Веле Штылвелд: Мулясе мушиного короля, часть двенадцатая
Зося локализовались столь же неожиданно, как и прежде исчезла. На ещё недавно не проявленной её щеке пылал задорный румянец. Жена внимательно присмотрелась.
– Да вы, Зосенька, в этой вашей в чем-то непоправимой Нави просто двухмерна.
– Да, – стеснительно призналась жене почти вечная девушка. И, вздохнув печально, прибавила:
– Вот от того мне так трудно замутить с вашими земными парнями…Им же что прежде всего яви? Объёмную оболочку. А я, как не фигуриста, но при своей двухмерности должна являться перед ними неярко – всё как бы только одним бочком… Хотя многие и этого не замечают… А тут ещё это мушиное величество от себя намеренно всучил мне крылья с одним уж точно надломленным закрылком. Вот и волочится оно за мной как верига. Оттого и бреду я как бы с одним по жизни веслом…
– Зоська, вот сколько я тебе уже раз талдычила, – вдруг вмешалась невесть откуда взявшаяся беспробудно-лавочная парковая кикимора. – Да не читай ты и даже не листай книг этих земных. Ну, какую помощь может предложить тебе эта надземная чистюля? Поворозочками больное крылышко подвязать? Ахти, нах ты… Да она и мне прежде передавала свои белые текстильные стираные носочки. А что мне в них толку? Я же обычно всю обувь на полную босопятку ношу…
– Да что вы право? – Неожиданно возмутилась жена. – Я хотя вам не Дюрер, но как художница, имею и вкус, и виденье, и уж как-нибудь могу почувствовать перспективу, так что меня хватит и без ваших бретелек, где надо, нужные детали подрисовать… Так что решайтесь, пока я в настроении…
– А и то верно, жена сочинителя говорит дело, – чуть поразмыслив про себя, рассудительно изрекла Зося и повелительно потребовала:
– Рисуй!
И тогда жена принялась выставлять будущую натуру:
– Вы бы хоть на миг замерли, ваше высочество, а то, знаете ли, могут возникнуть неточности в экспозиции…
– Это почему же?
– Излишняя экспрессия – сейчас вам не к добру. Повремените, пожалуйста, ёрничать ну хоть на немного и это вам в дальнейшем воздастся. Одним словом, замрите…
Зося тут же замерла, зато без меры тут же затараторила парковая Кикимора.
– Вот откуда она, Зоська, прознала, что и ты мушинно-королевских корней? Ведь крови-то у нас отродясь не водилось, хоть братца своего единокровного сама Аспидом кличешь. А он как был мушиная пакостью, такой татью и пребывать будет, тогда как ты сущая страдалица. Ну, разве что до времени очередного тронного переворота… Вот тогда, когда братца твоего сковырнут, мало кто вспомнит, что и тебя рядом с ним не стояло...
Жена плавными линиями одного тонкого плакатного пера тщательно наносила уплотнители подорванного крыла в столь хрупкой подспудной реальности… Так что исцеление шло живенько, упорно и окончательно неотвратимо.
Вскоре сама Зося попробовала шевельнуться и почувствовала, что с нее будто бы точно сняли стесняющие её больничные опоры.
– Вот и вся тебе поликлиника, – резюмировала парковая кикимора и провозгласила как бы уже только себе, в пространство:
– Ну, я пошла. Хотя нет, ты только вот что мне, женщина, напоследок скажи: тушь-то взяла откуда?
– Да здесь и туши не надо… У вас в Прави, в здешнем коридоре власти одной только грязи подножной прямо под ногами у нас с вами тьма. Вот я ее и развела на стенной сырости…
– Да ты что? Как ты догадалась, что сырость эта священна? Она же вроде здешней мертвой воды!
– А где живая вода? – тут же поинтересовалась жена.
– Да в тебе же самой, – огрызнулась уже только напоследок парковая чертыжка и растаяла в сумеречном пространстве…
Теперь кортеж передвигался с неожиданной лёгкостью по извилистому коридору власти без лишних подглядываний во всяческие встречные кубрики...
– А что их осуждать и спасать, – где-то гулко в воздусях резонно замечала притом садовая Кикимора, – они же все давно уже умерли…Что мы нынче им, что они нынче нам… Водораздел времени не про нас или вас…Вы, земные, вообще на водоразделе времени всяческие иконостасы там регулярно миром всем мастерстве. А ещё эти ваши паникадила… Где только зачадят попы закадычно, тут уж тебе и кагор и зычное: Изыди… А был бы у людей хотя бы захудаленький мироскоп, меньше бы чуши несли окрестной. Вот и тебе, литератор нечто подобное смастерить бы, хотя бы из одних душевных коллизий. Да только ни хрена ты не увидишь… Потому что еще не прозрел. Она – жена твоя, точно увидит… Но и её тот наш мир не согреет… Потому что не по-вашему он устроен.
