ПРИОБРЕСТИ КНИГУ ЗДЕСЬ
ПРИОБЕСТИ КНИГУ: Для перехода в магазин - НАЖМИТЕ НА ПОСТЕР
Для приобретения книги - НАЖМИТЕ НА ПОСТЕР
Показаны сообщения с ярлыком проза. Показать все сообщения
Показаны сообщения с ярлыком проза. Показать все сообщения
понедельник, 11 марта 2019 г.
четверг, 15 ноября 2018 г.
Веле Штылвелд: Паром на Рубиконе, окончание
- Глава седьмая: Эфы Брумбельшицберга
О том, насколько ты древний, узнаёшь только к старости,
и тебе искренне жаль человечество: оно прозевало тебя,
как и ты, как видно, его... (С) Веле Штылвелд
1.
Я - рептилоид! Съели?! Пью на ночь рыбий жир,
лежу, втупясь, в постели и жру ночной эфир.
А в том эфире, братцы, отпетая ботва...
Мне некуда податься, я вдруг узнал себя!!
Извечный рептилоид, поэт и гамадрил,
растленный гуманоид вот это нагрузил...
Куда попал я, братцы, себе я не родня
Мне некуда податься - ату во всю меня.
И вот мне сон приснился...
Боже ж мой, канал "Планета" да на слабые мозги - это ж полный "хоррор & эррор"! И происходит. это от кромешной промывки мозгов, отчего после просмотра простой постсовковый пейзан выйдет с явной обидой на свое историческое и генетическое попрание с праведной мыслью, что он - гуд Максимка и гуманоид, а вот Штылвелд - форменный рептилоид, и его надо урыть.
Нет, грань безумия иными познавательными программами на ТиВи явно перейдена. Не оттого ли и снятся мне тревожные подобные тревожные сны.
2.
Во впадинах щек - эфы,
вдоль сюртука - струны,
Вяжут слова - эльфы,
В душах родятся - дюны.
В магазине "Музыкальные инструменты" эта скрипка лежала особо. Она была как раз под ребенка моих кровей и моего темперамента. Почти шоколадная, она по краю деки обретала густой янтарный колор, светила бездонно коричневыми, уходящими в черные штреки эфами и словно уже звучала при одном прикосновении к ней взглядом...
- Мама, хочу играть вот на этой скрипке! Она такая...
- Да что в ней, сына?! При твоем отсутствии слуха?
- В ней словно разлили мед - и изнутри, и снаружи, а потом мед высох и превратился в сцепки кристалликов.
- О, молодой человек, вы как видно, поэт. А эти невидимые никому кроме вас сцепки кристалликов принято называть патиной. Вы почти угадали. Это старая патина на дереве груши.
- Товарищ продавец, а позвольте-ка мне эту скрипочку.
- А играть сумеете?
- Да вот, я профессор консерватории по классу скрипки и иных смычковых от альта пикола и до контрабаса.
- Тогда вот вам смычок.
- Ага, сейчас чуть поканифолю, канифольный раствор обычно со мной.
- Что за раствор, он смычок не перекислит...
- Да что вы, право, подозреваете во мне варвара. Я всего капну на полотно смычка, чтобы он начал петь, а не смыкаться по-базарному, как у старого венгра на подпитии...
И точно. Старик капнул розово-янтарной жидкостью и очень осторожно и деликатно провел внутренней стороной пухлого стариковского нетрудового мизинца вдоль смычка. Затем поправил колышки колодок на грифе, а затем прямо на прилавке поставил телом скрипку как контрабас с опорой на витринное стекло и стал выводить сначала некие благообразные созвучия, затем рулады, затем зазвучал Барток, и я заплакал. С первыми выступившими из-под стеклышек очков каплями слез старик прекратил свои упражнения, посмотрел на меня, выдохнул и произнес:
- Да-с, молодой человек, у вас слезы не восторга, а сожаления. Огромного жизненного сожаления. Видно вам сие не дано. Видно, вы удивительный слушатель, но никакой исполнитель. И уже никогда им не будете.
- А потрогать скрипку можно?
