- Алла, Алла, завтра встречаемся в ф'осемь... Почему плохо слыщишь - в ф'осемь в ф'осемь в ф'осемь!..
...
За соседним столиком в Х-парке:
- Пока ты, П-пруня, трусы покупал - боксерки, я за тех же денег квартирку срубил. Сейчас у тебя только трусы и остались, а на мне квартира висит с кредитом на полсотни алюминиевых байков. А это тебе не алюминиевые огурцы, А к боксеркам даже подсобки не пришьёшь. Здесь еще те труселя надо... Может быть я таких за жизнь не сносил. Но у меня дом и семья, а у тебя и по сих боксерки фирмовые Адидас в голове... Привет, бундесам -- на целую квартирку они тебя одними труселями фирмовыми выставили.
...
- Алла, Алла, так в феле квартирку фроси! Фросишь, фросишь? А то мне ни себя, ни сынку девать некуда. Ты ж тетка ему Алла! Почему плохо слышишь? Какие деньги?! Найду я... Но не сейчас...Фоберу и найду.... Фука!
...
- Это опосредованная реальность. В лоб! Но когда начинаешь сознавать, что сам ты не Эдди Ворхл с простреленной поясницей рисующий брендовую панк-артовскую банку Кока-колы, начинаешь понимать, что все внешние макродетали - всего лишь шероховатости ума, выхватывающего из внешней оболочки подсознания детали чего-то необозримо большего, имеющего внутреннюю ранимость страхов. Страх наполняют душу не сразу. И иногда ты обнаруживаешь, что жил на Земле и до развившихся у тебя со временем фобий. Вот тому ярчайший пример.
- Швайк, ятеле... Швайк.... Не будь а форсун росул... Не парся как пука в расоле, все пройдет... Нуум, принеси щепочку соли. Да гляди, не просыпь, а то заругаемся к вечеру на смерть... - Я ору. Бебулэ и делушка воркуют надо мной с тихим еврейским приговором... Всё пройдет... И заявления на осу писать в ДОПР не будем. А то её беднягу оживят и упекут под замок!
- Писала писака, не разберет и собака... Наум, вы цедрейтер, и фуйлы-штыки у вас ослиные...
- Мадам Эстер, вас к чему прикрепить... Пчела уже спеклась, боль у мальчика до свадьбы отойдет, а из вас какие припарки...
- Наум, ты просто идиот! И шутки у тебя идиотские.
Между тем глаз уже не открывается даже на китайский манер - щелочкой. Идочка несет чайную заварку, и бабулэ осторожно обтирает опухший глаз - минуту, десять минут, полчаса, вечность. Я проваливаюсь в успокоительный сон, с тем, чтобы пробудиться уже отважным бравым китайцем. Будят меня крики разъяренной Тойбочки:
- Дядя, вы идёт... Вы же, а никто другой курили под окном хаты. Вот пчелы и чкурнули к Витьке в комнату. Он хоть испугался?
- Витька? Нет! Говном и рядом не пахло. А без говна, что за страхи...
К вечеру китаец превратился в корейца, а затем и вовсе в узбека - удивленного первым жизненным опытом внезапной бесстрашной боли. Ибо боль первопричинна, а страхи, даже самые первые детские страхи - наносное... Нонсенсное, как очепятка. Когда писала писака и что там дальше было сказано о собаке...
А что писать, когда ко мне так и не дошел обсаженный пчелами садовой дидыч. И лопаты с моторчиком у него не было. Оттого за всю свою жизнь я так и не стал евреем с лопатой...
* * *
- Плох тот писатель, которого можно отвлечь от основной выбранной им темы. Но просто эти надолбы времени, эти несуесветности жизни, эти оглохшие обыватели: мы обыватели - нас обувайте вы... Это порой просто невыносимо. И ведь как совпадает по времени эта общественная паранойя-манечка. Но пора возвращаться на круги своя и снова писать.
Как вам это объяснить. У моего литературного приятеля С. в его детстве крайне тяжело болела его обаятельная, но властная мать. Болела в первой стадии рассеянным склерозом. Между тем, с годами вовсе парализованная прожила долгую менторскую жизнь прежде вузовского педагога с прекраснейшим владением английского языка... Но вот от всего этого великим душеведом она не стала. Ходила с маленьким сыном на базар. Еще поторговаться она так сяк могла, а вот нести тяжести разжимающимися руками получалось у неё плохо. И оттого невеликие торговые тяжести нес её сын - пылкий мальчонка. Его то и дело вело рассматриваться по сторонам.
