Веле Штылвелд: Мулясе мушиного короля, часть девятая
Наконец, мы с женой, в сопровождении мушиного короля в его блистательных парадных заплечных крыльях с огромными слюдяными вставками оказалось у огромной белесой стены со множеством маленьких и больших камер, затянутых слюдяным же занавесом. В них отображалась уже знакомая нам и ответная мушиному королю Зося во множестве видеороликах от спонта6о больших до маленьких, но также подсвеченных всячески изнутри: белесые, бирюзовые, бледно- фиолетовые, оранжевые, розовые, сиреневые и голубые… Все они вызывали у нас с женой кружение головы.
– С ума сойти, сколько жечь всяческих разномастных и разноразмерных Зось! – ужаснулись жена
– Да нет же, – тут же невозмутимо парировал мушиный король, – Зося здесь присутствует всегда, где бы вы ее ещё при этом не замечали... Просто она сейчас презентует все возможные миры от миров Яви и Нави, Прави и всяческих Жутей житейских…
– Вон тех, маленьких?!
– Да какие же они маленькие, господин сочинитель? Вы бы их ещё крохотными назвали. Да, по сути, они не меньше вашей собственной… хмури… Вот-вот… Впрочем, вы сами все это вскоре поймёте. А Зося послужит нам здешним компасом. Это тебе не присказка: налево свернешь – счастье найдешь…Что там у нас в налево, Зосенька?!
– Явь
– Ух, ты! – возрадовались жена. – Вот туда мы прямо сейчас и рванем!
– Не положено, – неожиданно строго сказала Зося. – Ведь по здешним записям…
– Акаши? – попыталась опять вмешаться жена.
– Нет, местного архивариуса Абраши, – тут же коротко парировала Зося, – оба вы квалифицируется, как поэты. Только честно признайтесь, баловались ли в прошлом стишками или какими-нибудь стишатами?
– А что, я и по сей день балуюсь, да и жена, знаю, украдкой... – попытался отшутиться я сам – за себя и жену.
– Прикупил бы ты муженёк свой блаблабла-фителёк….
– Это жена вам советует прикусить вам свой длинный язык, – безо всяких намёков напрямую уточнила Зося.
– Уже, – беззлобно с обоими – женою и Зосей, – почти беззубо соглашаюсь я. – Ну, писали, положим, и она… Ну, и что?
– А то, что в Навь вам так сразу точно нельзя, а в Мутях житейских вы уж точно запутаетесь, так что дорожка вам претворяется в Правь, да и то, как бы на ознакомительную экскурсию… Только чур вас хоть в какие-то тамошние расклады по-своему утрясать, или по-свойски улаживать, – как бы они вас не касались. Ведь здешняя Правь – это по-хорошему только паноптикум, и персонажи в нём… – Мушиный король даже впервые здесь как-то замялся… – те ещё… Так что всю ваши земную страстность и пылкость попридержите, пожалуйста, про себя… А если кто что и захочет вдруг сказать, то говорите это все только про себя и только своему Виртуальному куриному богу… Все понятно?
– Угу…
– Так что следуйте за Зосенькой голубчики и не шушукайтесь между собой…
Следовать за Зосей, словно утопающей в сиреневом Галла, пришлось недолго. Внезапно, перед каким-то протяженным, словно кирпичным бараком Зося остановилась:
– Свой последующий экскурс я начну с того, что при всякой власти есть свои особые преддроги.
– Приведи, пожалуйста, Зося, какой-то пример.
– Нет проблем, во время средневекового европейского абсолютизма это были ведемьские костры, во время совка – ГУЛАГ, а в нашем недалёком псевдодемократическом прошлом – всяческие духовные бараки, хоть внешне порой окрашенные то в средневековый ампир, то в продвинутый модернизм… Правда, уточнять я не стану… В истории архитектуры у меня могут быть обломы и обрывки, так что давайте просто войдём…
– Чего уж там, – спокойно согласился я. – Войдём, так войдём…
И мы вошли. И тут же в упор на меня и моих милых спутниц прямо в упор посмотрела до боли знакомая дама. Ну, ещё бы… Это же была моя незабвенная Тойбочка!