- Скрипку, под мою ответственность, да, а к смычку даже не прикасайтесь. Он для вас - тайна за семью печатями. Люси, деточка, подойди, пожалуйста, поздоровайся. Этот мальчик тебе не конкурент, но он восторжен, а значит, требует уважения.
К прилавку подошла девчушка со страшными брикетами на весь рот, опоясавшими двумя не радужными полудугами её верхние и нижние зубы почти что маленькой обезьянки. Лицо девочки состояло из конопушек, среди которых две были особо востренькими и язвительными. Это были глаза. Рыжая пакля волос давно, как видно, не чесанных на школьный пробор, казалась странной мочалкой, которая прорвалась на голову вместо хоть какой-то прически...
- Люси, - подала мне руку девочка. - А ещё меня подружки Ириской зовут, а с мальчишками я не дружу. Так что имени своего называть мне не надо. Я всё равно через полчаса его просто забуду.
- Не забудешь, - возразил ей старик. - Не будь упрямицей, познакомься, потому что из этого мальчика завтра вырастет впрямь таки хороший поэт.
- Поэты всю жизнь постятся, а я буду жить сыто, сыто, сыто...
- Сито, - строго сказал старик, и тут же прибавил:
- Кода! –
Потом я узнал, что на особом воспитательном сленге совковых «музыкалок» это означало:
- Немедленно замолчи!
Назло задаваке Люси я простучал на задней деке ритм:
«Старый барабанщик, старый барабанщик,
старый барабанщик долго спал.
Он проснулся, перевернулся -
три копейки потерял.»
Затем старик расплатился, сунул скрипку вместе со смычком в старый футляр из дерматина и утащил будущую скрипачку за руку в мир, где всё начиналось с Коды послушания, а я пошел вихрить в некий свой первый по жизни дневник каракули о несбыточном, а еще я пробовал рисовать скрипку. А Люська никак не рисовалась, от нее на тетрадном листе зияли только спирали непокорных ветвей и две глазные раскосые конопушки
3.
А чтобы вы сказали, как если бы соседская девочка - погодка и сверстница и по духа и по казалось бы, крови, оказалась вдруг рептилоидом. То-то и оно. Заподозрить в коротконогой Люси не рептилоид мог бы только незрячий.
Нет, точно крокодилового хвоста за ней не водилось, но лить крокодиловые слёзы она точно умела. И я это знал. Потому что жила она со своим профессорским дедушкой на одной лестничной клетке, тогда бы как ей вполне бы могла подойти клетка для аллигатора в киевском зоопарке. То ли столь широка была попой, что разойтись с ней никак не получалось, то ли и точно у нее под юбкой скрывался хвост рептилоида.
Её скрипичный гаммы год за годом по выходным убивали во мне детского любителя Брамса, Бартока и прочих бля... бахов - от Бетховена до Брумбельшпицберга - некого особо эксцентричного нездешне-запредельного рептилоида-виртуоза. А еще Люси пыталась играть нежнейшую «Сольвейг» Эдварда Грига, но я плакал не от трогательной мелодии, а от её инфлюэнцы.
Вы бы смогли представить мелодию, вообще мелодию, заболевшую гриппом или коклюшем? Так вот пьесы для скрипки этого самого Брумбельшицберга заставляли меня всем белом чесаться, и в такие минуты я думал о рептилоидной сущности Люси, и понимала почему она ежедневно словно теряла свой хвост.
Ведь от ужасных скрипичных пассов хвост у Люси регулярно чесался и отпадал, отпадал, отпадал, нивелируя её внешние рептилоидны коды едва ли не до нуля. Правда, оставались ещё и брикеты, но став старше, Люси полюбила конную выездку и однажды свалилась с лошади.
Брикеты сбились и за мгновение ока вылетели у нее изо рта, обнажив очень большие, крепкие, а к тому же и порядочно ровные зубы. Этими зубами она то и дело клацала при неудачных скрипичных пассах, и, полагаю, что все выездные лошади на загородном ипподроме нервно встряхивали и трясли ушами. Но только не я.
