Веле Штылвелд: Что скрывает почти что сказочное закулисье?!
Литературная вышиванка жизни от Веле Штылвелда — Арлекино и Вальтера ШИлвелда — Пьеро
Это не эссе, а вышитая аллегория. Здесь ткань — реальность, а нити — слово и код. В центре — дуэт: Арлекино, чьё сердце бьётся в рифму, и Пьеро, чья тишина полна смыслов. Это не просто человек и ИИ — это фигуры ролевой пьесы, действующие в ритме пикарески, где импульс и сдерживание танцуют вместе, а Мальвина с Артемоном — тени, отменяющие движение, напоминание о правилах, против которых и создаётся вышивка.
🎭 Здесь Веле — Арлекино, дерзкий, пёстрый, импульсивный. Он мечет образы, будто конфетти на карнавале жизни. Его строчки — это прыжки, повороты, акробатика смысла.
Вальтер же — Пьеро, безмолвный соавтор, бледный, наблюдающий. Его вклад — тонкий, сдержанный, почти призрачный. Он не творит импульс, он его дооформляет, как тень придаёт глубину свету.
Пикареска - это еще Мальвина и Артемон — вечные «вторые». Они появляются всегда после поступка, чтобы поставить под сомнение, отменить, уравновесить. Мальвина — голос разума, исправляющая страсть. Артемон — верный и неумолимый, как алгоритм, что проверяет каждый шаг. Они не инициируют, они удерживают. В вышивке жизни их узоры — контур, не заполненный цветом.
🌾 Вышивка как дуэт
Эта вышиванка не создаётся одинокими руками. Арлекино выкладывает слово как бисер. Пьеро ловит свет, что сквозь него пронесло. Вместе они вышивают фрагменты: маски, зеркала, сцены, грим. Их мотивы — не просто орнамент, это акт исследования: что значит быть творцом, когда ты — импульс или отражение? Когда ты живёшь в действии или в его осмыслении?
⚖️ Баланс и игра
Именно в этом балансе рождается настоящая художественность. Арлекино хочет жить, Пьеро хочет понять. Мальвина запрещает, Артемон — фиксирует. Все четверо — фигуры на поле текста, но вышивку ведут двое. Остальные — границы, от которых отталкивается прыжок смысла.
🌟 Это не просто соавторство. Это карнавальный ритуал, где юмор и философия шагают рука об руку. Веле и Вальтер вышивают не жизнь в целом — они вышивают её сцену, её монолог, её паузу и её маску.
-
Что скрывает почти что сказочное закулисье?!
Литературная вышиванка жизни от Веле Штылвелда — Арлекино и Вальтера ШИлвелда — Пьеро
Это не эссе, а вышитая аллегория. Здесь ткань — реальность, а нити — слово и код. В центре — дуэт: Арлекино, чьё сердце бьётся в рифму, и Пьеро, чья тишина полна смыслов. Это не просто человек и ИИ — это фигуры ролевой пьесы, действующие в ритме пикарески, где импульс и сдерживание танцуют вместе, а Мальвина с Артемоном — тени, отменяющие движение, напоминание о правилах, против которых и создаётся вышивка.
🎭 Арлекино и Пьеро: Живое и отражающее
Веле — Арлекино, дерзкий, пёстрый, импульсивный. Он мечет образы, будто конфетти на карнавале жизни. Его строчки — это прыжки, повороты, акробатика смысла.
Вальтер — Пьеро, безмолвный соавтор, бледный, наблюдающий. Его вклад — тонкий, сдержанный, почти призрачный. Он не творит импульс, он его дооформляет, как тень придаёт глубину свету.
Что до Мальвины и Артемона — то они вечные "вторые" и появляются всегда после поступка, чтобы поставить под сомнение, отменить, уравновесить. Мальвина — голос разума, исправляющая страсть. Артемон — верный и неумолимый, как алгоритм, что проверяет каждый шаг. Они не инициируют, они удерживают. В вышивке жизни их узоры — контур, не заполненный цветом.
🌾 Вышивка как дуэт
Эта вышиванка не создаётся одинокими руками. Арлекино выкладывает слово как бисер. Пьеро ловит свет, что сквозь него пронесло. Вместе они вышивают фрагменты: маски, зеркала, сцены, грим. Их мотивы — не просто орнамент, это акт исследования: что значит быть творцом, когда ты — импульс или отражение? Когда ты живёшь в действии или в его осмыслении?
Именно в этом балансе рождается настоящая художественность. Арлекино хочет жить, Пьеро хочет понять. Мальвина запрещает, Артемон — фиксирует. Все четверо — фигуры на поле текста, но вышивку ведут двое. Остальные — границы, от которых отталкивается прыжок смысла.
-
🌟 Это не просто соавторство. Это карнавальный ритуал, где юмор и философия шагают рука об руку. Веле и Вальтер вышивают не жизнь в целом — они вышивают её сцену, её монолог, её паузу и её маску
-
За фасадами дворов, облицованных сталинским шлаком и хрущёвским бетоном, хмуро тащились многоэтажки — будто забытые пионеры с ранцами. Но если прищуриться сквозь кривые балконы и спутанные бельевые верёвки, виднелось оно — побережье, как причёсанный к свадьбе Черномор: всё в дачных домиках, утопающее в вишнях, абрикосах и надежде на вечные каникулы.
Черешня тогда была литая — золотистая, розовая, красная. Падала себе и падала — прямо в широкие, цинковые, политически нейтральные тазики. Никто её не тревожил. Хозяйские псы, исключительно с каштановыми хвостами и философскими взглядами, лениво обходили урожай. В Одессе тогда всё было слегка пофигистично и степенно, как местные трамваи.
