Веле Штылвелд: День гоношения

Веле Штылвелд: День гоношения

Ирина Диденко: Седьмой континент, графика

День гоношения... такая себе пенсионная не старость... Марафон, скажем,  в нужную сторону уже строго под вечер. Те же 4 км. Сердце на выдохе, в метро очень густо... Где-то от Контрактовой замечаю  бич-даму – бывшею интеллигентную отсиделку с определенным далеко не серым, но испитым лицом. На сером плаще черный бант... Если бы не лицо – консьержка из цековского дома. 

Придерживаю свой бывалый журналистский  черный портфель. В нем старенький электронный фотоаппарат с попридавленным до  боевого, к тому же на пол-экрана пятна... А шош, полевые репортерские будни. Но сегодня время пик и вдруг... вместо  камеры, просящейся в руки отснять эдакий типаж обнаруживаю, что кулак правой руки бич-тётки не только сцеплен, но и тупо направлен в мою сторону. А в кулаке между крепко сжатыми пальцами щерится 6-ти сантиметровая алюминиевая штык-заточка! 

Я пячусь от бабульки и попадаю в дружный гурт молодых донецких воришек. Они обволакивают меня пьяно и радостно... 

– Шо, шнырь, бабульки нашей переполошился, а зря... Она уже нацелена распорехает твой портф+ель умело и смело... 

Не распорехает – тесню я голубых донецких воришек на обучении и вываливаюсь на Петровку едва не с натиском... Они еще долго сопровождают меня по тротуару до самой остановки, но, видно, уже и для них перебор тащится за хрен шуганным дядькой. 

Заходят в стекляшку придорожную за пивом... Берут много... Видно нащипали за день немало... Ладно, молодые... Их-то в ясный пень за недельку изловят... А вот заточка бабушки-старушки, ей Богу, этой ночью будет мне спиться... Пень собакам сцать!..

По жизни нам достались те ещё сказки. Чужие. Навсегда и основательно разрушившие сказки наших  наших б+абулэ... Б+апбулес м+айсес канули в истоки той реки времени, из которой нас выплеснуло к зомби-ящикам и повседневным страшилкам. Повсеместным. Сказки формируют культ героизации... Повседневность профанирует культ героев, насаждая повсеместно дежурных и черных клоунов. А вам лично какого – сразу дежурного или просто не умного. Завернуть? А много ли унесёте?! То-то что не много... А вы повытряхивайте из себя все ваши светлые прежние лепости да детскую иллюзорность, и вот тогда мы вас так нашим дерьмом нафаршируем, что вы и йокнуть не успеете, как станете нашим  рабом, куколкой, вошкой позорной. Зато с таким вот наполнением жить станет краше. Если самому вам, к примеру, кто-нибудь станет хамить, так вы ж ему в ответку такое произнесете, что его после вашего откровения до конца земных дней типать будет. Так что берите по цене ваших сказок наши рассказки... Они вас если на свет и не выведут, то уж точно пропасть в окрестном дерьме не дадут!

Или запомните непреложные азы прошлой жизни:

Талант – это труд на соударении духовных молекул.

Талант – это когда отдельный индивидуум осуществляет на Земле правду!

Когда ползёшь по отвесной стене жизни, держи вертикаль характера!

Чтобы понять землян, падшим ангелам необходимо посрезать свои крылья.

Я не кремлевский мечтатель, а киевский литературный мустанг!

Судьба дала трещину, а жизнь – Троещину.

Время на Земле делают фантазеры!.. Поживём – фантазии наживём...

Уникальная возможность избавиться от себя: упаковать свою память в душевный противогаз...

Уходя из этой жизни люди, к которым я имел претензии, сгенерировали людей, к которым у меня претензий нет, потому что они мне уже просто чужды и отвратительны...

Украденное в литературе еще можно с горечью пережить, а украденную страну – нет!

На фоне больших неприятностей меньшим уже не предают большого значения.

Новым человеческим поколения мозги фаршируют наскоро (под любым мыслимым соусом).

Таблеток души в аптеках не продают...

Никогда не следует усугублять болезненно и страшно того, за что время уже взяло свою горькую плату...

Я проживаю иностранцем в своей стране –

изгоем времени, скитальцем в тревожном сне.

При пробужденье вижу квоты забот и прав.

Мой мир похерен, идиотов силен анклав.

Сквозь них нисколько не пробиться в грядущий день.

не стал бы просто суетиться, но  охренел.

Как мы сумели недолугих таких впустить

и дать им прочные подпруги и право быть?

И вот они бездумно, тупо, при всех делах

гребут страну грешно и грубо, сжигая в прах

наш мир восторженный и пылкий, в котором мы

свои вставляли носопырки в небес миры.

