Веле Штылвелд: Птичий остров, фен-исповедь, часть 9

Веле Штылвелд: Птичий остров, фен-исповедь, часть 9

Ирина Диденко: Птичий остров - графика

Стал захаживать на хорошие сытные столы и Растревоженный прошлым снайпер, но уже без снайперского «скорострела» и защитной лохматой сетки, одной из тех, которые вязали киевлянки и гости столицы на площадях древнего города в марте 2014 года. Он перестал что-то в себе менять и просто ел - сыто и много... Просто отъедался... Просто разговаривал с Люси о всяческих предъявственных событиях и мелочах, которые для них обоих начинали быть всё более и более значимыми...  Не одобрял трудяга-снайпер только выщербленный вариант нашей  с вновь оттаявшей на двоих кружкой, и всё время убеждал девушку выбросить из головы дурь с зазубринками на кружке...

- Мне, говорил он, - после первого убитого «сепера» захотелось ставить зазубринку на стволе. Но ствол был какой-то зарубежный, особой спецпартии, нас очень просили безо всяких излишеств на стволах, и всё же резанул. Первую и последнюю отметку. И почему-то стало неловко... «Сеперы» и говорили по-русски, и жили как бы бок о бок, тогда как ствол точали где-то в Германии... Не хорошо получалось. А пропускать эту сволоту было нельзя. Так что все последующие семнадцать держал только в уме...  Когда прибыли эти двое из ларца, я у того, что Он, не Она стал просить ножик и часами рисовать им на песке все до единой 18 зазубрин. Но эти отметки смывало море, а местные птицы там ещё очень не скоро начинали ходить... 

Затем я каждую ночь стрелял ровно 18 раз в сторону моря. Правда, где здесь взять-то патронов! Нажимал на курок и отрывисто цокал языком... Получалось жутковато и страшно похоже, но затем, мне стали подыгрывать в моей страшной игре птицы... Тогда-то я и понял, что это не птицы, а души... Подлетая под прицел, они падали на кромку берега самыми настоящими человеческими силуэтами... 

- Вы мне еще окрошечки не плеснете?.. И вот тот кусок кулебяки передайте, пожалуйста... Ну, да... Измотался я... Изнемог... Глаза давно уже высохли, а их всё не хоронят... То же мне аники-воины - идти против нас без похоронной команды. Это же не по-человечески... А Люся - человек! Она кушать готовит... И знаете как, да что говорить... С любовью... И ещё с чем-то особым... С соразмерностью к моим аппетитам и вкусам... Я даже жмурюсь...  А хмурюсь только тогда, когда вижу щербатую чашку... После «градов» весь Донбасс словно отщербатили, отщербинили, ошкерили, оторвали... Вас, собственно как, девушка зовут?

- Ингрид.

- Пожалуйста, Ингрид, пробуйте пить из красиво отвальцованной чашки. Это же так вам соразмерно...

- Как и вашему партнеру... по чашке, - осторожно прибавляет раскрасневшаяся стряпуха Люси...Мы снова отправляемся на дневную прогулку...

- На сей раз с вещами! - строго предупреждает мастер Тхен.

У меня с Ингрид одна на двоих вечно новая без единой щербинки белая керамическая чашка, у Люси в руке - рука снайпера, впереди всех нас идет вечно зябнущая... Она первая ступает на дебаркадер. Справа от неё расположены банка из-под пепси-колы со свекольной варежкой кельвин кляйн, справа - стеклянная баночка детского сокового питания с напяленной на неё варежкой  кельвин кляйн слонового цвета. Озябшая печально вскрикивает:

- Нет, вы только подумайте, вы только подумайте! Варежку слонового цвета я потеряла, когда мне было шесть лет, а свекольную - когда мне исполнилось двадцать! Вы теперь понимаете? Я так и осталась навсегда телесно несоразмерной! Правая сторона тела у меня вечно детская, а левая сторона тела почти уже старческая.

Тут-то я и вспомнил где и когда ещё в студенческие годы однажды повстречал эту женщину. У неё был редкий дар ограждать мир от нарастающего безумия, у неё была миссия пересилить себя и подарить миру собственную несоразмерность души. Она училась петь и ваять, спорить со своей хворью и утверждаться на земле духом. Ей было отведено очень мало времени, но она успела промелькнуть в судьбах множества киевлян, являя участь, сострадание и внося соразмерность даже в самые несуразные сны... Как же её только звали...