Просыпаясь средь ночи, он играл водевиль.
Дружен был с упырями, с вурдулаками мил.
Жриц носил с глазырями, ел младенцев зари,
заедая стихами их земные грехи.
Но порой в прндвечерье напивался до грёз,
словно в пришлый сочельник и душа шла в разнос.
Танцевал на татами, спал с девицей шальной
у которой в нирване НИК являлся - любовь!
И бывало случится в дни, когда всё не так,
мог он в зюзю напиться как босяк, за пятак.
Пинту пил он к обеду, да три пинты с утра,
чтоб сложилась беседа с миром грёз до темна.
И уже в предвечерье - пинты три за покой.
Но девчонка-шалунье в приступ шла на разбой:
до того целовала, др того в страсти жга,
что покоя лишала от зари до темна.
И на фоне гротеска в пересортице снов
от темна до рассвета вовлекала в любовь
* * *
У страны есть тихий захер: посылать изгоев на хер.
Каждый "пятничный" протест фик несёт на Эверест.
У обдолбанных вождей меньше счастья чем вожжей.
Тянет их на синекуры, там где правят миром дуры.
Продувные мудаки горько чешут елдаки.
Кто не дура, тот дурак - кто не раком, просто рак.
Тупо пятится страна - обворована она.
Обескровлена, отжата,а в окрест гнилая вата.
У страны один исход: кто ворует - тот урод.
Ставь, страна, их к стенке - сук. Нету пуль - тащи на сук.
обломился сук - на нары: за шалавою шалавы,
Нет прощенья им от нас - сгнил надежд иконостас.
* * *
Если дней оторопь перебрать как четки на рояле,
где бредя среди нот, ощущаешь где звук, а где блеф,
то однажды очнешься в пронизанном музыкой зале,
где одни вальсируют, а иным до того дела нет.
а иные - им что? Не довязка волшебных мелодий -
благородства в них нет - любопытна им вязка собак.
По природе - псари, где уж им до иных благородий:
всё щенками торгуют и сучи жуют сервелад.
Распознать их легко. Вот прожить с ними век - незадача.
Объездные маневры потянут на тысячу лет.
Здесь пора самому станцевать виртуозно на сдачу.
Вальс - не вальс... Минуэт. Пусть стоят по углам и сычат.
па-де-де, фуэте... От фуагры гусиной что толку?
Всё проходит... Пройдет разорвавшихся звуков фугас.
И завоют в душе у нечаянной публики волки -
ведь у каждого свой эстерьер, и покрас, и указ.
И из грязи восстанут уже не святые, но люди.
И пройдут по земле, на которой паслись отродясь.
В новой поступи их будет строгость и смелость прелюдий.
и величие духа, и просто грядущего вязь.
* * *
Образ дня и отклик ночи - мой пароль: КАТАМАРАН!
Отззвук донки дней пророчих - я усталый капитан.
Отвяжу речную донку от прибрежного столба.
- Кто затеял эту гонку? - кто-то скажет мне вдогонку -
Размельчив мечты на шпонку - враль без важного лица.
Кто загнал мечту на рею, кто устроил первовзрыв.
Донка в русле лет темнееет, а пароль в мечту уплыл.
Там, где я в густой нирване, нежусь на катамаране.
Гладь морская, в море штиль - человеческий эндшпиль.
* * *
Поющих соек голоса, поющих попугаев
уже признали небеса, но мы о том не знаем.
Уже приставлены они на зависть ротозеям,
а мы сжигаем наши дни, нисколько не фигея.
И птиц накатных голоса не слышим в Кали-юге,
и чем помогут небеса? Не слышим мы друг друга!
* * *
Когда я умру, запоют мне о том налегке
и тени на стенах, и даже осенние лужи,
и светлые пятна на темной полночной реке,
и логика дня, для которой я важен и нужен.
Я в логике дней - вечно мудрый и тихий Пинглей.
Мне вынь да налей, осмотрюсь, хлопну рюмку и молвлю,
о том, что живу и поныне в дыханье алей,
которых в себе деревцами сверх хррупкими помню.
И вот и они в предыхании нового дня
уже и мудры, и объёмны, и радостью полны,
а я растворяюсь в элее прошедшего сна,
где солнечный свет претворяется в прошлого пломбы.
* * *
- Герметическое стихо...
В даль уходят Сиракузы с Архимедовым началом.
Птоломеевская жесткость в танце плоскостных фигур.
В них объёмистая общность, а всё прочее - гламур.
На гламурном теренкуре прочь уходят корабли -
кромку лет они загнули, обгоняя ось земли.
Где и время на краю - там и сказки не в раю.
Время течь стремится всяко, словно опиум из мака.
Вот такой опиумат, уносящий в невозврат. -
Пригубляя сотни лет, поглотишь былого свет.
Он мерцает тут и там - кто просвечен им - пропал.
Растворяясь в бездне лет, всем прорвавшимся - привет!
Вас мне хаить не с руки - мой салют вам, чуваки!!
* * *
- Что делает нас людьми во всемирном масштабе? Человечность!
А при чем здесь ежик, скажите.
В интернате мне - председателю совета дружины за активную пионерскую работу подарили именно такого коричневого лысого ежика. Он у меня прожил 30 лет и был передан в некий детский дом, когда по двору прошли первые волонтеры.... Люди-ежики непременно СРУТ. А реальные ежики без иголок страдают... Украине бы разобраться со своими детскими комплексами... Ан нет....
Вот как-то и мариупольский русскоязычный поэт Иван Жданов брякнул мне:
- Жидовствуешь достойно...
Прекрасный поэт, но тот ещё ежик. Интересно, жив ли и поныне или умер в запое?!
* * *
- Рабочие переводы веле штылвелда украинской поэтессы Марианы Шутко
у тебе до пір'я сніжні промокли крила
але гостриш ти настирно тупі мечі
аби відрубати аби тобі не простила
цей злочин цей гріх з якого нема вороття
а що буде потім одному лиш Богу відомо
я трішки лише пригубила твого пиття
а ти відпустив мене з неба свого - додому
#МаріаннаШутко
В нашем небе идут проливные дожди -
до пёрышек снежные вымокли крылья,
но снова остришь ты тупые мечи,
чтоб ими отсечь, что не выткалось былью.
В том грех, в том беда - нет дороги назад.
Что будет затем - только Богу известно.
Я чуть пригубила источник тепла.
а ты сбросил с неба, где нам было тесно
* * *
я тебя промолчу навсегда перед всеми
и на исповедь слов о тебе не возьму
ты секрет мой и грех. - в осень аисты мчаться по небу...
Словно оводы с неба снежинки стремятся к лицу.
Далее даже в оригинальном тексте должна наступить кода.
Не только перегруз, но и пересказанность.
В первых строчках - строфе сказано практически всё.
* * *
Комментариев нет:
Отправить комментарий