Веле Штылвелд: Когда тает снег

Веле Штылвелд: Когда тает снег

Ирина Диденко: Двое, графика

Снег ещё тает, обнажая троещинскую Арктиду. Атлантида из луж, в которых уже читается светлое апрельское завтра.

А пока – удар речи! Какое роскошество. Венок из слов в голове разрушается о шквал утреннего скандала. Где-то за стенкой привычная перебранка:  повседневный коуч всяческих недомерков засрал работодательное поле заказчиков. 

Какие только бездари туда нынче не лезут! Духовные и профнедоросли рвут на себя работодательное одеяло с кровью. И безвольные заказчики вынуждены соглашаться… Много не просят, толком не делают, стыда не ймут и прут бездарными ратями татей…

Отбиваться работодателям некогда, да и незачем. Они отвечают локаутам по зарплатам. Теперь просто профессионалам делать на этом шагреневом рынке нечего… Скандал за скандалом и документы на выезд. Пребывать в стране недомерков становиться непереносимо…

– Знай, Захарка, – улица знахарк+А: 

за семь вёрст проведет да к погосту сведёт. 

Брось ей лыко, чтобы не было крика,

брось ей хлебушка корку, чтобы не было горько. 

Выпей рюмку – не больше, чтобы не было горше, 

чтоб не спать подзаборно, помни слово: Довольно!

Чур, тебя, Сатана! Выметайся сполна! – 

тонко завыла городская кликуша Зинка, 

рот как корзинка, спина как горбыль, вешняя пыль…

-.

Вот тебе и Эспланада…  Строили с роскошеством. Экспонировать пытались рваческий капитализм, да шибко мелкой оказалась киевская потребительская корзинка. Кликуша Зинка и та бы с голоду сдохла, если бы не нищенствовала всячески по вчерашним складским сарайцам советской власти,  а сегодня приходам православным на самом загривке-взрытии Подольского спуска…

Странное место. Здесь, казалось бы тридцать да три торговых лавки, да  местная росторгуевская жевательная. А в ней и места уютные по типу искусственной улицы, и лица у официанток сельских культурные. Рта бы им только не открывать… Потому что как только отворят эти хляби услужливости, как тут же вынесут мозги наценками на свою местечковую услужливость. Прямо хоть в койки клади… Штабелями.

Нет, иду сам… Брожу между ценниками как между некими произведения безыскусного бродячего каллиграфа… Цены за сто грамм. Картофель сто грамм. А порция – 220 грамм женская либо 280-320 грамм – сытная. Есть еще и студенческая от 160 грамм. Но даже при такой малости при шести отпускных гривнах от девяти с полтиной до 14 гривен. А мы ещё и не ели… То же с супами, щами, борщами и всякими кремозёмами…

И какой только земеля-зяма сыскался с каким бухгалтерским симбиотом в раненной голове точно не киевской… А уж порцион точно из единорога…. Тем бы рогом в зад тому зяме…  Заму по изначальному беспределу без права на выживание…

Питаемся по графику… Такое у нас есть правило – если не поесть, то вкусить нечто приятное…  То есть по выездному трафику, когда в городе не пообедаешь… То хотя бы оттянуться…

Десерт абрикосовый с заливным желе и сливками в шоколаде,  кофейно-молочный модерн-токин, как только сие после не назовут и 300 гамм львовского пива… Не густо, но забито на ущербность обстоятельств, и с этим – всё путем…

Очень хочется пить… Хлопнули по глотку пива из одного на двоих бокала. Присели… Кофе-брейк… Хрен… Подбежал на паучьих ножках охламон в некогда корпоративном костюмце изрядно мрачного цвета и в такой же куртице, и хлоп флаер, мол,  пользуйтесь услугами отрывного поезда Хюндай во все концы республики.

Наваждение, ни в Одессу, ни во Львов, ни в Харьков, ни тем более в умалишенный авторитарный Донецк на просто не тянет. Там такие же проблемы, к тому же – провинция. Со своей серостью, дряблостью бабла и выпуклостью местного плебейского авторитаризма…  

Но паучье отродье ловит мое недоумение и мгновенно по-шулерски переворачивает сей бегунок полезный. А на обороте уже вовсе не флаер, а чисто челобитная… Мля… Да с каллиграфической востребованностью уличного нищенского цехового шалмана.

«Я, Куртюгов Григорий Евлатович, инвалид второй группы по природному отсутствию речевых и слуховых навыков прошу вас оказать любезность и подать пищей и деньгами»…

– Ах, ты глядь подколодная, на хрен, – говорю я в сердцах и паучье отродье без слуховых и речевых рецепторов тут же на выхлест подбегает и цепкой ручонкой тянется за флаером: мол, срочно верни-кась взад!.. Не препятствую, а просто разуваю глаза. 

