Бандан-зеленка. Родины стезя
пройти сквозь боль утрат и безвременье.
И в ангелы войти тезеименьем
оставив по себе родных слезу.
одну скупую, выжатую в боль.
которая, как соль на рану вяжет,
но никогда уже не перескажет
планиды оборвавшейся персоль
И ни к чему планету не обяжет.
но боль утраты вяжет дней пароль.
с которым нам идти сквозь лет поклажи
и памяти хранить... бандан... любовь...
и то, что никогда не станет сажей
на страже счастья будущих веков.
* * *
Птиц воспитывает небо, человечество печаль.
кто в печали прежде не был, для того нема скрижаль.
Рыб воспитывает море, человечество – причал,
кто уходит от причала в невозвратность – одичал.
И уже печаль причала не причалит никогда,
в мир, в котором изначала путеводная звезда.
Кто-то скажет – как-то просто, даже очень – ремесло,
но в поэзии я точно отыскать хочу зерно....
Чтобы птицы у причала прикоснулись в длань руки,
чтобы жизнь водой журчала у истоков лет реки...
* * *
Я вижу солнце рыжее, я вижу рыхлый гумус,
Я вижу длань бесстыжего: не уж толь в этом умысл?!
Я растворяю прошлое в Божественной росе.
Нет в том ни сколько пошлого – такой же как и все.
Я просто по наитию веду календы лет
к горчайшему открытию истлевших кинолент.
В них пенится безяково той жизни пелена,
которая по всякому мир за душу брала.
Эксперты будут мучится – да что, да как, да всё...
А вдруг, да и получится взглянуть в судьбы ИНСЁ.
Мы всё извечно древние, мы все на пять минут.
Мы все за пол-мгновения от расторжения пут.
А что, как путы сломятся, и мы – во всей красе,
отлынув от бескормицы, воспрянем... на заре.
* * *
Птицы, цедящие мед небес,
птицы, целующие соль небес,
птицы, щадящие боль небес
едут в невольничьей клетке
в колдовской несолнечный лес!
Стресс... чарующий... стресс –
видеть каждый фрагмент
как партитурную ноту -
вот где сердцу работа!
Я учитель, ты – нет...
Но мёд души, соль и боль -
это твой, ученик, пароль.
Знать его соизволь!!
Я не стану целить – мёд на душу лить,
соль на раны крошить в жажде боль перекрыть...
Нужно знать и любить птиц парящих во мгле,
чтобы запросто жить на трудяге Земле.
Не спеши торопить эту тропку к себе!
* * *
В пустом эрзац-кафе – с корицею лате.
В кофейне Шан’з’лизе весь мир родном плис’е.
Кофейный аромат важнее сна стократ.
На паузе забот плывет сюда народ.
Как в кроличьей норе, здесь мига а’парте:
в таблеточном бистро – кофейное лото -
забвенья суперприз, прозрений Парадиз -
под тихий легкий джаз Париж плывет на вас.
Но в этот не-Париж под сонмом старых крыш
едва ли залетишь как мелкий юркий стриж.
Здесь Киев, шер’ами, с изюминкой Любви.
Кофейный аромат – он в душах сеет яд.
Хлебнул его и впал в Любви девятый шквал.
* * *
Ресторан Антверпен (Киев) – это вам не кислый киви...
Суть о цельном молоке, о телячьем шик-суфле.
Рейнских винах в блу-глас штофах, гуляшах и априкотах,
в сочных прямо натюре, разносолах шик-муле...
в запеканке оленины в самом сердце Украины,
там и Штылвелда зовут – и накормят, и нальют.
и к тому еще в придачу завернут с собой на сдачу...
Если это вдруг не сон – приглашай, живей, гарсон!
* * *
В прорытых проходах под древней Софией
Дренаж собирался вдоль грязной реки...
Здесь речка Грязнуха промчалась вдоль скитов,
в которых монахи корпали стихи.
Весной обрывались тут талые воды,
сметая нелепо монашеский быт.
И те выходили под солнце по сводам
пробитыми прежде средь каменных плит.
Никто не упомнит, а где они – йети?!
Строители сводов из дальних веков
и чем для них прежде являлась свобода
во храмовом граде, на капище снов?!
Р чем там молились, и где расслоились -
не ведает Время, не знает Псалтырь.