А здесь мать приобрела мясо. Просто хорошее мяса, из которого она захотела сделать армянские голубцы. Это такие голубцы, в которых размер рассчитывается по виноградным листьям, жесткость которых убирается особым национальным способом. Говорят, что для этого нужны плоды граната с морковью и луком, которые варят, в виде приправы с острыми пряностями.
И вот сынок сплоховал. Он так безалаберно размахивал покупками, что мясо вылетело из кулька и красно плюхнулось на асфальт, в чем женщина увидела для себя страшное болезненное предзнаменование. Кандидат наук - она не била сына, но когда оба пришли домой, она изрекла - ты безрукий и поэтому ляг на диван и лежи. Проходили часы, день сменила ночь, а сынишка лежал плашмя, боясь попроситься за маленьким. В таком состоянии она продержала мальчонку 18 часов.
Вмешался отец, заподозривший, что жена о сыне просто забыла. Он попытался поднять ребенка с дивана, но жена зычно и строго проскрипела: - лежи! Через несколько дней её окончательно парализовало, хотя её страх предощущение на мальчике не сказался... Он внутренне так и пролежал жизнь, попеременно став кандидатом наук, вузовским преподавателем, такелажником и уборщиком торговых помещений, которых он годы не замечал!
Проекция материнского страха сыграла с ним злую шутку. Выросли дети, ушла жена, была издана толстейшая книга фантастических произведений, а он, изредка особо ухмыляясь себе, всё лежал и лежал, проходя по внешним хитросплетениям жизни внутренне нетронутым. Научился пить, говорить с хрипотцой, спорить, но не с собеседником, а словно с самим собой - громко, проективно, самодоказательно.
Вы понимаете я о чем? О той сетке-рабице допущений, в которую мы попадаем прежде, чем нами овладевает страх при выходе за пределы построенной для нас реальности... То-то и оно. Несите сюда магические ножницы, и разрезайте на глазах у ребенка будущую сетку-рабицу допущений. Говорите при этом так - всё то, что нас не убивает, делает нас сильнее. А в случае смертельной угрозы. Стоп! не о ней мы сейчас говорили и говорить будем. А о страхе, страхах, иерархии страхов. Хотя и этот разговор всё еще впереди.
* * *
- Страх - арапник. Иной человек с наброшенными арапниками - по рукам и ногам. За каждым страхом предощущение боли. Значит боль - оружие страха. Его пыточное орудие. Его жесточайший антигуманный инструментарий. Неизбежно однажды сесть и нарисовать карту страха. Страх не может быть всеобъемливающим. Страх всегда от сих по сих.
...Детство открывалось ночными полетами над ромашковыми полями. Я просто сидел в пространстве над бескрайнем цветочным ковром, не ощущая даже мельчайших симптомов возможного вдруг падения. В руках у меня непременно был жезл самой незамысловатой цилиндрической формы, скорее всего с бело-металлическим блеском и не было цели.
Я парил в пространстве бесцельно и много, пока не почувствовал, что скоро эти пролеты над Парадизом внезапно прервутся. Я ещё не знал, отчего это произойдет, но в голограмме счастья стали проявляться битые кластера некой липкой и вязкой будущей несвободы. Это не была кровавая липкость, но уж точно в ней обнаруживалась не по возрасту соленость некого странного пота, как будто кто-то сватал меня в галерные вёсельники. Я сидел по левому борту. Прикованный и потный, а надо мной вздымал хлыст кучерявый коричневый раб.
Позже уже били смертным боем самого кучерявого шоколадного негра. Били на хлопковой плантации где-то на юге. И боль ссыльного раба была просто невыносимо ужасной. Другие рабы поговаривали, что именно этого сволокли со своей древней галеры некие древние страдальцы и вышвырнули через разрыв времени на хлопковую плантацию. Теперь все надсмотрщики били непременно его, и только затем в мире явился я, пронесшийся над ромашковыми полями своего светлого младенчества отбывать свою часть некой кармической бесконечно страшной цепи и... Пробовать её разорвать.
На одном подсознании - почему бы и нет, но в материализации страхов, опоясавших меня к четырехлетнему возрасту уже не было эмпирически слабых мест, и только откуда-то с сопредельного реальности Преднебесья взирала на меня стайка разноцветных детей - оранжевых, фиолетовых и зеленых. Запомни, шептали они, чтобы там ни было - ты есть и будешь оранжевым, так что не стесняйся им быть даже в самые серые времена... Мы еще встретимся, даже если для этого придется пройти через самые жуткие удавки страха...