– Кто вам она, писатель?! – осторожно поинтересовалась Зося.
– Да это, да она – давно уже усопшая единокровная матушка. Но при исполнении. Здесь что, фабричное общежитие? – встречно заволновался я.
– Ну, не совсем фабричное, и все здешние персоналии уже устали, но так и не перестали быть непременно собой, но каков всё-таки пафос той же вашей матушки. Вот и сейчас она просто лицедействовала:
– Ваш паспорт, мужчина! Вы собственно к кому?
– К Бяшевой…
– А сами вы кто?
– Рыбоглазов, да вас обо мне и Бяшевой говорили…
– А почему у нее нет имени?
– Потому что она у вас здесь на задании…
– Что за задание?
– Да вам о нем говорили… Чисто внешне – это ролевая игра. Я ввожу Бяшеву в поэтический круг как экстравагантную садомазохистку, а она…
– Понятно, будет обязана на всех своих новых клиентов стучать…
– Вы разве что только в одном ошибаетесь, никакие они не клиенты, а страстотерпцы… Вот она кого из них утешит, а на кого и нажмёт… Понимаете, это просто оперативная работа и нет в ней ничего не обычного..
– Все равно, паспорт оставьте, как вас там, Клим Фимович Рыбоглазьев?
– Нет, все-то вы это специально по своей еврейской натуре переиначили. Начнем сначала, я секретный сотрудник Ефим Климович Рыбоглазов, пенсионер должных органов с должным же полномочиями, переведен в Киев из Минска для меньшего риска. Как-то вот так...
– Видно сексот вы ещё тот, Фима…
– А вам-то что от этого Тойба?
– Да мне как бы до лампочки… А вот то, что все время ты стучишь на моего сынка единокровного Вельку… убила бы…
– Так ведь сама проморгала, это он у тебя, Тойба, поэт… А мое дело записать строфику и передать Тафику… А тот уже сделает надлежащие оргвыводы. А что, разве за сынком твоим уже приходили?
– Не дождешься, Фимклимыч. Все его поэтические общие тетради весом в четыре килограмма и восемьсот пятьдесят граммов я снесла в макулатуру и получила абонемент…
– На «Виконта де Бражелона» Александра Дюма?
– Нет, на полбиблиотеки о майоре Пронина… – напоследок съязвила Тойбочка. – А теперь ступай к себе в будку к своей пробитой по всякому незабудке… На ней же уже больше клейма ставить некуда.
– Вот и не суди, Тойба заблудшую. Её же, как и тебя уже нет на земле. Лучше подскажи, где для борщица от Бяшевой – постного до непроглядности, хоть какой-то солью разжиться?
Тойбочка вдруг вздохнула:
– Здесь чистилище, Фима, здесь соли не подают...
– А надолго ли нам пребывать здесь назначили или кому как?
–Ох уж этот Фимыч, тоже мне коммукакер. Раз на должности, как и я, значит надолго. Только я хотя бы – простая дежурная, а вот ты – вечный сексот…
Они перешли на взаимно обидные матерные пересмешки, а мы – в крохотную комнатушку безымянной Бяшевой, где застали уже только одного старика, лежавшего на полу прямо лицом в общепитовской тарелке скисшего когда-то накануне борща, над которой чуть скособочено висели портреты так и не состоявшихся в нашем мире вождей – товарищей Троцкого, Зиновьева и Малинкова, а под ними тут же на полу недописанный портрет малоизвестного в Прави товарища Сталина коллективно мочились все местные нявки – от кошачьих до древнейших невязкокостных то ли Эльфиц, то ли кикимор.
Комментариев нет:
Отправить комментарий