В ту пору я был жестко невыездной, и счастье Люси с внезапной аппроксимацией и санации зубов, да и всей полости рта, перенес без особых для себя последствий. Теперь Люси гордо и много улыбалась и стала заниматься балетом, не в надежде особой выкрутки всяческих фуэте и па-де-де, а только лишь с тем, чтобы подобно танцовщицам Антона Рубинштейна или Дега получить такой циркуль ног, в который бы вписался роскошно альт. Но ноги не подрастали, и с альтом пришлось повременить до следующей жизни, хотя в Глиэра её приняли сразу, не смотря на пресловутую пятую графу и чисто гипотетический рептилоидный хвот, о котором я знал куда иных других более.
А я все эти годы всё клеил и клеил двухмерные картонно-бумажные скрипки, в нелепой надежде хоть однажды одну их них оживить, но все мои многочисленные потуги и деяния были бессильны. Встречался я с Люси всё реже и реже… И только память о хранящейся в мире Люси той незабвенной детской скрипки тянула меня в гости к Люси.
Но в дом к Люси меня просто не звали. Ведь мир музыки - это особый мир, элитный, спровоцированный годами усилий даже над последней бездарностью, к которой и относилась прежде Люси, но сейчас в прическе рыжей конопушной Анджелы Девис она была вполне адекватна своему времени, в котором даже её виртуально-рептилоидный хвост имел право быть, торжественной обвязанный золотой медальной фольгой... Вот отчего один только я непременно хотел наступить ей на хвост, но она так ловко уворачивалась, то изящно уводила свой рептилоидный хвост из-под удара, вглядываясь в меня со странной укоризной цивилизованной гремучей змеи...
4.
Наверное, то, что объединяет современное человечество с более древними рептилоидами, что они кожей ощущают любые волшебные музыкальные фразы. Только фразеология музыки у них разная.
Рептилоид Люси вечно страдала из-за коротких ножек с куриными лодыжками молодого бройлера, который хоть по жизни и был поджарым, но ни в спринтера, ни в стайеры спортивные тренеры его не брали.
И молодой бройлер Люси мстил не звуками Дебюсси или Стравинского, Чюрлёниса или Брумбельшицберга, кстати, последнего рептилоидного композитора, которого ни в одной земной «консе» не проходили, но и в обычной «музыкалке» имени Глиэра о нем сном духом не ведали.
Меня же в ту пору стало занимать, а точно ли, что живущие на пруду тритоны являются прямыми потомками огненной ящерицы Ори, и мы с косяком дворовых мальчишек решили это проверить. Для этого отыскали продолговатые шпротные банка: две или три, и по длине банок наловили тритонов, после чего банки с притонами поставили на костер.
По замыслу жестоких экспериментаторов, тритоны при нагревании должны были приобрести особую живость и огненность и зажечь над собой ауру древнейшего колдовства, при прикосновении к которой должны были бы осуществляться такие наши желания, как полет на ковре-самолете и всяческие самоучки звериным и птичьим языкам. Ничего этого не произошло, и наши тритончики стали превращаться в горелые шпроты.
Внешне это было ужасно. Но вдруг неведомо как и откуда является Люси, да не сама, а со скрипкой и выдает музыкальные фразы из, вы угадали, - из Брумбельшицберга. И все мы просто каменеем на добрых пару часов, а еще недавно сваренные до шпротных питоны превращаются в красивейшие ядовито-зеленые цветом тел ящерицы, и начинают носиться вокруг нас оцепеневших, ополоумевших по каким-то пространственным кольцам.
И уже не они, а мы чувствуем, что нас обжигают какими-то неведомыми нас лучами и словно хлыстами стегают по всему телу - раз за разом всё хлеще и хлеще, а в это время Люси впадает в свойственное ей неистовство, и не появись тучка наших родителей, ведомых старым профессором, кто знает, сколько бы дней и ночей мы бы не смогли нигде присесть на наши собственные ягодицы, по которым боль пронзала нас изнутри, словно по жилам да по венам нас еще долго продолжали отучать от недоброй нашей затеи...