Так много прошло здесь эпох и народов,
что всех не упомнить – здесь Время – клавир!
Игра на клавире земного участья.
Н краешке счастья крушим водосток
Пробитый однажды для всех сопричастных...
А всех ненпричастны – лавина сметёт!
* * *
У детей свои добрые сказки, а у взрослых – пивной апперкот
и гунявые жизни салазки – попа едет, а ноги – вперед.
То ли выходил эту планету, то ли пивом застлало мозги,
но не хочется мне до рассвета восхищаться закатом тоски...
Отболело не мной - в перебранку не вступать с несносной попсой.
оттого и не пью спозаранку, а складирую сказок отстой
* * *
Сольная партия в домашнем скандале
Свечи и те задрожали вокруг
Дядя Исаак застучал на рояле:
– Маленький Мук, ай да Маленький Мук!
В лапти обуты порталы и веси -
маленький Мук прокричал: – Кергуду!
Надо же прошлое на сук повесил
и прорицает привычно: – Агу!
Маленький Мук ищет лет изголовье
от неиспитости прежнего дня.
И над всесущностью будущей нови
мечет лаптями размером в слона.
Слон тот порхает в мышином пальто
строго по клеточкам, как в спортлото.
Только привычно пошёл на посадку -
всё! Так и знай – будет снова несладко.
Видишь, осело посадку ворьё -
кто не урод, тот сквалыга и чмо.
Срочно отправил бы их в аты-баты -
в роты штрафбатов отпетых приматов!
Всем им положен погост и молва –
помер изгоем, спасая себя.
Шлют в эшелонах резные гробы -
всем накось выкуси будет, воры!
Маленький Мук пьёт зефирно вино.
полк капелланов им вызван давно -
раввины, батюшки, ксендзы, муллы
ждут клептоманов отпеть без хулы.
Мы не рабы! – карапузы кричат -
счастья, свободы во имя внучат,
равенство прежде пустых кошельков,
там, где страна укокошит воров.
Мы не рабы, не ворье, не шалман!
Маленький Мук – наш капитан.
С ним мы по небу промчимся легко,
чтоб лицезреть, как хоронят ворье!
* * *
Веле Штылвелд: Родиной дышет маленький Мук
* * *
Бандан-зеленка. Родины стезя
пройти сквозь боль утрат и безвременье.
И в ангелы войти тезеименьем
оставив по себе родных слезу.
одну скупую, выжатую в боль.
которая, как соль на рану вяжет,
но никогда уже не перескажет
планиды оборвавшейся персоль
И ни к чему планету не обяжет.
но боль утраты вяжет дней пароль.
с которым нам идти сквозь лет поклажи
и памяти хранить... бандан... любовь...
и то, что никогда не станет сажей
на страже счастья будущих веков.
* * *
Птиц воспитывает небо, человечество печаль.
кто в печали прежде не был, для того нема скрижаль.
Рыб воспитывает море, человечество – причал,
кто уходит от причала в невозвратность – одичал.
И уже печаль причала не причалит никогда,
в мир, в котором изначала путеводная звезда.
Кто-то скажет – как-то просто, даже очень – ремесло,
но в поэзии я точно отыскать хочу зерно....
Чтобы птицы у причала прикоснулись в длань руки,
чтобы жизнь водой журчала у истоков лет реки...
* * *
Я вижу солнце рыжее, я вижу рыхлый гумус,
Я вижу длань бесстыжего: не уж толь в этом умысл?!
Я растворяю прошлое в Божественной росе.
Нет в том ни сколько пошлого – такой же как и все.
Я просто по наитию веду календы лет
к горчайшему открытию истлевших кинолент.
В них пенится безяково той жизни пелена,
которая по всякому мир за душу брала.
Эксперты будут мучится – да что, да как, да всё...
А вдруг, да и получится взглянуть в судьбы ИНСЁ.
Мы всё извечно древние, мы все на пять минут.
Мы все за пол-мгновения от расторжения пут.
А что, как путы сломятся, и мы – во всей красе,
отлынув от бескормицы, воспрянем... на заре.
* * *
Птицы, цедящие мед небес,
птицы, целующие соль небес,
птицы, щадящие боль небес
едут в невольничьей клетке
в колдовской несолнечный лес!
Стресс... чарующий... стресс –
видеть каждый фрагмент
как партитурную ноту -
вот где сердцу работа!
