Веле Штылвелд: Марсианские ракурсы-2

Веле Штылвелд: Марсианские ракурсы-2

Ирина Диденко: Плач о погибших

Мои первые встречи с отцом произошли в тринадцатилетнем возрасте, и они были для меня разрушительными. Это был и конченый алкоголик, и глубокий книжный червь, и изумительный создатель кладбищенских мертвых цветов из разноцветной сжатой бумаги на ножках из тонкой медной проволоки, из которых он сочинял букеты, имевшие успех у посетителей Байкового кладбища.

Ко всем этим отцовским талантам, которым я не придавал сразу никакого особого значения, оказалось, что он ещё и вяжет особым челноком большие сетки-авоськи для картошки, а  ещё он был садоводом, у которого во дворе, прямо под окнами второго этажа были  разбиты особые цветочные грядки среди груды сварных в единую конструкцию бельевых тазиков. 

А ещё был он и отменным переплетчиком, переплетавшим год за годом Беляевский журнал "Всемирный следопыт" издательства "Земля и фабрика" за 19225, 26, 29 годов. Само это издательство советский фантаст Беляев называл почти без иронии издательством «Земля и лопата». Так вот, это были добротные переплеты, в которых каждая страница была бережно отреставрирована: подклеена и обрезана под общий формат за каждый отдельный год.

Один такой переплёт красно-рыжего цвета меня очень заинтересовал, а – это оказалась подшивка журнала "Всемирный следопыт" за 1929-тый или, скажем,  скорее за 1926-ой год, потому что именно  в этом журнале оказалось достаточно много материалов о тунгусском метеорите и об его падении в районе Подкаменной Тунгуски и о последующих первых экспедициях академика Кулика к этому сакральному для современных уфологов месту  с непременным венком столь необычных для того бурного времени свежих НФ-рассказов.

Рассказы, рассказы и ещё раз рассказы,  которые и сегодня можно было бы смело назвать фантастическими, если бы не одно маленькое но... Во всех этих рассказах присутствовал некий инопланетный Посетитель места падения тунгусского метеорита – маленький инопланетный человечек до того тех самых 12-15 см роста – ну, вылитый Алёшенька, что просто ах!

Этот Алёшенька бывало сиживал у костра геологов, где он много и мудро молчал, поглядывая на звезды. Иногда за ним прилетал неопознанный объект, очень похожий на описанную затем во множестве литературных и фантастических источниках летающую тарелку.

Тогда Алёшенька тут же уматывал куда-то к звездам, к себе, но к вечеру следующего дня непременно возвращался, и снова сидел у костра, и снова чуть со скрежетом неземным произносил некие земные слова: геолог, метеорит и так далее...

Я не помню, сколько собственно слов произносил этот инопланетный гость, но точно помню, что это и был реально встреченный в ту пору самый заурядный марсианин Алёшенька с полочкой для души, куда он брал на анализ души самих исследователей тунгусского метеорита. 

Видно, в ту пору сообщения о нём были столь часта и настолько любопытны, что отдельные страницы во "Всемирном следопыте" отца, были им зачитаны – моим отцом-грузчиком едва не  до дыр! Над этими страницами он плакал, тыча в них  сальным пальцем своим с чёрным дегтярным ногтем.

Казалось, он всё время что-то доказывал: и себе, и Алёшеньке, а затем предложил взять мне, и самому почитать этот том… Этот опус "Марса" меня настолько потряс, что так скоро я этот том отцу не вернул. И тогда отец просто разбил коричневую пивную бутылку и представил к моему горлу обрезное горлышко  стекляной битой бутылки, такого же что и переплет красно-рыжего цвета, и откровенно коротко чуть ли не прохрипел:

– Не вернёшь – зарежу! – и мне тут же пришлось возвратить  журнальный переплет "Всемирного следопыта" за 1926 год своему странному воинствующему родителю..

Да уж, душа Беса Коленьки  и на Земле не была ангельской. А уж на Марсе тем паче. Расщелины, каньоны, пустыни в холодном оцепенении с ночной температуры до минус 150-ти градусов Цельсия и дневной в районе экватора едва доходящей до нуля того же земного Цельсия не обещала никакой сладкой жизни будущему  марсианскому человечеству. 

