шесть связанных по двое навьюченных мулов. Передних тоже вели погонщики.

Увиденное заинтриговало легионеров – в лагере ничему привыкли не удивляться, служба приучила ко всем неожиданностям относиться безучастно, но колесница и лектика в один день, в одном месте и, похоже, одного хозяина вызывали, как минимум, интерес. Или это инспекторская проверка из Рима, или Рим прислал нового префекта. А может, молодой римский бездельник приехал развлечься?.. Странное в таком случае он место выбрал

]

Меж тем колонна остановилась у палатки префекта лагеря. Глашатай быстро соскочил на землю, подошел к часовым у входа, что-то им сказал и вернулся к своему мулу. Один из часовых вошел в палатку. Погонщик, отвечающий за лектику, стоял возле колесницы, готовый моментально исполнить любой приказ хозяина.

Часовой вышел из палатки префекта, и тут же вслед за ним вышел сам префект – высокий статный мужчина 45-50 лет. Коротко стриженный, с густой проседью в непокрытой голове, в позолоченной лорике поверх алой туники, он театрально раскинул руки, раскрывая объятия, и молодой патриций поспешил в эти объятия упасть. Гней Лукиний Назоник приступил к службе в римских легионах.

Он не был знаком с префектом, так же как и префект видел его первый раз в жизни. Разница в возрасте, в общественном положении, в родстве, наконец, заставляла их вращаться на разных орбитах. Но имя Марка Назона в империи было известно всем, кто имел хоть какое-то отношение к власти, а тем более влиял на политику Рима.

Префект знал о приезде Назона-младшего давно – друзья из Рима сообщили. Узнав, долго ругался. Про себя. Он даже не пробовал каким-то образом изменить римского решения – прекрасно знал, на каком уровне такие вопросы решаются, и примерно представлял, какие цели при этом преследуются. Надеяться оставалось только на то, что боги над ним смилостивятся, и молодой бездельник уговорит папу вернуть его домой.

От самых июльских нон, с того момента, как он узнал о приезде нового офицера в свой лагерь, префект ломал голову, как исполнить приказ Рима – назначить Гнея Лукиния Назоника легатом, помощником трибуна маршевой когорты, и при этом обеспечить его безопасность.

Вскоре префект уверился в том, что не ошибся в своих предположениях – «офицер» Назоник так же хотел служить, как префект – умирать. Днем Гней Лукиний изнывал от тоски и безделья, практически не выходя палатки. Только один-единственный раз, сразу по приезду, он появился на плацу, на занятиях по тактике своей когорты.

Наглотавшись пыли от марширующих легионеров и ничего не поняв во всех этих перестроениях, Назоник решил, что суть тактики он уловил, а подробностями пусть занимаются примипилы с центурионами. На этом его служебное рвение закончилось. Оставались еще военные советы у трибуна когорты и, иногда, у префекта лагеря. Такие сборища отличались от тактических занятий только отсутствием стойкого запаха легионерского пота.

Целый день в лагере Гней Лукиний мучился,             дожидаясь вечера. А дождавшись, падал в лектику и отправлялся в город.

*  *  *

Антиохия была третьим по величине и значимости, после Рима и Александрии, городом империи, и тому были причины – здесь заканчивался торговый путь из далекого неведомого Китая. Отсюда начиналось победное шествие в Римскую империю легкого, прочного и изумительного по красоте шелка.

Здесь на рынках звучала привычная антиохийцам – арамеям, грекам и иудеям – разноголосица языков, наречий, говоров. Здесь встречались люди разных стран, сословий и культур, но Антиохия оставалась городом эллинской культуры, не в последнюю очередь потому, что неподалеку, за городскими стенами находилась священная роща Аполлона в Дафне – сакральный центр эллинов.

Когда-то царь Селевк I построил город на берегу реки и назвал его именем своего отца Антиоха. Для защиты от набегов город обнесли высокой каменной стеной, потом город расширился, и новую территорию тоже обнесли стеной. Каждый следующий участок, которым прирастал город, обносили стеной.

Когда Квириний приехал править Сирией, Антиохия представляла собой четыре огромных квартала, каждый из которых был обособлен каменными стенами. Кроме того, весь город был обнесен сплошной стеной. Лучшего места, более укрепленного, более защищенного, чем Антиохия, на востоке империи не было.