Охвачены Куртюговым и уже давятся все в трехконфигурационном зале – и в зоне кафе, а в зоне ресторации, и в зоне променады. Сукко окучил всех… А над всеми поднимается как взвинченных лысо смотрящий с ненатруженно буйволиной шеей с вращающимся перископом далеко не рыхлых хрящей.

Ах вы, сироты, судя по Евлатовичу, луганские… Что же вы там у себя на родине так не дожрали. Тупо и медленно реагирует Киев. Из-за дальнего столика встает огромный набыченный мужик. Глаза его налиты кровью. Он нарочито выходит из зоны столования, но смотрящий уже начеку…

В зоне питания остается семья набыченного мужика. Смотрящий подрывается, перескакивая через полутораметровый барьер. Поздно. Быкообразный сминает его за шиворот и бьёт носоком в полость рта. На полу кровь. Смотрящий сжимается ужом и метко получает носоком в позвоночную область. Второй и в последний на сейчас раз.

В это время виртуозно паукообразный хмырь привычным спешным образом собирает со столов флаера… Мы выходим. У рыхлолицей рыжеволосой девушки на глазах страшная обида и невольный отпечаток ужаса. Ей просто не дали сегодня по-человечески пообедать тем немногим, чем она сумела себе позволить в небольшой обеденный перерыв.

Проходим мимо кровавой лужицы… Ни свидетелей, ни пострадавших. Город пружиной. Останься такой лежать да «ваньку валять» – добили бы посторонние. Люто. Киев себя не прощает…

Украинский чернобыльский ликвидатор один из многих провещает у стен Кабмина:

 – Казав пан – кужух дам... Слово його тэплэ...

Ну, точно по речением бабушки Маши:

– ...на жопи – чэрвона латочка. Чи подобаеться вам моя казочка...

Жав соби дид Сташко. У нього була сира симряжка. 

На головци – повсяна шапочка, на жопи – червона латочка. 

Чи подобаеться вам моя к+азочка... – бабушка Маша, легендарная 93-летняя бабушка Мария Григорьевна смеется. И начинает рассказывать заново прибаутку своего отца, которой под Сталинградом в 1942 году утешала раненых красноармейцев, в качестве медсестры и интенданта прифронтового госпиталя. На 94-от году жизни 23 марта 2013 года её не стало. А вот сказочка... Её теперь на украинском народе годами и десятилетиями тестируют украинские горе-политики...

Я встретил недавно в сети размышления очень, скажем, немолодого человека. 85 лет без трех месяцев, знаете ли... Это нечто… И вот этот человек сохранил не только ясность ума, но и мыслил о прошлом с его профессиональным выбором как о некой необходимой связующей ценности. 

Вот не было бы его – этого прошлого, и человек бы не состоялся. На старости лет человек принял свое прошлое, не растревожив его некой несостоятельностью. Вот было и ладно, потому что иным быть не дано. И даже не потому, что не случилось, а потому что целый ряд внешних факторов определило этому человеку именно это прошлое. 

Иные книги писали, а он всю жизнь только редактировал, иные носили в головах своих расхожие штампы совковости, а он их даже не примерял, а лишь осторожно но остро направленно подталкивал эти штампы к истокам человечности планетян. 

Ведь в итоге, все мы вечно мудреющие однопланетяне, но каждый в своей собственной огранке, которую необходимо только принять и постичь свое место в строю. Ибо извечно человечество строит всё новые и новые строи, в каждом из которых свои выбивки и шероховатости... 

Важно только понимать и принимать это, потому что можно хотя бы попытаться изменить рисунок строя и его социальную фактуру, но от самого строя никому и никогда на этой планете не деться...

– Сидоров, ты здесь?

– Здесь!

– А куда ты денешься с подводной лодки...

Вот-вот... Человечество всё ещё так и не разучилось ходить строями... Так что не важно, что и тебе уготовано в общем строю... Главное даже не то, чтобы не выбиваться... Важнее не обижать на судьбу строевого...

– Кишки к груди, ноги тяни, Кишкеман, запевай!

Но… По мнению Ганса Гадамера, истинная свобода реализует себя именно через всё многообразие нарративов: «всё, что является человеческим, мы должны позволить себе высказать»… По крайней мере так утверждает умная статья из Википедии, на которую завтра многократно начнет ссылаться Искусственный интеллект. Так что, то ли еще будет… Ой-ё-ёй…