Нас за уши разводили по этажам и квартирам, нам что-то говорили и долго нравоучали, кого-то даже стегали отцовским ремнем, но мы ничего этого не замечали. Нас просто по-особому карал выпущенный Люськой на свободу Брумбельшицберг, приходя на во сны с такими звуковыми разрядками, от которых, казалось, с нас начинала сползать, словно трусы, кожа..
При этом на саму Люську мы зла не держали, а на Брумбельшицберга и подавно не было кому и пожаловаться. В мире совковых людей-родителей никакие зверепотамы, а тем более рептилоиды не принимались в расчет. Помню только, что затеявший эту операцию старшенький из нас Вовка Нордман внезапно в свои 12 лет облысел и волосы на нем уже никогда не росли.
Веле Штылвелд: Паром на Рубиконе, начало
- Сколько не моделируй марсианские хроники, в реале они ужасны. На старте марсианских корветов членов многочисленных экипажей мы хоронили, пока окончательно не запретили высадки на Марс колонистов. На Марс мы спускали их только хоронить. И это были достойны похороны, потому что там, где умирали наши тела, рождались и роились, росли и галопировали колонии земных бактерий, хоть и кладбищенских, но земных, присыпаемых красным песком и переносимые буйными микрометеоритными надпланетными вихрями.
Сновидения переходят в дрожащие миражи, чем и как зацепится за Марс? Отроки и отрочицы обильно защищенного торового пространства - здесь некогда был марсианский колайдер - бредут по инсценированному подиуму как бы того Марса, который встретил землян в тридцатые годы двадцать первого века...
Микрометеоритные потоки уже не пронзают тела, солнечная радиация не сжигает каждые пятнадцать минут, красные пески не вырывают плоть с мгновенно закипающей кровью, но вот слёзы, бурные горючие слезы по дерзким любознательным предкам размягчают мои сны из будущего. Я рыдаю! Взгрустните и обо мне, потомки мои. Я не исследовал Марс, я просто проживал его во сне на недочеловеческой планете Земля... И дайте мне проснуться!..
Это автобиографическая феерия, состоящая из очень популярных и новых текстов, главная суть которых, что они словно превращаются в сетевой сериал, в котором мелькают постепенно разворачивающиеся и сменяющие друг друга образные ряды с непременно узнаваемыми и знакомыми до боли героями, для которых жить - это еще и верить в сказку жизни, в ее фантасмагорийство, miracle, чудо...
Это потому, что все мы привыкаем жить в собственном ритме, а вот память словно живет рывками. Пробиваться сквозь память с годами становится все трудней и трудней. Возникает вязкость вчерашних слов, дневников, мыслей, даже, казалось бы, востребованных прежде рассказов, которые превращаются в главы, а главы в книгу.
Кто-то назовет эту сослагаемую симфонию текстов на литературном жаргоне "булыжником", а я и не стану возражать, потому что переболевшее время - это настоящий булыжник, который, как вечный камень за пазухой теребит мою душу. И будет уже теребить до самого последнего дня.
По замыслу - это очередная фантасмагория, одна из тех, которых еще будет и будет. Кто когда-то отыщет отдельные рассказы раннего периода с той же фабулой, пусть вспомнит, что великий Бальзак переписывал свою повесть "Гобсек" трижды!
Новый взгляд на новые и старые, прожитые во времени тексты.
С уважением, автор
воскресенье, 7 января 2018 г.
Рождественская майовка 2018 и ранее по тексту
- Хлопоты, хлопоты... Хорошшо или плохо - к Софиевской площади не продавится. Киев, да что там Киев - Украина выползла на рождественскую маёвку.... Многие - публично и много пожрать, поесть, покушать, пошамать, выпить, бухнуть, пропустить стаканчик. Во главе угла кисловато-горький рождественский глинтвейн, как прыщеватый подросток. Вы меня понимаете?
И главное, что это рождественское гетто цепко обвито всяческими инженерно разделительными коридорами. Впрямь каррамба, коррида и черт побери. Стекаем по узкой улочке к Кресту, обнаруживаемся в уютном семейном кафе с чизкейком из синего сыра и бисквитным суфле, сухариками и СЛАДКО замаринованными без обмана кусочками ароматной киевской беры... Груша такая легендарная, а еще кофе и пиво. Ну вот вроде бы на элитарной излучине от эрзац-продуманного народного счастья вот оно счастье наше, киевское.
