Веле Штылвелд: БЛОНДМИССКА или ЕХАЛИ МЫ, ЕХАЛИ… ч.3

Веле Штылвелд: БЛОНДМИССКА или ЕХАЛИ МЫ, ЕХАЛИ… ч.3

Ирина Диденко: «Блондмисска» - графика 

Откидываю переднее сиденье и, шедшие мне навстречу приятель и незнакомка мгновен-но втискиваются на узенький задний диванчик. Окрещённый похоронным фиакром “Запо-рожец” трогает с места.

-.

Очередные “чиф-пыф”... В смотровом зеркале совершенно предметно можно наблюдать, как на вытертом заднем сиденье, будто на невольном гинекологическом кресле, сейчас усердствует Дорфман.

Похоже, что на спине у блондмисски он уже расщупывает и расстёгивает коттоновый са-рафан. На сарафане – белая лейба-тряпица с крутой припаркой “Сафари”. Заметьте, лейба сия качественно пришита каким-нибудь областным картонно-суконным цехом. Ценный прикид – неброский, ходовой, всепогодный... Одним словом, в тютельку. То, что ищут многочисленные бай-девушки для досрочных капитуляций перед своими частыми потливые почитателям.

Но, кажется, с сарафаном действительно всё. Он расторжен, раскрыт, разворочен и си-ними латами оседает на пол крохотного автосалона, оголяя рельефной формы красотки, явно пребывающей в трансе.

События развиваются как по нотам, но, нарушая привычную партитуру, я вдруг дико на-чинаю смеяться. Смех переходит в хохот, набирая всё новые и новые децибелы потому, что именно в эти минуты мне припоминается анекдот, который я совершенно неучтиво транслирую на галёрку:

К гинекологу заходит молодая женщина, с порога сообщает:

– Доктор, я, кажется, немножко беременна. Хотелось бы узнать, как во мне расположен плод моей пылкой любви.

 – Тогда вот что, – советует доктор, – прямо на кресле попытайтесь при-нять ту позу, при которой, по-вашему, наступило оплодотворение.

Через минуту на кресле несчастная женщина свёрнута в невероятной по-зе: руки переплетены с ногами, голова прошла чуть ниже одного из бёдер и завернулась за спину. Детородный орган на уровне носа.

– Где же подобное с вами произошло? – поражается врач. 

– В “Запорожце”, – невозмутимо отвечает бравая пациентка.

Вслед за мной начинает раскатисто гоготать Дорфман. Достаточно хохочет и уже совер-шенно обесстыженная и напрочь голая блондмисска. Сам Дорфман липко начинает к ней притязать.

– Отстань, трутень, – лениво отмахивается хохотушка и по-свойски представляется. – Лена. У тебя здесь можно курить?

– Кури, – разрешаю я, а Дорфману замечаю, что в машину не только садятся. Из неё ещё надо ко времени выходить, чтобы не вылететь пробкой. Лена согласно кивает, соглаша-ясь с моим замечанием, и достаёт из ранее замеченного мной целлофанового пакета синтетический стёганый полухалат цвета беж.

Сама девушка не расположена сидеть в неглиже, но и облекаться в свой бежевый полу-халат не спешит. Она скрывает под ним свой упругий в третьем размере бюст, давая сползать халату на ягодицы, бёдра, живот. На этом – с переодеванием всё.

Теперь приводятся в порядок светло-русые с тонкой изморозью здоровых корней кудри пышных волос. Они неторопливо убираются под такой же бежевый обруч. Во рту у де-вушки возникает “Кэмел”. Она с ленцой просит дать ей прикурить.

Дорфман сворачивает трубочкой непролетарского происхождения четвертной, а я, не от-рываясь от руля, одной левой рукой поджигаю ассигнацию фирменной зажигалкой…

Подобный факельный жезл обычно шокирует дам, но только не Лену. В машине уже струится тонкий запах сигаретного дыма и каких-то восточных запретных пряностей. Блондмисска неспешно затягивается травкой. К её телу пиявкой тянется Дорфман. Стё-ганый полухалат медленно спускается на пол, всё ниже и больше обнажая девичью грудь.