Город, как место для своей резиденции, выбрали наместники Сирии задолго до Квириния. Молодой патриций приехал на все готовое, и остался очень доволен той защитой, которую гарантировали высокие и многочисленные стены Антиохии.

Как крупный город римской империи, Антиохия имела все, что полагалось римскому городу. Для жизненных потребностей был построен акведук, который с южных гор параллельно дороге на Дафну снабжал город водой. Для развлечения в городе работал цирк сразу за Восточными воротами возле дворца Селевка.

Во дворце останавливались римские кесари, когда приезжали в Антиохию; южнее, у горы Сильфий располагался театр Цезаря; еще южнее, на главной улице расположился амфитеатр. Кроме того, таверны, харчевни, эргастерии, лупанарии широко распахивали двери для людей разного достатка. Злачные места Антиохии несколько примирили Назоника с потерей им Рима.

В самом начале своей военной карьеры Гней Лукиний, по старой римской привычке, отправлялся в город развлекаться на своей роскошной лектике. Но очень скоро понял, что стал объектом насмешек всего легиона: от командиров до рядовых. Слышать смешки за спиной было унизительно, и Назон-младший пересел в колесницу. Еще через непродолжительное время колесницу сменил верховой конь – Гней Лукиний стал военным. По крайней мере, для окружающих.

Лагерь легиона находился в десяти стадиях на юг от Антиохии, но чтобы попасть в цирк, приходилось пробираться через весь город переполненными улицами, из одного квартала в другой, от одних ворот до других.

Привыкший к зрелищам высочайшего уровня – когда на арену выезжали лошади и возницы, любимцы кесарей, когда в подготовку лошади и тренировки возниц вкладывались огромные деньги, когда на ристаниях противостояли друг другу две мощнейшие группировки государственных чиновников, Гней Лукиний откровенно скучал во время гонок заштатных колесниц в провинциальном цирке. Ему не хватало римского накала страстей, огромных ставок и… привычной компании таких же бездельников, как он сам. Одним словом, цирк Антиохии Гнея Лукиния не впечатлил! Этот день легат когорты Назоник закончил в относительном одиночестве, в таверне с кувшином вина.

*  *  *

В следующий выходной Назон-младший направился в театр Цезаря. Актеры в традиционных масках играли греческую трагедию. Публика одобрительно кричала и громко хлопала, когда актер, исполняющий женскую роль, оказывался в объятиях мужественного главного героя. Зрители, сидящие слева и справа от Назоника, переживали происходящее на сцене, и только Гней Лукиний тосковал среди всеобщего театрального катарсиса.

Наконец, он не выдержал этой пытки искусством и стал пробираться к выходу. Хватит с него греческих трагедий, а заодно и римских комедий с ателланами! Так шел и отчитывал себя римский всадник Гней Лукиний Назон. Ноги сами привели его в ближайшую таверну.

Оставался амфитеатр – последняя надежда молодого римлянина. В ближайший выходной Назоник отправился смотреть гладиаторские бои, заранее приготовившись разочароваться и здесь. И не ошибся. Антиохийские любители, похоже, никогда настоящих гладиаторских боев не видели, раз сидели и смотрели на то, как четыре пары бойцов, ретиарии против мурмиллонов, вяло изображали яростную схватку.

Амфитеатр был небольшим: на эту арену просто не поместились бы несколько сотен настоящих бойцов, таких, как в Риме. Уважающий себя ланиста не выставил бы таких бойцов в римском амфитеатре, рискуя самому оказаться на арене вместо своих учеников. Если в провинциальной гладиаторской школе вдруг оказывался стоящий боец, его сразу везли на продажу в столицу – остальные становились местными знаменитостями и развлекали публику как умели.

– Провинция, она и есть провинция, – тоскливо думал Назоник, с отвращением глядя на счастливых антиохийцев. Он с трудом дождался окончания схватки. Куда идти потом, он уже знал. Единственное место, которое не разочаровало молодого римлянина – это здешние таверны.