Срыгивает маску рождественского предвечерья мокрющий киевский дождь. Спускаемся в метро. В поезде напротив дети киевских йогов-растаманов: девчушка и мальчонка, лет семи, первоклашки. Играют в условный тетрис двумя опавшими облицовочными плитками дома. Каждая размером в современный смартфон. Мальчонка гаврошевского типа определенно выигрывает, резво пощелкивая большим, а то и указательным пальцем. Девчушка с его стратегией соглашается. Игроков зовут подуставшие от семейной йоги мамаши. Они уже в дверях. И тут победитель небрежно говорит аутсайдеру: - Смарфончик-то верни.
Девчушка не успевает опешить... - Да, подари ты ей этот смартфон! - детским нагловато-просительным тоном говорю я. Ладно, грит мальчонка, дарю, тренируйся. Оба счастливы своими майолистыми, зелеными как крокодил, плиточными смартфонами. Они мне напоминают наше поколение тех, кто и по рангу и по чину не более чем их духовные дедушки. Этот наш по возрасту Андрей Макаревич как-то однажды выдал: - Ты помнишь, как всё начиналось.
Пожалуй, и я сегодня без капельки грусти вспомнил. Помню!
Брейгелевские чернокровки заполонили Подол. Худо-бедно у памятника Необачного встало с белоснежного и стеклянного колесо обозрения. И повалил «бедный» люд: за билетик сто грн. как-будто за вход в мавзолей либо в хрустальный саркофажец... А хазерты бидують... Питер Брейгель Младший отдыхает... Вроде бы и народ незлобливый, да вот крепко майданами топтанный, не разминуться, идут непробиваемыми стенками... Чуть не стенка за стенкой - бесконечный народный перелаз...Гвалт, гевалт, куда? Во вторую очередь мавзолею фуникулеру, маза в факе...чернь во фраке... Ихн цурес майнем сонем...Погиб еврейский Подол вчерашний, а нынешний под себя примеряют все пришлые чернокровки страны, и именно сегодня их много. Безумно и безобразно много... Агой кесар - а поц агрессор...
Самый муракамистый Мураками не сразу обнаружится в этот киевском дне, не растворясь до прежде в его всяческих жизненных непонятках со стойким житейским подтекстом десятка тысяч судеб на этом по-киевски тесном рождественнском пятачке.
За прошлый год я не прочел и трех бумажных газет. Их заменили и подмяли под себя всяческие электронные таблоиды и разномастные информационные Интернет-агрегаторы, благодаря которым я стал ведать и знать на порядок информативней более того, что мне было достижимо раньше, а вот киевские старички и старушки много и повсеместно повыкладывали всяческой домашней снеди прямо на газетках газетах и газетищах времён Лёни Космоса, а то и незабвенного Лени Брежнева.
Теперь без суеты они радостно и много жуют пьют и снова жуют, не обращая особого внимания на толпы ошеломевших и бестолковых потомков, которые толком знать не ведают ни хераськи о рождественской советской майовке... Родина требует героев, звезда рождает дураков...
Так что прислушайтесь, милейшие адиоты, кто не любит нас, тот не любит себя, без нашего суммарного возрастного авторитета чинная власть безвольна и даже смешна, у неё связаны руки. Меня сегодня восторгает Макрон, вчера мне была по доброму любопытна Меркель, уважительно любопытен Гавел, но ни один украинский политик в пору своего государственного расцвета не нес на себе коды преемственности Рода, той Украины, которая агонизировала не только последнюю тысячу лет либо прошлое столетие, но и все годы нового 21 века только потому, что виды у власти на внучат наших - это сделать планово и из них новых роботов с теми же плиточными смартфонами, которые были печально доступны предкам...
- 7 января 2015 г.| Не возможно сидеть на ёлке, чтобы не поколоться. Даже самые дешевые люди легко наказуемы за паскудную наличку вчерашних кукловолов, охранявших до последнего кровавую майданную ёлку...
