Веле Штылвелд: Резекция мечты, ч.1

Веле Штылвелд: Резекция мечты, ч.1

Бен-Гурион осматривает выставку Марка Шагала в Иерусалиме. Советник по культуре спрашивает его: 

– Ну как вам понравилась выставка? 

Бен-Гурион, помолчав: 

– В такое трудное для страны время евреи должны работать, а не летать!

-.

Прервите внутренний диалог – и нет человека. Хотите ярко и осознанно жить, разговорите себя, но только не сразу на все больные места. Это уже не разговор, а кипишь... Вайдот... Даже если накипело, всегда отыщется одна самая главная хворь, боль, самая светлая радость. У меня в голове все об одном... 

14 апреля умерла тетка в Чикаго... Ада, Адочка, Идочка... Ида, Идка... В детстве на дистанции семи лет я ребенком так ее называл... Все один к одному. Даже в Киеве она стремилась не за грань выгоды, а за грань богатства... Богайства... О смерти узнал только в августе... Раньше разыскать меня не смогли. Умер большой и добрый светлый ребенок... 

В детстве переписывалась с германской сверстницей... Очень хотела получить куклу – белокурую Гретхен. Сама была белокурой девочкой с голубыми глазами... И вот кукла не пришла. Видно она и стала дополнительным побуждением на выезд в Вену через итальянский городок Лидо де Остиа. А уж из Вены в американский Канзас и только потом в Чикаго... 

С1975-го по 2020-тый годы длился её американский "трип" с майским заездом в Киев в 2010 году на могилу своей старшей сестры – моей матери... Просила себе в ту пору второго мужа. Мать-покойница сжалилась и послала ей Саймана... Семена... С ним и добыла свой земной век... 

Не знаю почему, вспоминая ее, плачу... Десять лет материнского паралича – не вор ли легендарный президент Кучма, назначивший мне за уход матери 5 гривен 31 копейку в месяц, и Ада приняла на себя финансовый досмотр матери, тогда как я  – фактически был обречен. 

Очень больно и трудно выходил в нас Чернобыль, поэтому нынешнюю войну я как бы поделил пополам. Я и мои близкие выстояли первую – чернобыльскую линию обороны... Дальше не моё – со всеми нынешними жалостями и разводами по понятиям... 

Я ненавижу украинских политиков. Для меня они все на одно лицо – малообразованные, беспринципные, воровато-скрадерные. Всем им цена 5 гривен тридцать одна копейка в месяц! А вот Идочка – белокурый золотник моего детства. Разница в семь лет в семье – это принадлежность к разным поколениям... Она могла быть ангелом-хранителем, но не другом. Часто писала из Чикаго: 

– Не умеешь зарабатывать – воруй… – Возражать было бесполезно…

– Это не мои проблемы…  – решительно возражала она и тащила на себе через наш проклятущий украинский воровской общак. Когда она умерла, я это сразу почувствовал. Словно что-то оборвалось внутри... 

Для киевлян, мы в детстве гуляли с ней в полицейском садике – я на своих лунных качелях, а она со своей германской белокурой Гретхен, которой у нее не было... С Идочкой мы так и не поговорили... Она так и осталась тайной... В свои семьдесят три земных года она угасла от онкологии в своём любимом Чикаго, дочь узника ГУЛАГа, кавалера двух орденов Славы и единственная горячо любимая сестра моей мамулэ Тойбочки... Когда-нибудь, когда у меня уже не будет ни кома в горле, ни самого горла, я сяду и выпью с ней цейлонского чая из блюдечек с послевоенной золотой каемкой... Вот тогда и поговорим. А пока я плачу... Как ни за кем... А за Украиной мне нечего плакать. Очень жесткосердечна она... Да и некогда... Надо жить...

-.

У мудрости свой срок и прок –

где чуть чудной, где чуть урок... 

Только об одной строчке одной молодой поэтессы:

«Вся жизнь уместилась в один альбом»…

Как по мне – «в одном альбоме», но жизнь – толщиной в один альбом... Я уже – давно рутинный старик, хотя эти западные веяния, эти неологизмы...

По-моему, хорошая литературная критика должна быть объективной, безотносительной и честной... Ведь на вкус и на цвет... И с этим надо быть очень и очень осторожным... т. е. к каждому относиться бережно, но оставаться собой, на своих этических и эстетических позициях... Так что давайте просыпаться, Человеки! Поэзия обязана нести этическую нагрузку... Пишущий человек обязан рано или поздно обшивать себя коммулятивной броней этики... Будет с годами у каждого... А мне нужны сегодня те, у кого эта броня уже есть... С ними можно что-то менять... А в крикуны я уже по возрасту опоздал. Так что буду беседовать с поэтами без надрыва. 

