Веле Штылвелд: Птичий остров, фен-исповедь

Веле Штылвелд: Птичий остров, фен-исповедь

© Ирина Диденко, Птичий остров, графика

 

Вроде бы «Птичий остров» вчерне дописал... И вот что скажу, - записывать сновидения - полезно, а читать чужие сновидения, подглядывая в открытую - архиполезно! Уж вы мне поверьте, и тогда обучитесь слышать и слушать себя... 

В очередном сне ворона склевала золотое обручальное кольцо. Оно перекрыло ей клюв. Теперь эта ворона могла только клевать мелкие крошки и молчать... Ворону с золотым наклювником стали называть мудрой, но сама она считала себя дурой - так лохануться и спрятать лакомый кусочек счастья у всех на виду, да притом ни похвастаться, ни проворонить... беда да и только... 

Наше счастье у нас на виду, но каждый в чем-то своем лох... Потому что лох не мамонт, он не вымер... У него своя собственная омерта, свои вериги, свои житейские бестолковства, свой хоть и не золотой, но наклювник... С этого все и началось...

Вам случалось бывать на сопредельных реальности островах. Если нет, то не отчаивайтесь. Рано или поздно  и вас туда непременно вызовут, если вы примитесь реально страдать...  О своих ощущениях от пребывания на подобном сопредельном Птичьем острове я вам стану рассказывать постепенно... И пока не выложу всей истории, не отпущу эту историю на распост... Нет-нет, что вы! 

Из присно живущих сегодня на Земле никто виртуально до времени не уходит... Правда, сон способен их как-то перемещать... только когда, как и точно куда, заранее не понятно. Положим, что из января в март  да ещё, на эти сопредельные реальности территории. Они словно возникают в густом холодном тумане. Но внутри - собственно там, на острове достаточно тепло и комфортно. Даже в вечно туманном марте...  А всё почему? Даже мне это пока что очень  сказать, хотя и самого меня давно уже мотает по всяческим сновидениям. Виною тому, как видно,  рано излеченный весьма приземленным житейским методом лунатизм. 

Когда в детстве я просыпался где-то глубокой ночью в особом спецсанатории, чтобы побродить по козырьку щитового финского дома, под крышей которого прямо на полу у моей казенной, на сцепленных подматрасных пружинках кроватки по ночам лежал немалый кусок крепко промоченной мешковины, встав на которую, после невероятнейших лунатических прогулок и приключений,   я тут же пробуждался в странном холодном поту

С тех пор по ночам, уже окончательно засыпая, я ввергался в очередной чуткий сон, и непременно, путано и многотрудно, только через лучик некого очередного бесконечного сновидения, через лабиринты которого я мог пробираться  по этому сну к рассвету…

Так было бы и на сей раз, в канун луновласой старости, если бы не нахлынувшая на меня почти внезапная, но настырная зубная боль, которой я заболел в канун кровавейшего Евромайдана при поездке в Париж. Но это другая история... И о ней я расскажу как-нибудь позже. 

Бесспорно, в тот день был туман. И в последующие дни тоже... Но вот только как он вдруг оказался именно в привычном для меня месте, через которое я обычно вторгался в иномировье? Обычно оно само следовало мне навстречу. И словно всасывало, ввергало, вносило... А здесь всё оказалось очень даже обыденно - холодно, неуютно и даже не постепенно. Я прочувствовал весь спектр входящих в меня предпростудных ощущений...  Я действительно зяб и грезил уже о пальто из интернатовского одеяла под иной, пропитанной  антипожарным раствором мешковины со вставками из детского вельвета... Сшил его когда-то очень давно в моем незабвенном детстве интернатовский художник-оформитель, да так и проходил нем очень далекую зиму, во время которой он увлекся рисованием силуэтов Мерлин Монро белой и серой гуашью на голубом фоне.  Эти открытки имели эротический подтекст, так как открывались неким тайным образом навыворот, оголяя лобковую опушку западной кинодивы в сером купальнике кролика... На той второй Мерлин внезапно оставались белые кроличьи ушки да такой же призывный хвостик, который озорным образом оттенял голую попу...