“Травка” отбирает у Лены последнюю волю. На притязания Дорфмана ей уже наплевать. Грёзы уносят её на поля разнотравья, и пока она проплывает над ними, проказник Дорф-ман блаженствует у неё на груди.

До Быковнянского леса добираться не более получаса. В лесу – этапная остановка. Всю жизнь всех нас куда-то ведут, везут и зовут по этапам “большого пути”: от рождения и до смерти. Все эти этапы придумываются не нами, обязывая нас подчиняться, не отвлекаясь на такие мелочи, как сама, собственно, жизнь.

А жить-то хочется во всякие времена!.. Вот почему мы с Дорфманом изобретаем свои этапы и свои не тюремные полустанки, где каждый может надышаться выдуманной са-мим собой воздухом странной свободы. Свободы, безусловной вседозволенности, не алчно, а неторопливо и просто.

-.

Лично я выхожу покурить обычную сигарету, открывая коробок со “Столичными” фирмы “Ява”. В этом смысле у меня нет особых претензий. Обычно я не курю.

Через несколько минут выползает подышать воздухом Дорфман. Его лицо светится сча-стьем маленького похотливого идиота.

– Сэр Гарик, не буди её, птаху, – почему-то он просит меня. – Утром она только приехала в наш славный Игупец, а уже к полудню, как видишь, наше местечко очень её размори-ло. Теперь "а шейнер мейделе" спит. А до этого она жила от самого своего зачатия в Су-мах, в стране непуганых дураков. Но в её жизни, похоже, что-то произошло…

– Отрыв от материнской якорной цепи в гавани, отшвартовка от тихой заводи и выход в житейское море из гнилого болотца милейший миф для втирания розовых очков такому игупецкому дурику, как ты, – иронизирую я.

– Отцепись, – недобрым образом оскаливается Тюфяк.

– Ша, а может быть, это любофь или просто любовь, и у вас получатся детки, такие себе розовые пузанчики-херувимчики, сосущие “травку” прямо с грудным молоком матери. Прекрасная идиллия для идиотов!

– Да катись ты!..

– Фигу с две. Сегодня же передай её Лорику. Провинциалки милы только при первом за-чатии. Первый же коитус с подобными курицами должен обязательно быть последним, как в старой пасхальной песенке:

Вино – дерьмо, хозяйка – млядь,

котлеты из конины.

Отдайте шляпу и пальто,

имел я ваши именины.

– Но она, ей-богу, тронула меня, Гарик. Не сдавал бы я её Кицеману, будь он трижды не-ладен.

– Но, имея эту девушку в “Запорожце”, ты рискуешь сломать ей шейные позвонки. 

– Оставь свой едкий цинизм, – торопливо бросает Дорфман и вновь устремляется в тес-нющий салон целовать свою спящую и точно кукольную Елену.

Решительно похоже, что Тюфяк Дорфман переживает очередной приступ влюблённости. Это уже случалось. Дорфман не просто парил мозги, а держал их на пар+у до тех пор, пока не ловил на конец, или пока не нарывался на чей-нибудь добрячий кулак, вызывавший в нём внезапные приступы “асфальтовой болезни”. 

-.

Мне было грустно. Я знал заранее, что этому фрукту нельзя было перепоручать столь деликатное дело, и поэтому на сей раз строго оборвал последующие варианты, не имеющие отношения к делу.