Но вот души, заброшенные на Марс, даже и не пытались ни за какие коврижки купить там черный покой, и на Марсе вместо скорби вселенской, все они обретали  то, чего им  так не хватало на беспокойной грозной Земле…

Почему я так часто до сих пор вспоминаю об этом? Это был мой навсегда не разделенный с отцом мир, который украл у меня германский фашизм!..

Зорик впервые сладко и беспробудно спал, и душа его спала, и память его страшная больше не возвращалась к нему, а мятежная душа Беса Коленьки всё искала и не находила себе достойного выхода.

Ей всё время казалось, что только внутри марсианского Алёшеньки она обретет некую столь долго желаемую передышку... Но, нет, передышки не получилось. Организм Алёшеньки оказался привередливо-требовательным и капризным, и за предоставленную душевную стоянку, ответно  потребовал от Беса Коленьки полного подчинения, без которого тот стал бы запросто пантоваться, мол, что же это такое, мол, я же душа, способная к преодолению вечности, а она – эта полочка – всего лишь временное вместилище его вечной души… Но не тут-то было,  Алёшенька оказался существом космическим, созданным мировым разумом для конкретных рудиментарных действий по очистке поверхности Марса от возможного заражение жизнью!

Нет, вы только подумайте! Какой-то бездушный Алёшенька стоял на грани между вечностью и вселенским холодом, между тем, что погибло, и тем, что  ему больше не  было дозволено замечать на этой разрушенной прежде планете.

В это время Алёшенька привычно и  тупо собирал особый генный материал, управлял при этом стайкой циклопических плосколобых жуков с клопиными челюстями, чем мотивировал всё новые и новые модификации Жуков к новым эволюционным мутациям. Именно из однажды и возник почитаемый земными и лунными  фараонами скраденный жук-скарабей, но ни этот Алёшенька, ни все иные Алёшеньки, проживавшие на Марсе со своими предупредительными полочками душ не могли идти в сравнение с одним им – страждущим и заблудшим земным Бесом Коленькой!

Это ему принадлежало будущее этой до времени холодной планеты, это он должен был доказать, что не зря оказался в странном для себя месте, чтобы именно им и здесь была инициирована некая новая инопланетная жизнь в преддверии будущий колонизации Марса нерасторопным земным человечество.

И хотя покуда земное человечество как видно сюда не спешило, то только потому, что руководствовалось некими гносеологическими упреждениями, которые не способствовали взаимопонимание человека и Марса.

Вот почему сам Бес Коленька  столь причинно и  страстно желал предвосхитить марсианский ход человечества. Да так сильно, что ему показалось, что он даже нашел решение: нарек себя Богом, либо внезапно возомнил себя Богом, и уже только как Бог стал повелевать местными драчливыми жуками, которые до него сотни, а то и тысячи лет  создавали марсианские реплики земного Алёшеньки. Теперь он, а не они, вчерашние бездушные пастыри, решительно переподчинил себе волю жуков, и приказал всем им стать в планетарный строй марсианского парада ал+е в едином пешем строю!

Этим строем он решил выступить в направление пирамид древней легендарной Сидонии! Он не подумал о всей невозможности данного предприятия, но почувствовал, что именно в Сидонии произойдет планетарный парад жуков в честь прибытия первых человеческих миссий на Марс, для которых он хоть и не был, но мог  стать виртуальным мессией, поскольку  он просто хотел еще раз однажды встретить земных людей на этой разрушенной – очумевшей и омертвевшей когда-то планете в мире нынешнего безмолвия.

Кажется, только вчера об этом писал, и вот уже время вырвалось дальше…

Чем старше становишься, тем чаще возникает закономерный вопрос: как не передавить своими новыми текстами свои прежние мысли? Как связать воедино бесконечное поле восприятия жизни, вдоль линии которого  и проходит сама собственно жизнь.

 Мне всё чаще и чаще хочется врезаться в детали не потому или иному поводу, а в общую канву произведения, которую я держу в голове, и она порой незаметна постороннему наблюдателю. Но вот это меня и гложет, потому что я сам знаю о той недосказанности, которая возникает и тираним меня с годами.… Вот снился мне сон, что после того, как я не однажды побывал вместе с отцом на Марсе, а его именно туда определили нас высшие силы после совершенного на Земле отцом самоубийства, мне вдруг показалось, что я хорошо мог бы многократно рассказать о бездну всяческих марсианских всячин, и тогда я решил, вроде даже как бы во сне, создать некое туристическое бюро так сказать земных экскурсий на Марс. Странная затея, но во сне мне она даже удалась, и я собрал пять женщин и пять мужчин явно несоосно диссонансных, но в чём-то едином своём общных... Потому что все они свято верили в то, что им обязательно ещё при жизни надлежит посетить Марс.

