Веле Штылвелд: Марсианский гештальт, ч.5

Веле Штылвелд: Марсианский гештальт, ч.5

 

Впрочем, обычно находился он на Марсе у самого экватора в почти весенний полдень, принаряжен в какие-то нелепейшие доспехи, в неких почти детских помочах, за которые его дергал экипаж нелюдей каждые 15 минут, говоря только одно единственное восклицание: - ЛЮ!.. ЛЮ означало всегда одно и то же – жми кнопку радиационной защиты, идёт выброс солнечной радиации... Так что - ЛЮ, ЛЮ, ЛЮ и Лю и его опять выбрасывало на Землю. Но и времени в четыре очередных Лю хватало, чтобы побродить, правда, по одному и тому же марсианскому маршруту, и чтобы успеть налюбоваться и насмотреться на ядовито- синие рассветы и хмуро-фиолетовые закаты. И тогда он понимал, что именно сюда его душу заберёт полюбивший его экипаж после его земной человеческой смерти. Конечно, лучше было бы, если смерть была быстрой, но и долголетие не доставляло бы особых хлопот, если бы не надо было каждый день совершать большие героические поступки по преодолении в себе сдавливающих колец земного планетарного страха малолетнего узника фашистского концлагеря под Берлином. Но даже на Марсе его теренкур словно бы был продлением разбомбленной советской и союзнической авиацией некогда прекрасной Унтер дер Л+индер. Вот только лип на омертвелом однажды Марсе больше не наблюдалось...

Интернат, отец, Марс... Мир очень далёкий от Земли и её давнишних проблем. Потребовался неуемный Илон Маск, чтобы упрочнить это в наших головах. Мы же и не ведали, что можно много и разно говорить о Марсе, так и не слетав на этот самый обетованный мечтами Марс.

В моем киевском детстве был пионерский лагерь для районного и городского актива на Трухановом острове. Выше по течению Днепра лежал ныне облюбованный олигархами  Жуков остров, но это остров всеукраинской воровской элиты и о нём говорить не будем. А вот Труханов остров был летним раем для интернатовского мальчонки, который, к тому же, в Московском районе украинской столицы был членом районного пионерского штаба от своего интерната. Так что пять лет я провёл в этой днепровской здравнице, о которой сегодня в национально-проплющенном Киеве уже точно и памяти нет. А как же… Юный ленинец в нынешней националистической бухте-барахте сегодня точно уже не конает. Но как же там было хорошо в обыкновенной спальной палатке, натянутой на деревянный остов. Такая палатка была на восемь человек, и таких палаток было девять рядов. В каждом - по восемь палаток, за которыми была сходящаяся со всех палаточных рядов общая дорожка в огромный лагерный нужник, за которым начиналась зона, правильно угадали, марсиков.

Тридцати-пятидесятилетние вуйаристы забредали в зону пионерского детства стращать всячески пацанок и пацанву своими голыми гениталиями. Обычно, после первых же девичьих переполохов и вскрикиваний, их ловили засевшие в кустах физруки, плавруки и участковый. Участковый не поспешал и вуйаристы вылетали на пустынный противоположный берег острова слегка окровавленными отбитыми профитролями. На том их марсианское прикрытие и заканчивалось. Иногда - на сезон, иногда - насовсем.

Лю, лю, лю, лю - обычно мычал крепко позрослевший Бес Коленька в воскресном отходняке, покупая где-то на рынке неведомо мне откуда взявшегося гуся, из шейки которого польская бабка готовила мне клецык, зашивая в гусачью шейку или гузку смесь из муки и сливочного масла. Затем эта шейка варилась и подавалась мне, тогда как всю остальную часть гуски от гузки до крылышек съедал сам отец, объясняя, что в фашистском концлагере он с 12 до почти 16 лет голодал.

И этот голод... О, этот голод. Он громко и грязно шморкался в огромный клетчатый платок, но передо мною не пил. Негоже при сыне-то напиваться. Мы говорили об артефактах, хранилища которых он знал, ведал наперечёт по неким тайным координатам, которые начинались в последовательности цифр 0 1 2 4 8 64 128 256 512 1024... Это была великая тайна ныне школьного двоичного кода.