Я учитель, ты – нет...
Но мёд души, соль и боль -
это твой, ученик, пароль.
Знать его соизволь!!
Я не стану целить – мёд на душу лить,
соль на раны крошить в жажде боль перекрыть...
Нужно знать и любить птиц парящих во мгле,
чтобы запросто жить на трудяге Земле.
Не спеши торопить эту тропку к себе!
* * *
В пустом эрзац-кафе – с корицею лате.
В кофейне Шан’з’лизе весь мир родном плис’е.
Кофейный аромат важнее сна стократ.
На паузе забот плывет сюда народ.
Как в кроличьей норе, здесь мига а’парте:
в таблеточном бистро – кофейное лото -
забвенья суперприз, прозрений Парадиз -
под тихий легкий джаз Париж плывет на вас.
Но в этот не-Париж под сонмом старых крыш
едва ли залетишь как мелкий юркий стриж.
Здесь Киев, шер’ами, с изюминкой Любви.
Кофейный аромат – он в душах сеет яд.
Хлебнул его и впал в Любви девятый шквал.
* * *
Ресторан Антверпен (Киев) – это вам не кислый киви...
Суть о цельном молоке, о телячьем шик-суфле.
Рейнских винах в блу-глас штофах, гуляшах и априкотах,
в сочных прямо натюре, разносолах шик-муле...
в запеканке оленины в самом сердце Украины,
там и Штылвелда зовут – и накормят, и нальют.
и к тому еще в придачу завернут с собой на сдачу...
Если это вдруг не сон – приглашай, живей, гарсон!
* * *
В прорытых проходах под древней Софией
Дренаж собирался вдоль грязной реки...
Здесь речка Грязнуха промчалась вдоль скитов,
в которых монахи корпали стихи.
Весной обрывались тут талые воды,
сметая нелепо монашеский быт.
И те выходили под солнце по сводам
пробитыми прежде средь каменных плит.
Никто не упомнит, а где они – йети?!
Строители сводов из дальних веков
и чем для них прежде являлась свобода
во храмовом граде, на капище снов?!
Р чем там молились, и где расслоились -
не ведает Время, не знает Псалтырь.
Так много прошло здесь эпох и народов,
что всех не упомнить – здесь Время – клавир!
Игра на клавире земного участья.
Н краешке счастья крушим водосток
Пробитый однажды для всех сопричастных...
А всех ненпричастны – лавина сметёт!
* * *
У детей свои добрые сказки, а у взрослых – пивной апперкот
и гунявые жизни салазки – попа едет, а ноги – вперед.
То ли выходил эту планету, то ли пивом застлало мозги,
но не хочется мне до рассвета восхищаться закатом тоски...
Отболело не мной - в перебранку не вступать с несносной попсой.
оттого и не пью спозаранку, а складирую сказок отстой
* * *
Сольная партия в домашнем скандале
Свечи и те задрожали вокруг
Дядя Исаак застучал на рояле:
– Маленький Мук, ай да Маленький Мук!
В лапти обуты порталы и веси -
маленький Мук прокричал: – Кергуду!
Надо же прошлое на сук повесил
и прорицает привычно: – Агу!
Маленький Мук ищет лет изголовье
от неиспитости прежнего дня.
И над всесущностью будущей нови
мечет лаптями размером в слона.
Слон тот порхает в мышином пальто
строго по клеточкам, как в спортлото.
Только привычно пошёл на посадку -
всё! Так и знай – будет снова несладко.
Видишь, осело посадку ворьё -
кто не урод, тот сквалыга и чмо.
Срочно отправил бы их в аты-баты -
в роты штрафбатов отпетых приматов!
Всем им положен погост и молва –
помер изгоем, спасая себя.
Шлют в эшелонах резные гробы -
всем накось выкуси будет, воры!
Маленький Мук пьёт зефирно вино.
полк капелланов им вызван давно -
раввины, батюшки, ксендзы, муллы
ждут клептоманов отпеть без хулы.
Мы не рабы! – карапузы кричат -
счастья, свободы во имя внучат,
равенство прежде пустых кошельков,
там, где страна укокошит воров.
Мы не рабы, не ворье, не шалман!
Маленький Мук – наш капитан.
С ним мы по небу промчимся легко,
чтоб лицезреть, как хоронят ворье!
* * *
Комментариев нет:
Отправить комментарий