Люди они были не бедные, а сам я давно был лишённые всяческих иллюзий, и оттого им сразу сказал, что для начала надо просто приехать в Казахстан на ныне бесхозный космодром Байконур, и подобрать там ракету из столь же бесхозного космического хозяйства, которую и сделать хабом будущего полёта на Марс. Никому из них я не пообещал, что это ракета хотя бы когда-то взлетит, но сам факт сакрального предощущения будущего полёта их, похоже, завораживает. И они действительно согласились подписать совместный юридический пакт о создании странствующего консорциума. Был собран и уставной капитал с  привлечением донатов от спонсоров, и мы купили билеты на железнодорожный рейс Киев-Кустанай с последующим трансфером до космодрома Байконур. 

Были заказаны и служебные ксивы, дающие право на месячные пребывание на космодроме, хотя и рассказывали очевидцы, что даже в комнатах домов, где прежде жили космонавты нынче внутри были установлены юрты,  за которые по нужде местные жители ходят прямо за юрты. Нет, пожалуй, это уже не злой анекдот, а, увы, просто реальность. Как и этот наш съезд внешне полоумных мечтателей, который администрация космодрома и не думала запрещать. Ведь этим можно было ого-го-го ещё как воспользоваться… 

Одним словом, мы лихо закупили купейный вагон рядом с вагон-рестораном, и принялись течь в мечту либо плыть по течению, когда отправились на десять дней в первый свой предкосмический перегон. При этом нас всё время мелко трясло по ухабам железки, и мы даже начали потихоньку спиваться от эйфории, но только не русской водкой и не нашенскими к ней аналогами, а мелкой дорожной слабо алкоголкой, которой в вагоне-ресторане оказалась великое множество, как и на загрыз к ней всегда были всяческие пельмени – от украинских до тартарских, и к ним мелкопоместные разговоры о Марсе и его несуразностях.

Этими нетихими экзотическими разговорами мы привлекли в вагон-ресторан огромное множество транзитных пассажиров, и внезапно худосочный вагон-ресторан получил мощную рентабельность, а мы – внимательных, сопричастных нам слушателей и ситуационных, бесконечно участливых спонсоров наших негромких, но мощных обедов…

Так и добрались… Сам переезд на космодром помнится слабо, похоже что его даже не было, потому что однажды я как-то услыхал где-то в состоянии посткумарном:

 – Вы спрашиваете об этих марсиках?  Так они уже восьмой круг едут – то до космодрома, то с космодрома: ведь они сплошь старички, и не терять им на земле больше нечего. А в дороге сервис – пельмени, чача, кумыс и окрестный театр абсурда… Да, на них уже ходит весь поезд – они говорят здесь непрерывно, они обсуждают даже некоторые узловые идеи будущего полёта…  Да тут уже присели не только их симпатики, но и практики от космоэкологов и до балистов и марсианских баристо со всяческими соучастливыми баптистами со всех  сопредельных космических государств: оттого всё то, что они здесь наговорили, уже написано несколько томов технической документации и теперь этот гамуз исследуют на всяческих шарашках земного шара, формируя конкретные очень талантливые решения..

 Стариков уже даже стали даже опекать, присылая врачей санировать и наблюдать эту братию – от их техноидей до их возрастного  секса, и перевели их рацион изъяли дешёвую слабоалкоголку и чебуреки. Теперь у них вместо неё итальянская проссеко, а вместо пельменей брускетто с тунцом и красною рыбой. Так они все и едут  на свой Марс обетованный мечтами, и по дороге пьют за сбычение мечт, а затем уже только во сне парят над ромашковыми полянами обычно сидя ногами вперёд. Однажды ногами вперёд и вынесут где-нибудь на обочину трассы, о чём усопшие нисколько не пожалеют секса ведь на их могилах вырастут красные или изредка синие маки, и они станут маркерами мечты всем будущим земным марсианам.