Веле Штылвелд: Марсианский гештальт, ч.6

Веле Штылвелд: Марсианский гештальт, ч.6

Дальше на него наступал бред, и он раз за разом, с выходного в выходной, рвал на себе зелёную клетчатую рубаху, майку, пузырился и принимался читать что-нибудь из О' Генри, сипло харкаясь и рыдая над своим несусветным прошлым поверженного человека. Я пытался заговаривать о его приятельстве с экипажем, но он резко ответствовал, чуть не бранно, всякий раз: то на польском, то на немецком, то на французском, мол, тебя это не касается. Но однажды, я увидел, как он разговаривал с ними, осязал пальцами, здороваясь и лаская по маленьким головкам, и, указывая на меня, говорил:  - Это - мой сын... лю, лю, лю, лю...

На своих марсианских прогулках, обычно на земле, он спал. Под ногами был серовато-красный песок. И он пытался в нём копаться, надеясь выкопать некий особый марсианский корешок на земную рассаду. Узловатые пальцы вгрызались в старый кожаный довоенный диван, и я даже физически ощущал, как он ищет их - корешки в неком инопланетном гумусе, а находит только песок, песок и, снова, песок - серый, чёрный, красный, пока не начинает звучать страшная команда - Лю! – солнечная радиация! И его проводники вновь погружают самого Беса Коленьку в какой-то надокучливый странный скафандр… С возрастом я молча ушёл в себя. И с тех пор сам себе я задал неразрешимый сакральный вопрос – что мне делать с этим Марсом? 

Чтобы что-то решить для себя, я стал пропадать  в астрале, медитируя на элементах света, в надежде пройти  в череде моих чувств в состояние мудрости, столь желанное и близкое моему сердцу, пока не пришёл к неожиданным выводам… Но возвратимся к позврослевшему Бесу Коленьке… В скафандре на него обычно смотрели его собственные лица: от младенческого - до концлагерного, от концлагерного - до керченского капитанского, от капитанского - до босяцкого, от босяцкого – до лика ополоумевшего биндюжника со стокилограммовой бочкой солений у себя на широком заплечье. Он ставил бочку, куда указывала усатая продавщица, и выдыхая, уже только по привычке, сам себе говорил: - Лю. Как и положено столь особенному челу, он умер от суицида, купив 17 флаконов «Лидии», и, выпив их запойно и страшно, представился, а к утру за ним из морга уже пришли санитары и «к ангелам срать понесли» на старой полосатой простыне из его довоенного детства. Однако самоубийц планета Земля никогда и никуда более не отпускает. Правда, был еще, как фактор, не материальный в земных условиях лю-экипаж, но о его роли в мире материальном я бы не стал говорить. Что до высосанного с алкоголем образа моего родителя, то всем художественным зловредам и оппонентам хорошо известно, что самое ценное в жизни, как и в картине – фактура. И в этом смысле Бес Коленька был весьма выразительным.

Вот тогда душа Беса Коленьки, прощенная и отпущенная Землей,  и перебралась на Марс. Ведь, возможно, его всё же убили, подпоив не на шару… Ведь отец обычно покупал себе выпивку сам! Одним словом, душу спешным образом отгрузили на Марс, словно под заказ духовного галактического коллектора. Там она и встретилась с давно знакомой восьмёркой чувачков, которых при жизни он называл своим экипажем, своим морским экипажем каботажной шхуны, которая однажды попала в невероятный шторм между Лиссом и Зурбаганом, и выжил он только один... И с тех пор у них с командой сложились чисто товарищеские отношения.  Как и у всех морских экипажей. И у Беса Коленьки тоже.  Все они так радовались своему пребыванию на этом грешном свете, что начали кидаться друг другу в объятия, а заодно Бес Коленька, позвав старых приятелей   в гости, решил показать им свой собственный Марс… Они бы и поныне бродили по Марсу, пьянея от счастья вечного общения душ, не случись в эпоху Илона Маска нечто следующее. Хотите знать что? Держите карман пошире, так я вам впрямь и скажу сразу без подготовки… А не в жисть! Самому же мне время перейти на несколько Му на планету Муэта, на которой каждое  Му - это, как Лю, но на диалекте обворожительных муэтянок, он там действительно чуть-чуть иной... Так что - Му, Му, Му и ещё одно Му. С тем и проехали...