Юрий Контишев: Я в жизни наломал немало веток

• Во что на поэтическом веку обходятся разящие поэтические жала иронии и самоиронии, вытончаясь до жизненных зеркал? Спросите об этом поэта. Истинного Поэта! Вы только возьмите и спросите, как и почему Поэзия заполняет скрытые уголки пустоты, где у иных только паучье с паутинами прошлого и патиною несостоявшегося.
  
  Поэтить и быть Поэтом, сметь быть Поэтом - это две большие разницы. Хотя филолухи тут же упрекнут - разница должна быть одна. И Поэт - один: один на один с миром, лишенным иллюзий. И оттого он значим перед прочими сирыми... Хотя Иисус Христос говаривал в своей Нагорной проповеди, что именно сирые обрящут царство Небесное.
  
  Пока-то будет... А пока многотрудно и прочно поэзия, стоящая на Земле, в том числе и поэзия Юрия Контишева, будет обретать крылья в самой всамделешной и обыденной повседневности... Под сим друг и поэтический соратник автора, Веле Штылвелд

Сухой остаток

Я упал на седьмое небо,  –  соскользнул  по удачной рифме.
Я поэтом серьёзным не был,  но рискнул помечтать о  нимфе.

Ты наядою стала  – слева. Подвизалась в эскорт к триумфу.
Я  не яда давал – хлеба. Подливал физраствор в лимфу.

Ну, а справа – росток  по древу, заструился листок криво.
Я исправил раз сто веру. Три струны – на колок  грифа.

Здесь рождён да крещён, Боже! Да не весел-весёл в вёсны!
Весят вёсла с дождём больше. А невесты из сёл – ох, серьёзны!

По откосам блестят звёзды. В бороздах босиком кроссы.
Прямо в космос летят грёзы. А в остатке сухом – слёзы.

*     *     *

 

Мой ответ Чемберлену

Меня обидеть – тщетная затея!
Попытка Ваша, Сэр, была пустой.
Я знаю:  кто я – буду, был и где я.
И Муза мне прощает баловство.

Да, я шучу! В пылу самоироний
могу и Бога всуе помянуть.
И Он простит, и грома не уронит,
ведь юмор мой – не грех, а грешна НУДЬ.

Унынье – грех. Я помню: даже в горе
меня спасли пародия и стеб.
И никогда заносчивым и гордым
я не был. Я – поверьте - не из тех.

*     *     *

Маркетинговая Одиссея

Когда ж тебя прибьют, мой дистрибьютор?

Ах, эксклюзивных, осенью не бьют?!

Торгуешь «Бьюти»? – Я не дам валюты!

Я алчу зимних новогодних блюд.

Весь твой уют маркетингом растерзан!

Ты, Пенелопой, пряжу распустив,

Сидишь в плену метельчатых гортензий,

Ждёшь Одиссея из последних сил.

А он уплыл к далёкому причалу

Сквозь тщетность звуков сладостных сирен,

Ища в конце судьбы любви начало,

Стремясь избегнуть пакостных измен.

*     *    *

Мой АйКью высок и очень редок! –

Потрясу заумммных ммм...седоков!

Огюста "Мыслитель" был мой предок!

Избежал я Дарвина подделок!

Вот те зуб даю! Без дураков!!

Я сижу, примерно, в той же позе,

Мыслью взъерепенен, вспламенён.

Рифмой бью по перезрелой прозе,

Т.е. – по презренной одиозе,-

Гений всех народов и времён!

В организме не хватает клеток,

Чтобы все мозги мои вместить!

Я прочёл всю азбуку за лето!

Сочинил про это три куплета!

Вам теперь осталось: только – льстить!

Наш народ, конечно, – умный шибко!

Может фразой вето наложить!

Разнесёт на щепки по ошибке!

Ватерлоо сделает под Шипкой!

И лишит поэта смысла жить.

Но я – хитрый! Я не заартачусь!

Пусть дурные лезут на рожон!

Я свой ум с АйКью[1] за разум спрячу,

Фразу рифмой так переиначу,

Что потомок будет поражён!

Мне в придачу бог послал удачу,

А на сдачу – двух неверных жён.

Но, не плачу, – силы свои трачу

На стихи, которые портачу,

И людской любовью окружён!

*       *      *

 Портрет Бори Моисеева

Зачем я пригласил её на ужин?

Поставил свечи, расстелил кровать?

Она мне всё – про мужа и про мужа!

И я себя стал к мужу ревновать.

Задул я свечи, взял её за плечи

И посадил...в зелёное такси.

Сказал таксисту: Повози её весь вечер!

И быстро – к мужу, ревность погасить.

Мы с ним переплетались, как спагетти!

Я был, как Йети, он мне Йевой был!

И Боря Моисеев на портрете,

Подмигивая, распалял мой пыл.

Когда ты хвалишь собственного мужа,

Не зная, что он – тайный трансвестит,

Ты вдруг однажды тоже обнаружишь,

Что не с кем даже вечер провести.

И к травестИ уйдёшь, сменив пароли.

Амур недоумённо плюнет вслед.

Я, испугавшись перемены роли,

Упрусь покрепче задом в табурет.

*     *     *

Поэт, предавший Музу

Бьёт по Советскому Союзу

Строкой – вразнос! Враздолб!  Вразбег!

Поэт, вчера предавший Музу,

Бэ/у советский человек.

Затянут грузом "люби друзи",

Махнут рукой: то –"фас!", то – "брэк!"

И отползёт в остатки грузий

Политикан, полканя брейк.