– Зато это так по-нашему, – внезапно оживился Мушиный король, – но позвольте все вам при всём этом заметить, что не затем мы все вместе переместились в мномировье. Сейчас самое время потребовать у автора коду, и предложить каждому поискать только себя! Ну, как вам мое внезапное предложение?
– А что, – рассудительно согласилась вновь нарисовавшаяся в пространстве садовая юродивая бомжичка. – Лично я умотаюсь в парк на свою излюбленную лавчонку…
– А я к Густаву Юнгу на собеседование... – как бы наобум решила для себя Зоя.
– Сидеть! – тут же строго рыкнул мушиный король. – Это его жене – к Юнгу, а самому ему за писательский стол.
– Да я готов уже хоть бы́ куда… – как-то почти безвольно резюмировал я под действием Мушиного мукасе…
Но тут меня обволокла и накрыла внезапная Хмурь…
Что удивительно, накануне мне приснился тайный агент, уводящий меня на запад через пляжный перелаз некто Салливан...Sally_One...до этого я заработал триста тысяч долларов, но за свои услуги он попросил только треть от десятины десять тысяч долларов. Но меня давит жаба, ведь заплатив ему, я потеряю всё – и семью, и страну, и даже себя...
– Ну, что же, – говорит Салливан. – Нет бабок, нема вечирки... Полезай под проволокой взад.
– Но там же заминировано... Тогда просто представь, что ты прорывается через разрушенную взрывом тыльную стену к морю. Но что меня ждёт там? Океан бурных событий, - загадочно говорит мулатистая агентурная леди Салли.
За это я ей плачу доллар и пробуждают…
«Она мулатка или менгерка», – уже при пробуждении преследует меня последний вопрос… По классическому экономисту Карлу Менгеру всякая менгерка источает полезность. В чем собственно состоит моя собственная полезность от встречи со всеми этими мушиными королями и кикиморами времени враждебных ракетных бомбардировок моей родины, Украины?
Наверное, в том, что некие запредельные безумцы внезапно пробудили до времени дремавшие древнейшие силы Земли. И вот те явили себя. И даже предложили, если слаб духом, беги, но только через растяжки времени, памяти, боли, в ответ на что я просто посмотрел на себя в зеркало, перекошенное от болезненной крестообразной растяжки скотчем, и умудрено, но с некоторым раздражением заметил, что я опять неделю не брился…. И это я, сын капитана?
Тут же вспомнился сон, тревоживший меня накануне. На экскурсионном пароходе мы отправлялись в мирное экскурсионное прошлое в качестве приглашенных гостей со стороны нашей недавней корпоративной хозяйки…
Прямо от причала медленно тронулся явно раритетный пароход, а в это время от соседнего дебаркадера рухнул в воду огромный парцеляновый Орфей со своей арфой, на которой он наигрывал Эвридике свои древние божественные мелодии…. Дно реки было прозрачным, и мы видели, как пароход внезапно подцепил и стал волочь вдоль Днепра и самого Орфея, и его старинную арфу, тогда как на поверхности воды встали всплывать древние партитуры счастья, в непромокаемых цепких нотных листах.
– Собирайте все эти ноты, – тут же решительно потребовала наша корпоративная хозяйка. – Вот это и будет нашим подарком молодоженам.
– Что, сами ноты? – поразилась жена.
– Да нет же, у них там, в парковом домике есть очень обшарпанный, но все еще целый, старинный клавесин. Когда-то я на нем играла ранние увертюры Баха.
Мы с женою странно переглянулись.
– А чего вы так удивляетесь. Я перед этим, помнится, обычно еще и чашу грога пила… Честно скажу вам, не малую… Впрочем, какие-то две-три пинты славного баварского грога… Увы, такой нынче не делают…
Мы с женой багрим к пароходу ноты, и тут замечаем, что у нас на глазах рядышком под водой от внезапно утонувшего Орфея медленно отрывается арфа…
– Ему бы теперь хоть бы бубен какой, – грустно сетую я.
– Просто молчи, – строго говорит мне жена…
Пребывает почти вовремя… Все только встают из-за свадебного стола, но при встрече с нами тут же садятся. Сразу же несут перемену: жареные перепела, соловьиные языки, брусничную наливку и отменный баварский грог.
Хозяйка требует незамедлительно вывести ей из плена времени клавесин и обтереть с него давнишнюю пыль. Она намерена тут же играть пьесы Орфея. Все честно разбегаются по кустам, но тут звучат волшебные звуки… Черт, да это же мулатистая менгерка Салливан пришла хозяйке на помощь. Теперь корпоративщица победно пьет заслуженный грог до беспамятства. В таком виде мы и втаскиваем на борт нашего речного тихохода. И о чудо, при достижении киевской речной акватории мы снова встречаем Орфея и его арфу, которые тут же срастаются в единую композицию.
– Беру! – говорит корпоративная хозяйка при пробуждении местному бородатому пирату.
– Продано! – зычно объявляет тот с фальшивой пиратской бородой… Да это же менгерка, она же Салливан, она же Зося.
Комментариев нет:
Отправить комментарий