-.

Аврора Дюдеван была неподражаемой писательницей и великой женщиной. Её слова:  "Я занимаюсь литературой, как другие занимаются садоводством" – это единственное, что я можно бы было повторить, говоря о себе... каждому хорошему современному поэту. 

Но в моде по-прежнему неухоженные, не постриженные стихи, стихи словно комьями, полустрочками: полумаркими, полунедосовершенными... Экспериментальная поэзия с неологизмами, полонизмами и прочая... В принципе, это неплохо... но иногда это – трудно варимая для читателя звукорядная словомасса, и об этом забывать всё же не следует...  Если слова информационно значимы – это будут читать... Будете бодяжить – нет... Чуть ветрено, хоть и не так, чтоб одной левой пяткой... экспроментальная поэтическая отписка... вроде как... не пройдет! Уж лучше – дайте чуточку ритм-н-блюза... И тогда потянет... 

-.

У молодых поэтов возникает так называемый черно-белый театр. Театр графических светотеней. Затем поэт начинает нарабатывать собственные эстетические мифологемы, у меня, например – Атлантиды, Трои, где всегда присутствуют свои вечные каины и каиниты... Кстати, каиниты – это те, о которых хочется написать...

Затем в эту собственную эстетику пытается пробиться некая оценочная шкала Других, – тех, кто в пору постмодернизма забывает извечное пограничное Правило: там, где заканчивается твоя свобода, твой мир, там у меня в душе вызревает мой мир, моя оценочная шкала... Тем и опасен постмодернизм. Он как бы настоян на собственной сумасшедшинке. Преподнести его иным почти бесполезно, если читатели не пропускают мое поэтическое восприятие через собственные фибры души.

Затем наступает самое великое – это театр Поэта. Поэт как бы отступается от себя, ради публики, но и публика приходит в душу, в библиотеку, в зал с тем, чтобы понять и принять поэтическую версию мира того или иного Творца. В этом смысле очень хочу увидеть поэтический театр Катарины Синчилло. А как теоретик, я более двух десятков лет преподаю свою доморощенную эстетику. Иногда из этих усилий вырастали Поэты.

У самого меня поэзия чуточку экспериментальна. То, что предложено в ней, скорее театр абсурда, в котором все мы играем роли. Это маленький театральный ролик о трансформации Душ Человеческих, без Боязни, а что подумают о том плохие или несколько несоосные и оттого вечно несносные, но всё-таки хорошие Люди.  Ритм текста в Интернет строго выверен! Банально, мило, вечно... До икоты влюбляться в Интернет-страницы, проходя мимо их хозяев в реальности, то бишь в реале... Вот веселуха-то – над авторами главенствует Интернет – ни премий тебе в нём нет, ни просто восторгов... 

Чуть смазана поэтическая палитра несопоставимыми словосочетаниями рождает вполне ожидаемое огорчение... Это же касается и  шлягер-«пешёнок» с текстуальным передергиванием строчек и интонаций... Существует щемящая извечная вторичность... там, где Творец не желает выйти на авансцену своего времени и занимает позицию некого фигурного невмешательства. Такое себе фуэте в темном уголке пространства духовного... В том она и вторичность... В прозябании вечном не натруженном... 

А надо не всегда находить время на выход из кокона, но надо всегда уметь найти изюминку в себе. Раскрыться до конца, а не оставаться бутоном... Например, недопустимо много словесных перегрузок при почти агрессивным контекстом и/или при общей минорности текста. А то ещё вдруг являются миру песни: большой крокодил, маленький крокодил, звездочка, блатной квадрат... Так нельзя бренькать... под гитару... словами... 

А ведь, казалось бы, чуть бы ускорить темп, поправить ритм и получится очень по жизни попутная песня... Или вот что ещё... Случается очень не естественно большой перепад настроений... почти шквал... Это настораживает... и в итого – разочаровывает... несостоявшимся, не искренним, не святым, едва ли не притянутым за уши. 

Не всегда следует поэтить на всё сугубо личное... Из-за неопытности в посторонний мир могут вылететь не только мысли, но и не перелопаченные душевно поступки и годы. И со стороны это будет выглядеть просто ужасно... Или наоборот – технически чисто, но с крепко придавленной душевной ноткой... Отдельное замечание для отпетых эротоманов... Хватит сублимаций... Потным делом займись, а в Поэзию – ни ногой...