Выяснилось, что местное вино из Аскилона ничуть не уступает выдержанному фалернскому, а стоит существенно дешевле. Стоило продавать его в Риме. Об этом Гней Лукиний не поленился написать своему отцу. Как показали дальнейшие события – это письмо оказалось единственным дельным предложением беспутного сына своему предприимчивому отцу. С паршивой овцы…

Отношения с сослуживцами у Гнея Лукиния не задались сразу. Центурионы с легатами тоже уходили в город, но позволить себе такие же развлечения, как их новый сослуживец, не могли. Офицерское жалованье не позволяло.

Но однажды Гней Лукиний скучал в дешевой харчевне. Здесь же три центуриона из его легиона развлекались с такими же недорогими, как и харчевня, гетерами. Девицы требовали еще вина, а их кавалеры делали вид, что не понимают намеков. Назонику стало весело: он-то понимал, что требования гетер – это требования хозяина заведения. Хозяин, видя, что ни вина, ни закусок эта компания заказывать больше не собирается, стал подавать девицам знаки, чтобы они уводили своих кавалеров из его харчевни. Гней Лукиний решил вмешаться, чтобы хоть немного развлечься.

– Эй, хозяин! Сдается мне, что ты мечтаешь выпроводить легионеров из своей харчевни? – этими словами он подозвал хозяина к себе. Назон-младший был не в позолоченной лорике легата когорты, а в белой тунике тонкой шерсти. Одежда Назоника и ввела хозяина харчевни в заблуждение:

– Благородный господин изволит ошибаться – как я могу выгонять гостей из своей таверны? Единственное мое желание – это чтобы благородным господам было спокойно, уютно и безопасно в этих стенах. А легионеры, мало того, что ничего не просят к столу, так еще и очень шумят. Девицы их, опять же, ведут себя непотребно – таким не место в моем заведении.

Хозяин преданно смотрел на богатого посетителя, ожидая если не похвалы, то хотя бы молчаливой поддержки, но услышал другое.

– Да будет тебе известно, бездельник, – я тоже легионер! И служу великому кесарю, да продлят боги его дни во славу Рима! – у трактирщика округлились глаза.

– Если господа офицеры ничего к столу у тебя не просят, – продолжал, повышая голос, Гней Лукиний, – то только потому, что вино у тебя премерзкое, а закуска дрянная…

– Нет, господин, нет! Вино у меня отменное. Мне привозят его из самого Аскилона! – ошеломленный трактирщик принялся оправдываться. Компания легионеров тоже ничего не понимала, но уже с интересом следила за происходящим.

– Ну, что же, раз у тебя есть превосходное вино, то почему оно до сих не стоит на столе у доблестных центурионов вместо того уксуса, которым ты имел наглость потчевать своих защитников? – не успокаивался Гней Лукиний.

– Хорошее вино стоит хороших денег – у господ офицеров будет чем за него заплатить? – осторожно, но с нажимом поинтересовался трактирщик, пожилой грек плутоватого вида.

– Так вот что тебя тревожит по-настоящему, мошенник, – молодой римлянин рассмеялся. – Не беспокойся. Я же сказал, что я легионер, а значит, слово защитника Рима ты должен ценить выше золотого динария. Я верно говорю? – Назоник обратился к компании легионеров.

– Да… – все еще не понимая, что происходит, подтвердили они.

– Неси свое самое лучшее вино, закуски, каких ты и сам не можешь себе позволить, и не думай о деньгах – они унижают благородного человека, – уже вовсю веселился Гней Лукиний. – Все твои старания, если угодишь, будут вознаграждены. Слово защитника Рима.

Хозяин помедлил ровно столько, сколько нужно времени, чтобы пробубнеть себе под нос свои сомнения: требовать ли деньги наперед или сдаться на милость молодого нахала? Махнул рукой и пошел в подвал за вином. Когда через некоторое время он вернулся в зал с кувшинами в руках и взглядом спросил у Назоника на какой стол ставить вино, Гней Лукиний тоже глазами показал: на стол легионеров.

Вино подали, и компания шумно и восторженно оценила его лозу. Назоника пригласили за свой стол, и он почти сразу согласился. В этот вечер для Гнея Лукиния началась настоящая «служба». В лагерь он возвращался вместе со своими новыми друзьями-центурионами…

Вскоре в легионе мнение о новом легате стало меняться. В лучшую сторону. Друзей, то есть желающих покутить за счет Назоника, с каждым днем становилось все больше и больше. Жизнь Гнея Лукиния начинала походить на прежнюю. С одной только разницей: от похмелья приходилось мучиться не в собственном кубикуле, а в армейской палатке. Но Назоника поднимала в собственных глазах мысль, что он не бездельничает в Риме, а защищает родину в этой забытой всеми богами дыре.

