Веле Штылвелд и Юрий Контишев: Мулясе Мушиного Короля, либретто, часть одиннадцатая

Веле Штылвелд и Юрий Контишев: Мулясе Мушиного Короля, либретто, часть одиннадцатая

Протрезвевший Ефим Климович Рыбоглазов, прямо по коридору власти, шёл нам навстречу.

– Так Ваша ж конспиративная комната, Климович, как бы осталась у нас за спиной... Там Вы ещё, оперившись дряблыми локотками в пол, прямо по-свински хлебали свой постный борщ. – Сочувственно прокомментировал – прежде виденное – я.

–  Да-да, –  тут же подтвердила Жена. Прямо харей носа – в тарелку. А там, на ободке той тарелочки, было ещё несколько кокетливо, но строго написано: «Общепит Прави, суще явленной Провидением». Неужто ль Вы и её, как совковую власть, слямзили?

– Честслово, видят все партийные боссы, это – не я!

–  А как же вожди?

–  Пусть они себе хлебают свои постные щи. А мне каждая тарелка борщица здесь – в две земные обходится.

Потому что, рядышком с моей осведомительницей, в соседнем здешнем боксе, проживает жилец. Так он прямо на кухне сливает себе в судки её борщи-не-взыщи, а ещё уминает все чужие котлеты.

А чуть его пристыдишь, он тут же всякую напраслину на кикимору Зосю гонит. Мол, это не он, почётный пенсионер и потомственный пролетарий, всю эту жрачку лямзит, а она –  «берегиня»!

Хоть ей даже по местному статусу воровать чужие котлеты и похлёбки нельзя. Всё ж время – в трудах...

– Это ж  – в каких же она здесь трудах праведных?! – язвительно спросил Ефим Рыбоглазов –  оперативное погоняло Фимка-курилка, хотя тот, отроду не курил. Но – курилки общественные – посещать был мастак, осуществляя лов всяческого инакомыслия на живца…

https://www.youtube.com/watch?v=Jr4Ofk3Eaw8

Я весною с Курил сбёг

И весь Лондон скурил в смог.

И стою я с веслом – бог.

Пьедестал подо мной лёг.

 

Славы груз для меня лёг/о/к.

Но с "лаве" я, как Крёз, взмок.

От прокрустовых лож вбок

Я свалил – и  от слёз – смолк.

 

На ветру полыхал шёлк,

На весу  разбросав шорох.

Поутру испытав шок,

Влезу бровью своей в рог.

 

Мне не трудно пихать шар

Прямо в лузу твоих губ.

Медсестру опекать – жах!

В раму вылез и – шаг в Буг.

 

Что ты, Муза, всё врёшь в щель?

Пятки мажешь – живой труп…

И опять я с тобой груб,

Потому что мой стих – вещь!

 

– Слышь, Курилка, не гони на своих?

– Каких таких своих?…

– Да я сам недавно об этом узнал. Ведь вы же помните, что людей зачали и создали ануннаки: и телами, и рожами, как бы с топора…

И вот древние эльфийки с кикиморами  тут же возгнедовали, и стали в лона понёсших от подобных изделий, от ануннаков, соплеменниц своих, чар-травы для младенцев укладывать да от самого зародыша земным счастьем улизывать..

Вот и стали рождаться прекрасные красавцы и красавицы земные,  хоть – и не земные эльфийцы, но чуть цветочной наружности. Это, как бы, и не грех, но иногда порой вырываются на поверхность земли вместо людей целые цветочные поколения, а то и вовсе хуже –  дети цветов. А уж этим лишь подавай:  –  Make love, not war  –  "Лучше любовь, чем война".

Вот и намейкапали этих лаверов себе на голову. И теперь – вместо наружной приглядности – многим нынешним человецам  – та же приземистая волшебная чар-трава прямиком в бошки зашла, прямиком на полную кукуху. Оттого, сегодня у вас там на земле – полная непруха.

–  Тут у нас только один старый пролетарий соседский борщ усердно таскает… А у вас там: и государственное ворьё, и корпоративное, и  олигархическое, и потомственно-партократическое…

Оттого у вас нынче и война. Слава яйцам, что хотя бы – не бойня при ваших-то уже восьми миллиардах... – тут же поспешно вставил государственный сексот и стукач.