Оранжевый вытравлялся, выгорал и рыжел, и в голове звучала старая детская песенка:
"Рыжие ромашке попарил Наташке
рыжие ромашки рыжий Костя подарил
и кружатся в вальсе рыжие ромашки.
и стоит смущенно Костя один.
А ромашки кружат и кружат,
а ромашки кружатся, кружатся
и уже никому не понять
не понять его рыжее счастье..."
Выцветший до рыжины оранжевый мир бесстрашного детства, в котором даже ромашки имели не рыжие, а оранжевые тычинки... в мире, в котором не было страхов растворялся не сразу. От младенчества и до старости...
* * *
В первый день открытия европейского безвиза на востоке страны было убито 4 воина ВСУ. Это бесконечная трагедия, к тому же настоянная на полуумстве всяческих депутатов, для которых и хлеб, и масло - трибуна ВРУ. И вот вышел один и сказал, что с 1 мая по 3 июня 2017 года в зоне проведения АТО было убито 19 военнослужащих, и вот результат болтункакства, кто не понимает сленга на народном идише, трепачества. С тех пор в ато погибало почти ежедневно по 2, а сегодня уже и 4 воина. Так и хочется заметить, что на трибуну ВРУ какой-то придурок вместе с собой вывел вражеского корректировщика., которым же оказался он сам.
Мышь цепенеет от страха при взгляде с удавом, кролик цепенеет от страха. Но здесь по замыслу галицийских нацистов должен в Киеве оцепенеть от всех этих холуйских Шухевичей и Бандер - весь, повторяю ВЕСЬ еврейский этнос города Киева. И Президент-дипломат при этом молчит, ВРУ при этом молчит, дурней молодых с гранатами я не считаю.... Тогда вопрос, Европа?
Чем лучше украинский хлопец с гранатой сирийского шахида с поясом смертника. Вопрос неординарный. Новым фашизоидным названий улиц столичного Левобережья срочно требуется политологическая и научная примирительная экспертиза. Без неё мира в Киеве скоро не будет. Ведь кем-то намеренно сцепляются воедино звенья исторических страхов, и пока идет игра в волчью молчанку обычно надвигаются грозные осенние события. И они ужаснут открывшуюся галицийцам Европу. Ну причем здесь народ? Бех черных хоругв и антисемитских лозунгов ни причем. Но с тягныбоками и оттренированными ротами штурмовиков, пожалуй, я бы задумался.
Детские страхи всегда бывают только репетицией жизни. Темные пятна Роршаха, пригрезившиеся во сне, обретают лица и имена, совершаются мрачные именные поступки, и , в противовес им - безымянные геройства тех, кто готов в зародыше разрывать цепи и удавки страхов там, где завтра они обретут законность и значимость. Меня никто не убедит в том, что если национальный легень двурушничал, то посмертно он получил право хотя бы одной из сторон на право стать улицей или электровозом.
Ничто на свете не стоит слез ребенка, а орлы Щухевича и пластуны Бандеры проводили МАССОВЫЕ ЭТНОЧИСТКИ ПОЛЬСКОГО И ЕВРЕЙСКОГО НАСЕЛЕНИЯ. И вот они, красавцы народные - в одной связке с урочищем Бабий яр образовали страшную спайку, которой и удавят непротивленцев в грядущем. По моим горьким предчувствиям - очень скоро удавят. Сколько бы примирительно утешительно мы не говорили обратное. Сегодня же киевляне имеют право "позываться" в ГААГСКИЙ ТРИБУНАЛ к КИЕВСОВЕТУ за оголтелую ничем неприкрытую пропаганду НАЦИЗМА, увы, в нынешних условиях либеральненького этнонацизма...
- Странно антуражить собой время. Возраст... Живой раритет времени... Слава Богу, что еще не бесчувственен... Еще имеешь право на чувствования последних часов прошлой эпохи... Завтра нас примет Старый мир, прищурится Новый... Не из совка ли вы притопали, иношельцы... А что совок? Он в прошлом, а будущее за вами, всё ещё незрелые наши потомки... Так что вперёд за орденками, если только они, в них - ваша жизнь...
Комментариев нет:
Отправить комментарий