Бизнес был превыше всего, и по условию давнишней договорённости на подобный слу-чай развития событий – охи, вздохи, трахи, махи, судьбу этой девушки предстояло ре-шать только мне…

И я поступил решительно. Отогнал от машины Дорфмана – “к попутной матери на лёгком катере” на “стрёмную” пробежку, а сам настойчиво разбудил сладко спавшую мисс, решительно заковав её в синие латы “Сафари”, а затем навёл шмон в принадлежных даме вещах, высыпав в траву и растоптав три пачки сигарет, начинённые “травкой”. Мягкие коробки от нефирменных “Кэмел” злобно скомкал и зашвырнул в кустарник терновника, после чего резонно и строго заметил:

– Послушай, куколка, ты не восторженная невинность, но с выгодой для себя нужна од-ному дельному человеку. Тюфяк здесь ни причём. Его потное тело забудь и подели пополам.

– А тогда зачем он меня поимел? – внезапно возмутилась она.

– Тюфяк влюбчивый, но вам обоим лучше об этом не помнить. Размялись для знакомства – и будет. Тему замяли. Так и заруби на своём кукольном носике. А для чего, сама скоро поймёшь. Особенно когда познакомишься с Жориком. Не мешает тебе знать и то, что сам Тюфяк с Жориком давно и прочно знаком, но так вот запросто встречаться с ним не желает.

-.

Дорфман уже растворялся на горизонте. Слышать сейчас произнесение имени Жорика всуе он не желал, тогда как провинциальная мисс всё ещё пыталась недоумевать. 

– Кто это? – напористо спросила она.

– Да так, один человек, – уклончиво ответил я и перевёл стрелки разговора на новые рельсы…

– Ты не замужем?

– Нет.

– Паспорт! – Паспорт оказался при ней. Елена Петровна Думайленко, девятнадцать лет от роду, замужем побывать не успела.

– Подходишь! Быть тебе королевой... По раскладам выходит так: есть дядя, он приглашает тебя отбыть с ним за бугор в качестве законной супруги, но... не пить, не курить, не варнякать, не трахаться на стороне. Если одно из “не” нарушается, ноги отрываются и засаливаются в бочке с огурцами.

– Очень даже занятно. А ты тогда кто?

– Я –   поручитель. И отныне ты под опекой… Так что жизнь отныне у тебя подопечная… Отныне ни кувыркаться тебе, ни кайфовать, ни просто с дурру бузить  не получится… Есть клиент, так что отныне для тебя все схвачено и за всё заплачено. Поняла, Елена Петровна – отныне ты ни детка, ни киса, даже не биссектриса… Отныне ты в фаворе, на договоре… Хоть я и не Воланд, и ты, как бы не Маргарита.

– Ой, только не надо ляля –  биби задавит… Я ведь не с каждым готова лечь. А тем бо-лее встать… под венец. И вообще, у меня, может быть, чувство к твоему приятелю, хоть он, по-твоему, и тюфяк. И потом, что это за альтернатива – купать ноги по самые плавки в огуречном рассоле только за то, что я пущу однажды зелёный дымок? Нет уж, дудки! Я – птица вольная и сама имею право на выбор.

– Увы, Золушка! Нет. А тебя ведь никто и не зовет под венец, потому что тебе светит ху-па. А это куда серьезнее. С той минуты, как ты оказалась в этом роковом фаэтоне, всё твоё прошлое укатилось к чёртовой бабушке. Отныне ты наша. Не примешь парадных условий – будут предложены условия с “чёрного хода”. А с “чёрного хода” дядя Жора может оказаться только сотым в цепочке. У нас, Лена, конвейер. Девочки или принимают наши условия, или очень даже напрягаются – хотя бы за ту же самую ”травку”.

– А кто вы? – на этот раз очень настороженно спросила Елена.

– Мы – люди, – ответил за меня погулявший вдоволь на воздухе жизнерадостный Дорф-ман. Для себя же он неожиданно вспомнил, что дядя Жора благополучно скончался от гипертонического удара ещё в конце прошлого месяца, и теперь можно было блажить. Пока ещё Лорик Кицеман найдёт достойную замену покойному! Правда, и с самим Лори-ком не следовало бы шутить, а не только с ныне покойным мастером заплечных дел и искалеченных тел. Последний мог быть только следствием: строгим, но справедливым и очень исполнительным Наказателем…