Веле Штылвелд: Сага о митровых деревьях

                                    Веле Штылвелд:Сага о митровых деревьях

Космопорт забит белыми кубами в пол-человеческого роста. В кубах растут аккуратные митровые деревья. Я лавирую в разлетающихся белых одеждах между кубами по космодромному вседорожью - белому, пустынному, спешному. Поражают самого флагообразные подрукавья. С ними я словно бы знак. Меня нельзя игнорировать, но при этом я жутко безгласный. Погоды нет, страха нет, но есть некая несуразная спешность. Вазоны деревьев начинают оголяться. Что это? Что?! О, Боже... Это... Пробуждение... 

Время в митровых деревьях, в бирюзовых кандалах.

Кубы в рубиках доверья. В них деревья на постах.

Отторженье слов и весен, пересортица дорог.

Словно выкаталась осень на безводье вещих строк.

Каждый пост - межа былая между Небом и Судьбой:

шаг вперед - за кромку Ада, шаг назад - за Рай земной.

Подле стражи часовые - чуть замешкался и швахт.

Кремноземный отблеск пыли, реголит, житейский прах...

Сам попал за дней безречье беспричинным горьким сном:

пробужденье в бессердечье подле митровых кустов.

В пол-касания от края невозможной целины.

Есть ли там Судьба иная, чтоб из праха в короли? 

Править в дальнем королевстве - это тоже ремесло.

В кубах рощ нездешних средство пересилить мотовство.

То ли митровую ветью, то ли сломанным крылом

зацепиться за столетья бирюзовый окаем...

В белой изморози длани впрок озябнувшей зимы

бомж играет на рояле пост-майданные псалмы.

Сорвал четырехлистник, и сыт созерцанием,

поскольку пятилистник - это запись в Лету.

Теряется быстро строчка, и вновь на годы терзание:

- Жуй траву, говорят, - это тебе в наказание,

но диетично к тому же, столь, как вино одуванчиков.

Эклектика - дань почемучкам.

Настроение Кша! - ксюша кеша коша крыша едет неспеша, шароварами шурша, шша шшша шшшша.

В одной облатке на пол-витрины

продается таблетка для плацебо.

Блистеры стонут: О!!

Нам бы купить плацебо...

День - не спичка, не спалить за раз: 

нужен обстоятельный рассказ!

В доме наших друзей украинцев гарбуз на соломе.

Он оранжево-сладок и даже азартно хмельной,

если только его проварить в молоке медоматок

из пчелиного сота мешая с парным молоком.

В доме наших друзей украинцев в покутте иконы.

А на стенах портреты ушедших в АТО мужиков.

Тот уже не вернется: записан в небесную чоту -

то ли в медовую соту, уже разберемся потом.

Пахнет новой войной, пес и тот не скулит на подворье -

кто-то занят игрой из кровавых грядущих зарниц.

Отобрали враги и Донбасс, и мечты Лукоморье,

и на каждом кладбище - седой торжествует гранит.

В Киеве Стокгольмский синдром, мы его в себе узнаём,

потому что обрывалась душа, когда выбивалась слеза,

когда расстреляли на влёт, тех, кого услышал народ.

Но беда, что странная масть вовсе не услышала нас!

Мы простой и дружный народ! Каждый там копейку найдет,

где порой украдено всё... Всё же кушать надо, а АТО!

И пока пылал Город мой, голод подступал к нам с сумой,

но молчала чинная власть, обрекая в злыдари нас...

В пропасть оборваться навек на стретенье плазменных рек,

на стретенье боли и зла, на стретенье пламя и льда.

В Киеве Стокгольмский синдром - мы себя в себе узнаём! 

© Веле Штылвелд