Веле Штылвелд: Эфы Брумбельшицберга, НФ-рассказ, ч.1

Веле Штылвелд: Эфы Брумбельшицберга, НФ-рассказ, ч.1

© Ирина Диденко: Люси, графика

О том, насколько ты древний, узнаёшь только к старости,

и тебе искренне жаль человечество: оно прозевало тебя, 

как и ты, как видно, его... © Веле Штылвелд

Я рептилоид! Съели?! Пью на ночь рыбий жир,

лежу, втупясь, в постели и жру ночной эфир.

А в том эфире, братцы, отпетая ботва...

Мне некуда податься, я вдруг узнал себя!!

Извечный рептилоид, поэт и гамадрил,

растленный гуманоид вот это нагрузил...

Куда попал я, братцы, себе я не родня

Мне некуда податься - ату во всю меня.

И вот мне сон приснился...

Боже ж мой, канал «ПЛАНЕТА» да на слабые мозги  - это ж полный эрор! И происходит это от кромешной промывки мозгов,  отчего после просмотра простой постсовковый пейзан  выйдет  с явной обидой на свое  историческое и генетическое попрание  с праведной мыслью, что он - гуд Максимка и гуманоид, а вот  Штылвелд - форменный рептилоид, и его надо урыть.

Нет, грань безумия иными познавательными программами на ТиВи явно перейдена. Не оттого ли и снятся мне подобные тревожные сны.

Во впадинах щек - эфы,

вдоль сюртука - струны,

Вяжут слова - эльфы,

В душах родятся - дюны.

В магазине "Музыкальные инструменты" эта скрипка лежала особо. Она была как раз под ребенка моих кровей и моего темперамента. Почти шоколадная, она по краю деки обретала густой янтарный колер, светила бездонно коричневыми, уходящими в черные штреки эфами и словно уже звучала при одном прикосновении к ней взглядом...

- Мама, хочу играть вот на этой скрипке! Она такая...

- Да что в ней, сына?! При твоем отсутствии слуха?

- В ней словно разлили мед - и изнутри, и снаружи, а потом мед высох и превратился в сцепки кристалликов.

- О, молодой человек, вы как видно, поэт. А эти невидимые никому кроме вас сцепки кристалликов принято называть патиной. Вы почти угадали. Это старая патина на дереве груши.

- Товарищ продавец, а позвольте-ка мне эту скрипочку.

- А играть сумеете?

- Да вот, я профессор консерватории по классу скрипки и иных смычковых от альта пикала и до контрабаса.

- Тогда вот вам смычок.

- Ага, сейчас чуть поканифолю, канифольный раствор обычно со мной.

- Что за раствор, он смычок не перекислит...

- Да что вы, право, подозреваете во мне варвара. Я всего капну на полотно смычка, чтобы он начал петь, а не смыкаться по-базарному, как у старого венгра на подпитии...

И точно. Старик капнул розово-янтарной жидкостью и очень осторожно и деликатно провел внутренней стороной пухлого стариковского нетрудового мизинца вдоль смычка. Затем поправил колышки колодок на грифе, а затем прямо на прилавке поставил телом скрипку как контрабас с опорой на витринное стекло и стал выводить сначала некие благообразные созвучия, затем рулады, затем зазвучал Барток, и я заплакал. С первыми выступившими из-под стеклышек очков каплями слез старик прекратил свои упражнения, посмотрел на меня, выдохнул и произнес:

- Да-с, молодой человек, у вас слезы не восторга, а сожаления. Огромного жизненного сожаления. Видно вам сие не дано. Видно, вы удивительный слушатель, но никакой исполнитель. И уже никогда им не будете.

- А потрогать скрипку можно?

- Скрипку, под мою ответственность, да, а к смычку даже не прикасайтесь. Он для вас - тайна за семью печатями. Люси, деточка, подойди, пожалуйста, поздоровайся. Этот мальчик тебе не конкурент, но он восторжен, а значит, требует уважения.

К прилавку подошла девчушка со страшными брикетами на весь рот, опоясавшими двумя не радужными полудугами её верхние и нижние зубы и чертами лица почти как у маленькой обезьянки. Лицо было из конопушек, среди которых две были особо востренькими и язвительными. Это были глаз+а. Рыжая пакля волос давно, как видно, не чесанных на школьный пробор, казалась странной мочалкой, которая прорвалась на голову вместо хоть какой-то прически...

- Люси, - подала мне руку девочка. - А ещё меня подружки Ириской зовут, а с мальчишками я не дружу. Так что имени своего называть мне не надо. Я всё равно через полчаса его просто забуду.

- Не забудешь, - возразил ей старик. - Не будь упрямицей, познакомься, потому что из этого мальчика завтра вырастет впрямь таки хороший поэт.

- Поэты всю жизнь постятся, а я буду жить сыто, сыто, сыто...

- Сито, - строго сказал старик, и тут же прибавил:

- КОДА! - Потом я узнал, что на особом воспитательном сленге совковых музыкалок это означало: НЕМЕДЛЕННО ЗАМОЛЧИ!