Он Архимедом в Сиракузах

Уже не станет – был бы цел!-

И пифагоровы рейтузы

Берутся с Музой на прицел.

И, катет за-ги-по-те-нузив,

Он попадает в Музу вновь

И постСоветскому Союзу

Любовь рифмует без штанов.

*     *     *

Всё банально, но я заморочен!

Не пойму, почему

Ноги стали длинней?

Ой, простите! Конечно же – "ночи"!

Жду я осень – зимУ,

Вечерами – темней.

Всё банально, но я заморочен!

В лужу падает дождь.

Выпадаю и я

В это утро похмельною рожей.

Здравствуй, милая ложь!

Здравствуй, нервная дрожь!

Здравствуй, первый случайный прохожий!

*      *      *

Уронив пару нот в паранойный психоз

К аксельбанту подвесив кондом как плаценту,

Головою упав в серебро эполет,

Я свой пиксель на фейсе раскрашу абсентом

И заноет ребро в ритме прожитых лет.

Под иронию наспех одетых пародий,

Проворонив успех недопетых стихов,

Подыграю гармонии дикой природы,

Уронив пару нот в паранойный психоз.

Перезрелые злаки забытой стернёю

Стервенеют без семени. Скоро – мороз.

Веет псиной от роз и я маюсь хернёю,

На мгновение сняв надоевший вопрос.

Баксы всем разошлю до последнего цента.

Поцелуем воздушным застыну в росе.

Вот и всё! Де жа вю! Доживу пациентом

До момента исхода к небесной красе!

Кто меня полюбил – никогда не забудет!

Кто меня ненавидел – поможет забыть!

Мне не плыть пароходом и залпом орудий

Не помЯнут меня, лишь – успеют зарыть.

Не закрыть мне стихами пропащую душу!

За грехами моими – уже круговерть!

И уже не успеть мне чего-то нарушить!

Спеть бы песню с душой! Но – уже не успеть!

*     *     *

Ода табурету

Слыву по жизни крепким табуретом,

Сбиваю спесь я с задниц и задов.

Ещё дрожит подножка у кареты,

А я уже для ж…опчества готов!

Моё же…кредо – плоское – без бреда!

Я сам – из дуба, средних лет, не нов!

А, Ваша Жэ… ждёт точного ответа

В расположенье чресел и основ.

Расстроив кресло брошенным камином,

Хозяин выбрал шорты, а не плед!

Пронёс меня, как пантомиму мимо

И я понтово въехал в кабинет!

Но написал мне брат из баобаба,

Что он жену французского посла

Послал касательно, как лох простую бабу –

Теперь залёг дровами и ослаб.

Не видел Бог ещё такого трупа!

Я – хоть из дуба, но, весьма – не туп!

Сколочен я весомо, зримо, грубо!

Но – нежен я, уСТУЛьчив и голуб!

Голубчик мой сидалищем вникает

В мои стенанья, всх… скрипы и азарт.

Мне льстят его забота и вниманье

И я его лелею за глаза.

Вот так судьба простого табурета

Впадает в душу графам и князьям!

И душит Муза! Мучает Поэта! –

Писать про стулья больше нам – нельзя!

*     *     *

Ищу свой путь, крестом ломая судьбы

Я вышел в жизнь с крыльца родным порогом,

Калитку в детство позабыв замкнуть,

Где высший шик – скворца крыло потрогать,

Рулетку лет непознанных крутнуть.

Мой первый шаг в тайге Ухтинской, в Коми,

Был романтичен,  бесшабашно смел.

Не Пьер Ришар – Тот – гений! Истый комик! –

Бес ироничный позже в душу сел.

Ухта в согласьи с планами Парижа[2]

Толкала в блуд, в чужих влюбляя жён.

Дев сексоблазны  становились ближе.

Я ж был в работу сильно погружён.

И я тикал от них на буровую[3],

Где жил в балкЕ[4] отвергнутый поэт[5]

Стекались дни в воронку мировую.

Кружил алкаш, от вермута согрет.

Сквозь пальцы сосен блеск реки пробился –

Я утром ранним встретил там зарю.

Скитальцы знают, если заблудился,

Вся мудрость знаний – смерти к алтарю!

Но я пошёл, рукой ломая ветки,

Чтоб след  остался, строго – по кресту!

Я не служил, – другой  попал в разведку,

Но догадался: мхи на юг растут!

Но мне ведь это – было бесполезно!

И всё равно – где север, где восток!

Медведь блукал, с болота пил болезный.

Лес – не редел! Где мой удел – балОк?

. . . . . .

Тогда я вышел, не погиб, нашёлся!

Спас крест меня! – Не мох! Не солнца свет!

С годами  дышла перегиб истёрся.

Воскреснуть  я  же – смог, назло судьбе!

Я в жизни наломал немало веток,

Ища себя и самый верный путь,

Но лжи – я не любил! Неволи  клеток!

И лишь в любовь готов всегда свернуть!

*      *     *

---

[1] IQ – Мачасусетский политехнический нститут США опрделяет имбицилов, дебилов, дегенератов, работяг пахотных от интеллектуалов  уровнем так знанного IQ – у гениев уровень 1,62 на примере Альберта Ейнштейна, у имбицилов – 0,25, у работяг – 0,85

[2] План города Ухта скопирован с Парижского

[3] Буровая скважина с приданным жильём – балком

[4] БалОк – жилой вагончик

[5] Александр Терещенко, опальный поэт, с которым мне довелось жить в одном балкЕ в 1973г., сокамерник А.И.Солженицина