Веле Штылвелд: Люди солнца в кровавом оскале луны

Люди Солнца играют на красках Луны,
не сжигая их светом, ничуть не калеча,
ну, а лунные люди слагают псалмы
предвечерью миров, предыханию встречи...

кто тот путник, что так припозднился в пути.
из каких он племен, в стременах или пеший.
Сколько было в истории дивных имен:
люди Солнца, Зари с предрассветностью в плеши.

Ты о том не грусти, мой чудак-человек,
и на лунном пути есть чудесные дали,
ты их сам озари до Любви, до Весны,
и как прежде верти вдоль по жизни педали...

Ну, не дали медалей, ограбили впрок,
оттого и сдурели до выхлопа воен.
Словно страшное время свой взяло оброк
чей-то кровью живой, жизнь ведя под конвоем.

Что отныне оракул, когда не вернуть
тех парней, для которых прервалась эпоха.
К матерям живородным уже не придут
даже тени детей - это страшно и плохо.

Не прощаю политиков, нет им цены -
и полушки они жизни спетой не стоят.
Мир разорван кровавым оскалом войны,
той беды, что никто уже впредь не закроет

на огромный засов из тревожного сна,

где и боль, и любовь, и в надеждах весна.

Люди солнца в кровавом оскале луны

среди лунных людей не желают войны.

Война придумана не нами...
И Днепр прифронтовой
и боль восставшая в цунами,
не названном войной...

Человек на чужой войне -
все войны на свете чужие
кроме войны в себе...
Все мы в себе не святые -
в нас нет дороги к себе...
сами к себе: бремя
Все мы и впрямь
вглубь себя
втиснули
боли
семя.

В семени том - война -
жуткое горе-время.
Родина не права?
Ты в ней себя
проверил?!

Каверны черных ран
нам разрывают души
вечный беды капкан,
Армагеддон двуруший.

Предавшие не раз сами себя с усами
в облацех святотатств мечемся над мечтами.
Дальняя сторона - нет не Отечество, вырий.
Прибывший всяк сюда родины коды вынул.

И, обнулив судьбу, бросился в кривотолки -
в ту ли попал страну, с той ли упал он полки.
Ненависть на крови - ты человек по сути
или манкурт земли, в ранах которой смуты.

Каждый взорвать готов мир наш огульным шквалом -
то ли в окрест Содом, то ли всем места мало.
Выбежать всем из себя в ядерном можно взрыве,
только зачем тогда мы на планете жили?

*     *      *

Первые каменотесы имели домины форм.
Носили отвесы, зубила, кувшины для пива с водой,
молоты, вервия, плащеницы, сандалии, хоть и не сразу,

Правителям точали гробницы, рабам - дороги исхода,
даже, поди ты не в Храм, в цирки подальше от бога.

Там их рвали на части саблезубые львы...
Первые камнетесы в том не повинны, увы!

*     *     *

Кто жил средь каменных колодцев
долины древних городов,
тот сквозь года тянулся к солнцу
средь древней патоки времен.

К нему тянулись акведуки,
он там сквозь стены проходил,
где камнетесы труд свой к сроку
являли вдруг в извечный мир.

В глубокой патине столетий
прорвались коды сквозь века.
За каждым камнем жизни вехи,
за каждой вехою - судьба.

Дыханье ветра в жаркой стуже,
и холод плазменной поры,
вонзали в души слов истоки,
что были Верой до поры.

Но только Вера объявилась.
как камни начали хиреть,
Поскольку в душах Вера слилась
с самим бессмертием сквозь смерть.

А камни что, они остались -
в колодцах душ темным темно,
поскольку в душах оборвалось
протуберанцев полотно.

Его нельзя иссечь и вычесть
из тех колодцев древних стен,
Столицы иудейской участь -
хранить огонь живых людей.

Сага о митровых деревьях

Космопорт забит белыми кубами в пол-человеческого роста. В кубах растут аккуратные митровые деревья. Я лавирую в разлетающихся белых одеждах между кубами по космодромному вседорожью - белому, пустынному, спешному... 

Поражают самого флагообразные подрукавья. С ними я словно бы знак. Меня нельзя игнорировать, но при этом я жутко безгласный... 

Погоды нет, страха нет, но есть некая несуразная спешность... Вазоны деревьев начинают оголяться... О Боже... Это... Пробуждение... Что это? ЧТО ЭТО?!

Время в митровых деревьях, в бирюзовых кандалах.

Кубы в рубиках доверья. В них деревья на постах.

Отторженье слов и весен, пересортица дорог.

Словно выкаталась осень на безводье вещих строк.

Каждый пост - межа былая между Небом и Судьбой:

шаг вперед - за кромку Ада, шаг назад - за Рай земной.

Подле стражи часовые - чуть замешкался и швахт.
Кремноземный отблеск пыли, реголит, житейский прах...
Сам попал за дней безречье беспричинным горьким сном:
пробужденье в бессердечье подле митровых кустов.

В пол-касания от края невозможной целины.

Есть ли там Судьба иная, чтоб из праха в короли? 

Править в дальнем королевстве - это тоже ремесло.

В кубах рощ нездешних средство пересилить мотовство.

То ли митровую ветвью, то ли сломанным крылом
зацепиться за столетья бирюзовый окаем...

В белой изморози длани впрок озябнувшей зимы

бомж играет на рояле пост-майданные псалмы.