Веле Штылвелд: Марсианские предощущения

Веле Штылвелд Марсианские предощущения

Мои первые встречи с отцом произошли в тринадцатилетнем возрасте и были для меня разрушительными. Это был и конченый алкоголик, и глубокий книжный червь, и изумительный создатель кладбищенских мертвых цветов из разноцветной сжатой бумаги на ножках из тонкой медной проволоки, из которых он сочинял букеты, имевшие успех у посетителей Байкового кладбища… Ко всем этим отцовским талантам, которым я не придавал сразу никакого особого значения. Но оказалось, что он ещё и вяжет особым челноком большие сетки-авоськи для картошки, а ещё он и садовод, у которого под окнами второго этажа во дворе были цветочные грядки среди груды сварных в единую конструкцию бельевых тазиков. А ещё был он и переплетчиком, переплетавший год за годом Беляевский "Всемирный следопыт" издательства "Земля и фабрика" за 1925-й, 26-й, 29-й годы. Это были добротные переплеты, в которых каждая страница была бережно отреставрирована: подклеена и обрезана под общий формат за каждый означенный год.

Один такой переплёт красно-рыжего цвета меня очень заинтересовал, а это оказалась скорее всего подшивка журнала "Всемирный следопыт" за 1926-й год, потому что именно в этом журнале обнаружилось достаточно много материалов о тунгусском метеорите и его падении в районе Подкаменной Тунгуски: о первых и последующих экспедициях академика Кулика к этому месту с непременным венком столь необычных для того бурного времени свежих НФ-рассказов.

Рассказы, рассказы и ещё раз рассказы, которые и сегодня можно было бы смело назвать фантастическими, если бы не одно маленькое но... Во всех этих рассказах присутствовал некий инопланетный Посетитель места падения тунгусского метеорита - маленький инопланетный человечек тех самых 12-ти-15-ти см роста - Алёшенька, что просто ах! Этот Алешенька бывало сиживал у костра геологов, где он много и мудро молчал, поглядывая на звезды. Иногда за ним прилетал неопознанный объект, очень похожий на описанную затем во множестве литературных и фантастических источниках летающую тарелку.

Тогда Алешенька уматывал куда-то к звездам, к себе, но к вечеру следующего дня непременно возвращался, и снова сидел у костра, и снова чуть со скрежетом неземным произносил некие земные слова: геолог, метеорит и так далее...

Я не помню, сколько собственно слов произносил этот инопланетный гость, но точно помню, что это и был реально встреченный в ту пору самый заурядный марсианин Алешенька с полочкой для души, куда он брал на анализ души самих исследователей тунгуского метиорита.

Видно, сообщение о нём были столь часты во "Всемирном следопыте" отца, что отдельные страницы "Всемирного следопыта" были зачитаны отцом-грузчиком до дыр! Над этими страницами он плакал, тыча в них сальным пальцем своим с чёрным дегтярным ногтем.

Казалось, он всё время что-то доказывал: и себе, и Алешеньке, а затем предложил взять мне и самому почитать этот том, Этот опус "Марса" меня настолько потряс, что так скоро я этот том отцу не вернул. 

И тогда отец просто разбил зеленую винную бутылку на три четверти литра и представил к моему горлу сколотое осколками горлышко, которое от первой же капли моей крови рискнуло бы обрести такой же что и переплет жутковато красно-рыжий колор, и чуть ли не прохрипел:

- Не вернёшь - зарежу! - откровенно коротко сказал он, и журнальный переплет дивного довоенного альманаха "Всемирного следопыта" за 1926-й год тут же без лишних возражений пришлось странному родителю возвратить. С этого всё и началось…

Душа Беса Коленьки и на Земле не была ангельской. А уж на Марсе тем паче. Расщелины, каньоны, пустыни в холодном оцепенении с ночной температуры до минус 150-ти градусов по Цельсию и дневной в районе экватора едва доходящей до нуля того же земного Цельсия не обещали сладкой жизни будущему марсианскому человечеству.

Но вот души, заброшенные на Марс, даже и не пытались ни за какие коврижки купить черный покой, и на Марсе вместо скорби вселенской, они обретали то, чего им так не хватало на беспокойной грозной Земле.

Зорик впервые сладко и беспробудно спал, и душа его спала, и память его страшная больше не возвращалась к нему, а Мятежная душа Беса Коленьки всё искала и не находила себе достойного выхода. Ей казалось, что внутри марсианского Алешеньки она обретет некую столь долго желаемую передышку... Но, нет, передышки не получилось. Организм Алешеньки оказался привередливым, требовательным, капризным, и за предоставленную душевную стоянку, он ответно потребовал от Беса Коленьки полного подчинения, без которого тот стал бы запросто пантоваться, мол, что же это такое, я же - душа, способная к преодолению вечности, а она - эта полочка - вдруг тоже, в не тут-то было, оказалась существом космическим, созданным изначальным разумом для конкретных рудиментарных действий по очистке поверхности Марса от возможного заражение жизнью! Нет, вы только подумайте! Какой-то бездушный Алешенька стоял на грани между вечностью и вселенским холодом, между тем, что погибло, и тем, что ему больше не было дозволено замечать на этой разрушенной прежде планете.