Но все, что совершается с завидным постоянством, в том числе и пьянки, обречено на совершенствование: кутежи постепенно из города перешли в расположение лагеря. И опять начало этому положил Гней Лукиний: в один из дней ему было так плохо, что он послал раба за вином в харчевню, вместо того, чтобы ехать туда самому.

Давно прошло то время, когда он еще побаивался префекта легиона. Реакции на его кутежи не было, и Назоник успокоился на этот счет.

Не всегда молодой легат оплачивал кутежи, лукаво предоставляя право расплатиться своим собутыльникам. Несколько раз сослуживцы-собутыльники Назоника оказывались в неприятном положении некредитоспособных клиентов. Те из офицеров, кто еще сохранили остатки самоуважения, начали искать приработок в условиях службы. И находили: платными стали уклонения от караульной службы, увольнения в город, краткосрочные отпуска.

Попойки в лагере начинались как тайные сходки друзей Гнея Назоника. Но очень быстро прошли эту стадию и превратились в обычные оргии в «лучших» римских традициях. Ну, а когда кутежи после службы стали кутежами вместо службы, терпению командования пришел конец.

Все шесть трибунов легиона, которые обычно не отличались особым рвением к взаимопониманию, перед лицом опасности развала дисциплины и, как следствие, дальнейшего существования самого легиона, впервые объединились. Они потребовали от префекта употребить власть в отношении легата.

Префект слишком долго шел к своей должности, чтобы вот так, по первому, пусть даже и законному требованию, начать делать глупости. Сенатор Назон продолжал оставаться серьезным сдерживающим фактором в попытках префекта навести порядок в легионе. Проблема требовала решения оригинального, нетрадиционного. Самое главное, сделать так, чтобы, решив проблему легата Назоника для легиона, самому не стать проблемой, требующей решения для сенатора Назона.

*  *  *

Со времен Квириния, наместника Сирии, который провинцией правил примерно так же, как Назоник служил, сирийские легионы вынуждены были выполнять полицейские функции. После захвата первого каравана с земельным налогом Квириний объявил войну зелотам. В легионах посмеялись – с таким же успехом можно было объявить войну дождю.

Но смеялись напрасно, Квириний оказался болваном деятельным и в легионы ушел приказ: на каждое нападение зелотов отвечать карательными экспедициями против мирного населения той же местности. Префекты на приказ отреагировали нервно – бред, но исполнять придется. Полицейские функции в империи исполняли преторианцы, но трус Квириний преторианцев не рискнул отпускать далеко от себя, поэтому на войну с мирным населением отправил войска.

Поддерживать дисциплину в легионах в мирное время, да еще при постоянном контакте с мирным населением, и так было неимоверно сложно. Карательные акции неизбежно спровоцируют среди личного состава мародерство, насилие и воровство.

Но любая проблема имеет свое решение. Отряды карателей стали формировать из добровольцев-эвокати. В первую очередь принимались опытные легионеры, а стимулом служила повышенная плата. В эвокати охотно пошли корыстолюбцы, отъявленные садисты, мошенники и авантюристы. Командовать этим сбродом назначали опытных, толковых командиров, которые могли поддерживать дисциплину на приемлемом уровне.

Префект лагеря давно уже «примерял» легата Назоника на должность командира отряда эвокати. Но час еще не пробил, слишком мало времени прошло с момента появления Гнея Лукиния в лагере. Случись что, префекта спросят – на каких основаниях он назначил командиром отряда неопытного офицера? Приходилось терпеть выходки римского бездельника и ждать. Ждать и терпеть.

Но когда на кону оказалась должность самого префекта – он рискнул. Благо, представился случай: в Антиохии был убит иудей Мамих, богатый торговец, поставщик продовольствия для римских легионов. Лучшего повода, чтобы избавиться от высокопоставленного бездельника трудно было придумать.

Легат когорты Гней Лукиний Назоник был назначен командиром отряда эвокати. Для очистки совести, а на самом деле, для отчета перед будущими проверками и комиссиями, заместителем Назоника был назначен опытный центурион Руф. Все, теперь только осталось дождаться результата.