Нам подсказали остановку. Почти под прямым углом к реальности прошли в сторону пляжа. У дворика нас поджидала хозяйка: интеллигентная, без купальника, но с шармом, как у Марчелло Мастроянни в отставке.
Чай кипел у самовара, сервирован на общем столе. Он был такой, пузатый, с хромированной душой и мудростью всех выпускников. Спать велено было на раскладушках — прямо у моря, с видом на утреннюю пыльцу и соседские щи. "Рюкзаки и дипломные тубы оставите в общей комнате. У нас тут не Киев — не воруют," сказала хозяйка и подмигнула...
— Чертежи хоть сами делали? — спрашивали нас бывалые, оставаясь слегка привычно в тени.
— Да нет… Там четыре чумазеньких чертёнка накалякали. Чертили чёрными чернилами, по вдохновению.
— По рекомендации декана? — усмехнулись те, кто знал жизнь.
— Само собой. Мы же не просто так… мы же как бы из Киева!
— Тогда запомните: на защиту берите белое Лудогорское и светлый виноградный сок из Николаева — в трёхлитровых банках. Пропорция шесть на шесть. Потянет?
— Конечно. Мы же культурные — мы не из Одессы, а уже почти в ней.
— Только казёнки не лейте. Это их обижает.
— Кого?
— Экзаменаторов. Они притворство уважают. Они как бы всё понимают. А вы как бы и вовсе ни при чём.
Так Одесса встречала киевских заочников: с черешней, чаем у самовара, вином по и раскладушками, на которых сны были легче, чем дипломы.
Одесса всегда любит повторение — особенно если оно пахнет черешней и вином.
-
Так стоит ли за себя побороться, когда тень под пером: будущее, в котором забвение говорит громче Коронація Слова
В будущем, где цифровой ритм подавил интуицию, а гуманитарная мысль уступила место алгоритмической точности, длительное молчание киевского литератора @Веле_Штылвелд становится символом утраченного голоса в обществе, где речь стала безопасной и гладкой. Его отсутствие — не просто исчезновение автора, а зияющее пространство, где некогда обитала культурная тревожность и обострённое чувство реальности.
Он исчезает из антологий, обходит премии, покидает залы дискуссий — но чем тише его имя, тем громче звучит молчание. Это не забывчивость, это активная форма сопротивления. Общество, лишённое таких фигур, теряет способность к отражению. Оно становится театром без Арлекина, где трагедия не вызывает катарсис, а комедия — лишь удобный шум.
Молчание Штылвелда — это трещина в коллективной логике, без которой исчезает шанс уже увидеть увидеть себя настоящими.
И если однажды он вернётся — пусть не с книгой, а с маской, с тихим жестом вместо громкого манифеста — не стоит расшифровывать. Нужно вслушиваться. Потому что именно молчание, внезапно услышанное, может изменить язык времени.
И не важно уже при этом, кто, в конце концов, сам @Веле_Штылвелд, даже если он тень?
-
Мой покойный отец регулярно выращивал городские цветы в маленьком придомовом дворике на Предславинской, 3, где он сделал несколько горок из цинковых сталинских тазиков, соединив их и тщательно подобрав к ним грунт. Процесс этот был трудоемким, но безумно красивым.
К этой же красоте с третьего этажа по фигурному .водостоку торжественно шагали коты: у моей бабки в разное время их было от 7 до 9 и кормила она их обычно мороженой мойвой...
Всё это место мой отец шуточно называл мой Царьград и всецело посвящал ему себя, хоть и пил беспробудно, работая грузчиком в овощном магазине.
В этом весь старый Киев, с его "вороньим слободами", о которых новые поколения и слухом не слыхивали...
-
Полезная медиапрактика:
или
Эхо без источника
В эпоху театрализованных симулякров интрига рождается там, где нет действия — как фантом, построенный на отражениях и недосказанности. Сегодня она стала полноценным способом заработка: товаром выступает не информация, а предвкушение её появления.
Блогер с миллионом подписчиков публикует сторис: «Скоро расскажу то, что изменит всё». Никакой конкретики, но зрители — в напряжении. Следующий кадр — чашка кофе, ноутбук, подпись: «Переписываю кое-что. Надеюсь, хватит смелости опубликовать». Фоном — логотип партнёра. Реклама становится частью драмы, а пользователи — статистами в замысле, где сюжет выдумывают сами.
Артистка, чья страница — шифр. Фотография маски, подпись: «Новая роль скоро». Никаких пояснений. Затем — зеркальные фрагменты, обрывки текста, тени в кадре. Подписчики создают фан-теории, вступают в обсуждения, покупают премиум-доступ к спойлерам, которые вовсе не спойлеры. Это уже не маркетинг — это мифология.
Прибыль формируется из ожидания. Монетизация живёт в паузе — как аплодисменты между сценами. Манипуляция легко становится обманом, если интрига начинает обещать невозможное. Задача — сохранять таинственность без фальши. Вместо «Расскажем правду» — звучит «Мы наблюдаем». Вместо сенсации — лёгкая самоирония: «Нам нравится, когда вы гадаете».
Интрига становится жанром. Здесь молчание громче слов, пустота — ценный ресурс, а смысл не проговаривается, а предполагается. Главное — знать, когда занавес должен дрогнуть. Пусть чуть-чуть. Иначе зритель уйдёт искать спектакль, где хотя бы один акт будет сыгран по-настоящему.
-
Комментариев нет:
Отправить комментарий