Чтобы этого не произошло, необходимо участвовать во всех радикальных положительных переменах до последнего вздоха, и оттого нам нет времени почивать на лаврах до самой смерти!
Веле Штылвелд, поэт и гражданин
...обычно подзаборная рать начинает сбраживаться в титушек по особой схеме. ведущему выдается бабло на 2-3 бутылки водки и ящик пива на два-три дня, дружеские фотки на память - идут в отчет смотрящему. по отчету он получает 300-400 грн. налички и задание на местные блокировки, тренинги на подзаборных свалках для пацанвы от 14 до 19 лет и только затем на дело. Так действуют ячейки среднего залегания. И вот тут за каждую пропущенную такую ЯЧЕЙКУ участковому менту крутить РОВНО ГОДИШНИК НА ОБЩЕЙ ЗОНЕ!!! Рекомендую товарищу Авакову ввести в должностные инструкции ПРОКУРВЛЕННЫХ МЕНТОВ НА МАССИВАХ СТРАНЫ!!!!
...и ещё по поводу "украинские танки вошли в Донецк"
- Владимир Котляр С богом, братва....Вернитесь живыми пацаны, не подставляйтесь.
- Веле Штылвелд в принципе, время тишины, но баралей нефти за 52 доллара. Так что танки грязи не боятся и ни одно жиромордие сверхприбылей на заправке бронетехники уже не сделает. В этом сила, брат. При таком раскладе может и прорвёмся... Аминь!
Сочельник
Просыпаясь средь ночи, он играл водевиль.
Дружен был с упырями, с вурдулаками мил.
Жриц носил с глазырями, ел младенцев зари,
заедая стихами их земные грехи.
Но порой в прндвечерье напивался до грёз,
словно в пришлый сочельник и душа шла в разнос.
Танцевал на татами, спал с девицей шальной
у которой в нирване НИК являлся - любовь!
И бывало случится в дни, когда всё не так,
мог он в зюзю напиться как босяк, за пятак.
Пинту пил он к обеду, да три пинты с утра,
чтоб сложилась беседа с миром грёз до темна.
И уже в предвечерье - пинты три за покой.
Но девчонка-шалунье в приступ шла на разбой:
до того целовала, др того в страсти жгла,
что покоя лишала от зари до темна.
И на фоне гротеска в пересортице снов
от темна до рассвета вовлекала в любовь.
+ + +
Эдгар По на Лимпопо отправлялся в понедельник.
Эдгар По с Лимпопо возвращался как когда…
Эдгар По прожил жизнь, как отчаянный бездельник,
и порой Эдгар По напивался, как свинья.
Он писал жуткий бред о плащах и о воронах –
кайфовал, блефовал и в гробу читал стихи…
Ко всему, Эдгар По был отчаянно влюбленным
в человеческих тел бесконечных грехи…
Он пытал естество подозрительно и пылко –
виски пил, жрал коньяк да и опиум курил…
Плешь имел ото лба и до самого затылка
оттого, что всегда по-английски говорил.
Черный ворон к нему прилетает на могилу
в очень красном плаще и по-русски бред бубнит
отчего-то всегда в очень древнюю мобилу,
а вторая в гробу в черепке пустом звенит.
Эдгар По, как в кино, воскресает в понедельник,
Эдгар По, как свеча угасает – вот те раз!
Пишет он не для нас в этот выстывший сочельник
новый свой, страшный свой, удивительный рассказ…
+ + +
- По-фински оно называется Himmeli или Olkikruunu. Первое название идет от шведского слова himmel – небо… Выглядит это украшение как пирамидка из соломы, подвешенная к потолку. Раньше у финнов была традиция в рождественский сочельник подкидывать к потолку солому. По тому, сколько соломин застревало между деревяшками потолка, судили о том, какой ждать урожай: чем больше – тем урожайней год. Солома, кстати, в разных обрядах у северных народов большое значение играла. В некоторых местах соломой устилали в Рождество весь пол, а иногда в праздничную ночь вся семья ложилась спать на соломе. В христианские времена это объясняли тем, что Христос родился в яслях, но корни обычая более древние и были они связаны с земледельческой магией. Но вернемся к нашей пирамидке. Сейчас, конечно, делая химмели, исходят из размера помещения, но стараются тоже сделать это украшение побольше. Обычно химмели делается из ржаной соломы, но сейчас это правило не всегда соблюдается.