Результатом можно было считать три варианта развития событий: или реальный бой с реальной угрозой потерять жизнь отрезвит Гнея Лукиния и заставит его по-новому взглянуть на свою роль в легионе, или он уговорит папу забрать его из армии, или зелоты решат проблему префекта раз и навсегда... Не хотелось бы, но в этой жизни каждый сам за себя, один принцепс за всех.

*  *  *

Результат не заставил себя долго ждать. Окрестности Антиохии были испещрены норами, вырытыми местными бедняками. Кроме рукотворных нор, убежищем городским изгоям служили и пещеры, которыми изобиловали окрестные горы. Из этих нор и напали зелоты на отряд, которым командовал Гней Лукиний. Нападение было настолько стремительным и безрассудным (под стенами города и вблизи лагеря шестнадцатого легиона, когда даже опытный Руф шагал расслаблено, не ожидая нападения), что именно поэтому и оказалось успешным.

В коротком и яростном бою большую часть отряда обстреляли выросшие из-под земли пращники, и пока эвокати перестроились, чтобы закрыться от нападения щитами, с другой стороны появилась другая группа зелотов, вооруженная луками и мечами. Они и нанесли основной урон отряду. Молодой светловолосый зелот, больше похожий на римлянина, чем на смуглолицего жителя Сирии, мечом прокладывал себе дорогу к командиру отряда легату Назонику.

Центурион Руф знал святую обязанность каждого легионера – беречь жизнь командира в бою. Он и бросился на помощь легату, но в походном строю центурион Руф, как заместитель командира, шел в арьергарде. Он видел, как неумело Назоник отмахивается своим испанским мечом от напористого зелота. В таком положении у легата не было возможности командовать отрядом и центурион Руф, пробиваясь к командиру, взял командование на себя и попытался организовать оборону. Ему почти это удалось, эвокати начали теснить нападавших, но светловолосый зелот успел нанести роковой удар. Гней Лукиний Назоник упал, пораженный ударом меча в сердце.

Эвокати хорошо умели грабить и насиловать, но в бою толку от них было немного. Руфу приходилось не столько воевать с зелотами, сколько пресекать попытки бегства с поля боя собственных подчиненных.

Бой закончился разгромом эвокати, но успехом можно было считать то, что центуриону Руфу удалось вывести из боя остатки отряда, и привезти в расположение лагеря тело легата Назоника.

С телом легата хлопот было не в пример больше, чем с остатками этого сброда – эвокати. За то, что отряд не сумел сохранить в бою жизнь командира, и за потерю значка отряда для начала весь отряд подвергли публичной порке. Потом будут иные наказания, но этим будут заниматься другие люди. С другими полномочиями и возможностями.

Для префекта гораздо важнее было принять правильное решение по Гнею Лукинию. Теперь, когда вместо разгильдяя-офицера в холодном погребе лежало его бездыханное тело, префект уже и не рад был такому исходу своей комбинации. Сопляку хорошо – он свою судьбу уже решил, а судьба префекта повисла на волоске. И никто кроме него самого не придумает, как из этой непростой ситуации выбраться, пусть и не без потерь, так хотя бы с потерями минимальными.

Тело Гнея Лукиния набальзамировали медом и приготовили к долгому переезду в Рим. Нарочный, один из шести трибунов, с известием о гибели сына сразу же был отправлен к Марку Лукинию. А тело готовили, не дожидаясь ответа из Рима – у сенатора в кипарисовой роще под Римом есть склеп, и место наследника Марка Лукиния Назона – только там, в склепе Назонов, и больше нигде.

Префект ломал голову: какое сопровождение отправить с телом Назоника? Если отряд будет малочисленным – отец упрекнет префекта в неуважении к памяти его сына, если состав отряда в Риме посчитают чрезмерным, то сенат его обвинит в ослаблении римского присутствия в Сирии.

В результате долгих раздумий с телом Назоника отправилась декурия сирийского легиона, но во главе с центурионом Корнелием Руфом. Префект решил так: центурион Руф был в том бою вместе с сыном Назона, и если у отца будут вопросы о последних минутах своего сына, – а они обязательно должны возникнуть, – то пусть задает свои вопросы непосредственному участнику событий.

(продолжение следует)