–  Ой, Климович, ты бы поосторожней хулил молодых. А то ведь и впрямь – война, и многие вскоре сюда за тобой подтянутся… Наваляют тебе тогда  за всех своих оскорблённых и опущенных предков.

–  А что мне стыдиться. Мы –  секретные сотрудники даже в пролетарском совке блюли творческую мораль: ловко и даже с огоньком!

–  Ах, ты гнида гебешная… С огоньком, говоришь?! Так почему бы всем нам прямо слёту  не зайти на здешний огонек к Вольдемару?!

–  Нет, только не это!

–  Да, почему нет, –  внезапно заупрямилась Зося. –  И впрямь,  чай – не Воланд же, твой Вольдемар?

И уже она, увлекая весь наш картеж строго за собой, решительно ввалилась в очередной чуть приоткрытый кубрик.

Его по замыслу устроителей Нави должен был занимать только один человек, но кубрик следака был плотно набит теми, с кем этот чел вступал во всяческие договорняки: экономические, бандитские, плотские…

Нет, не сразу и не все шли они с этим крепким блондинистым крепышом на контакт…

Но у многоопытного мильтонистого Вольдемара для таких был даже не электрический утюг, а старый электрический чайник, который обычно кипятился на скошенном столе следака.

Вскипая, он регулярно заливал – лежавшие под укороченной столовой ножкой – открытые – да так и недооформленные – дела. Иногда Вольдемар всё же вынимал эти же дела и чуть удивлённо даже рассматривал их…

–  О, Клячкина! Ефросинья Клячкина!  На выход!

– С вещами?

– А ты что, с честной миньетчицы в фармазонщицы перешла?…

–  Это разве что ты, начальник, со шлеперов в шлоперы переметнулся, а я, только зубы почищу, так тут же себя подам, а за свободу даже последнее чаровное колечко тайно сниму… Просто за волю…

         Тема миньета интересовала и Шарманщика:

         https://www.youtube.com/watch?v=d32x3rgitk0

Летят года. Минуют лета.

Добавился мягкий знак в «минЬете».

Пятно на солнце. От солнцеедов.

Давитесь, гады! Червь в чреве вреден!

 

Я знаю, как придумать Бога! –

Сначала надо придумать Небо.

Взять всё, что рядом лежало плохо,

назвать хорошим и бросить в Небыль.

 

А мне бы просто – кусочек хлеба,

бродить по свету в тенетах бреда

И за Днепром, где Каховка, летом,

забыть  Гренаду, которой предан.

 

В сиюминутности бренной славы

постылой вспомнить полыни траур.

Рассыпать слёзы росою в травы,

остылой звёздной налив отравы.

 

Уставшим циником влезть на сцену –

искал, мол, истину не в абсенте.

Скроить бесценник на свой бестселлер,

сорвав под занавес аплодисменты…

 

–  Век воли тебе, Клячкина, больше в жисть не видывать…
– Это не оттого ли, Вольдемар, что сам ты давеча помер?
– Нет, Клячкина,  оттого, что я уже здесь снова голосок твой слышу.

Стало быть, и тебя с собой прихватил. Помню,  как вызвал тебя в служебный кабинет на дежурную пьянку, а чайник мой как раз коротнуло...

А мы с тобой уже в полный дупель. Вот и загнулись вместе мы с тобою – в угаре...

– Господи, как же это неловко!… Хоть ты не в позе …
– В том-то и беда, Клячкина, в позе. Так что хоть здесь давай потихоньку из неё выбираться...

Повисла неловкая пауза.
Мушиный Король строго глянул на Зосю:

– Надо бы им помочь…

– Как жертвам страсти?

– Нет, обстоятельств…

– Ладно, помогу, да только как?

– Живенько разбей снаружи камнем окно у него в служебном кабинете.  Хоть и с ожогами, но выживут оба – он криворото, а Клячкина ещё ему и детушек нарожает... Но уже только, как гастрономному грузчику и забулдыге…
– А мне самой дела там не пришьют? За хулиганку, и вообще там меня никто не посадит?
– Тебя? За что? Ведь ты же при исполнении не по собственной воле, не сутью земной, а духом из Нави под тамошний райотдел явишься. Прибудешь назад, отмечу командировку…
– А послабуха за то?
– Послабухи не будет…

Зося изошла, и в Прави тут же наступила невероятная кромешная скука… Мир посетила бесконечная Хмурь... Для каждого – своя…