Из-поднебесья черной стаей явилась тать

и встала вдруг страна чужая, как вражья рать.

В ней нет уже по закоулкам душевных квот

опять бредем по переулкам. В душе Рот фронт!

-.

По планете бродят тотемные войска:

кобры, скорпионы – на душе тоска.

У сверчков запечных нет большой цены –

требуется вечность вычудить псалмы.

Выстружить героев и уйти в распад

в миг крушенья Трои – в дивный звездопад.

Маленькие люди режутся в ночи –

их к утру не будет в пламени свечи.

И сверчки запечно запоют псалмы

на местах пожарищ конченной войны.

Ну, вот мы и подошли к той точке нашего повествования, за которой заканчивается первая часть настоящей литературной симфонии. Ведь в нашем повествование – тут же тебе и душа Беса Коленьки, застрявшая на Марсе, и сам Бес Коленька, застрявший в фашистском детском концлагере.

Больше развязок, больше текстовых напластований начинать более нет никакого смысла – надо разобраться с тем, что уже в душе засветилось и соразмерилось с тем, что уже произошло. Так что обо всём в очередной раз начну  по порядку.

Ну, во-первых, вы же помните, как душа Беса Коленьки обнаружила пугало марсианского Алёшеньки, забралась в него, в надежде стать управителем марсианских жуков. Да не тут-то было, возникли сложности в последовательности всяческих первоочередных сложностей, которые стало возможным  тянуть как бы за ниточки... И здесь, за какую не потяни, все одно к одному...

Мечтал, к примеру, симбиоз Алёшеньки с душою Беса Коленьки организовать парад марсианских жуков в область Сидонии, да не тут-то было… Площади на Марсе оказались поделенными между колониями тамошних арахноидов и дивизионами жучьими, управляемых такими себе небольшими племенными овощами – вы уже догадались – это и были те самые Алёшеньки, о которых так много говорили в конце девяностых с привязкой к сибирским событиям.

А на Марсе однажды в ловушку под названием полочка души в Алёшеньке попала  и бессмертная душа самого Беса Коленьки, которая аж никак не могла предположить, что за этим последует привязка души к бездуховному, но слишком липкому, как оказалось, Алёшеньке, поскольку тот совершенно неожиданно потребовал для себя хотя бы кусочек этой души на память о пребывании в Алёшеньке  этой самой бессмертной души Беса Коленьки.

Так бы и случилось, не испугай Алёшеньку одно упоминание марсианского сюзерена души Беса Коленьки тем, что его сюзерен – местный молодой наг, который до времени находился в инкапсуляции в брюхе упавшей на Марс ракеты. Да-да, именно той самой ракеты Илона Маска, которая так криво на старте пыталась пролететь мимо Марса, но была захвачена в управлении  и космической навигацией молодым нагом.

Вторая проблема состояла в том, что создавать жуков подобно армиям и высылать их на Сидонию было весьма проблематично. Жуков у Алёшеньки оказалось не более двух десятков, дойти из которых маршем по планете к Сидонии были способны немногие, поскольку в силу  авторских фантазий Алёшеньки все жуки весьма разнокалиберными. И от этого только в глазах рябилось, а сам строй бы невелик и жалок. 

Не получалось и выставить этот жалкий строй неким определенным образом, как и не получалось, дойдя до границы межующей с землями арахнидов не дать жукам стушеваться, и дальше жуки просто не пошли ни ногой, как ни старалась требовать от них душа Беса Коленька.

 Толком не получалось и как-то иначе воздействовать на слагающиеся обстоятельства,  как будто какой-то всевидящий и всезнающий, где-то в глубинах вселенной выше сидящий, сказал жукам стоп! 

Попыталась душа  Беса Коленьки и просто вырваться из тушки столь нагло воспылавшего к его сущности марсианского Алёшеньки, который с высоты своей почти пятигранной головушки алчно воспылал к ней своей бездуховной сущностью. 

Но не тут-то было... Коварный Алёшенька, как сказал, так и сделал, – попытался откусить кусочек души Беса Коленьки на долгую незабвенную память, и если бы не проснувшийся на мгновение крошка-наг, быть бы той еще тягомотине… 

Тут-то и случилось вырваться Бесу Коленька наружу - едва не вытряхнуться из бездушного сухого тельца Алёшеньки и сказал тому напоследок:

– Да пошел ты и впрямь, Алёшенька! 

Отчего тот и пошел куда подальше от бессмертной души Беса Коленьки и больше оную к себе на полочку для отдохновения души не допускал, ибо отныне знал уже обо всем точно – и где тут собака порылась, и где у неё особая вселенская привязь.