- Где бы вы ни увидели людей, коими правит тайна, в этой тайне заключено зло.
- Если дьявол внушает, что нечто слишком ужасно для глаза, – взгляните.
- Если он говорит, что нечто слишком страшно для слуха, – выслушайте.
- И если вам померещится, что некая истина невыносима – вынесите её...
© Гилберт Честертон (1874-1936).
Мысль: на ютубе в 2011 года читал поэтические циклы, одет был сиро, по домашнему, жутковато, выхлебывал десятилетний уход за матерью. Многие до сих пор не переносят смотреть. Морально страшно, но иных записей того времени у меня нет. В ту пору гремели пленки майора Мельниченко, а поэзия жила и заявляла о себе куда как скромней
Мысль:градус пост-человеческой деградации в телесериале Кости: секс повсеместный - спонтанный, бурный, непредосудительный - в свернаучных лабораториях, в офисе окружного прокурора и в кабинетах всячески психаналитиков, или это только у нас в Украине 650 тысяч выявленных венерически больных, из которых 380 000 инфекцированных спидом, при этом умерших от спида только за последние десять лет 22 000, а от банального евразийского сифилиса до двух тысяч в год. И это сериал, именно этот, спешно переведен на украинский язык, как недостижимая вершина американского интеллектуализма... Герои просто обворожительные, ну просто блядские обожамчики.
Конечно, Украина не столь интеллектуально продвинута, и ей только и остается уповать на папиков с кинобаблоидом в кармане и без малейшей способности толково общаться ни на украинском, ни на русском языковом речении, откуда их только поперло... Вот уж точно крепко постсовковые кости...Шмальц по нашему называется... Крепко фаршированный баблом шмальц от украинского министра культуры.
по сути, чисто с культурологической точки зрения, мы должны не перенимать пан-американизм, а сочувствовать его высоко технологической и высоко интеллектуальной мало эмоциональной бесчувствености в преддверии эпохи роботов...
Наш мир по любому окрестному поводу любит и умеет назначать третейских судей
без внутренних гироскопов совести.
без внутренних гироскопов совести.
понедельник, 10 июля 2017 г.
Веле Штылвелд: Албанский дневник - off and on again - начать сначала
Даже для благозвучия речи
не пиши на сиротском наречье!
Открой для себя Албанию!
Албанские турманы вдохновили Пабло Пикасо
написать голубя МИРА!
* * *-
Материнские дискотеки - минотавры танцуют лихо.
Лихолетья былого вехи опадают в нирвану тихо.
Племенные вожди в экзиле, торжествует безглавый прайд -
о безумии здесь забыли - всё отныне в стране all right.
В гастрономы стремятся гномы, но ни сколько не за жратвой -
в портмоне их живут скупидомы - ешь глазами и будь здоров.
Не ходил бы ты с ними в разведку, словно пролит в душе керосин,
будто вдруг надломили ветку, на которой кричал павлин.
И теперь он уже не птица, хоть по-прежнему жрет ячмень,
а по пятницам просом поститься, но вот слово его - кремень
Он как глянет на лет поклажу, закурлыкает куд-куды
и прибавит: - Не лезь, а то вмажу, наклюю на груди бигуди.
И пойдешь ты плясать и хрюкать под раскосый осенний блюз.
Есть пацаки - ходи и думай: то ли в цаку, а то ли в шуз.
* * *
Start again - turn off and on again
start as before last love for everyday
and all of new will maybe let bygone,
In which you were happy and so young.
* * *
Три лагуны, два портала - всей страны на карте мало.
Порт фрактальный средь веков для приблудлых чудаков,
небо в мареве зарниц, словно занавес кулис,
а на них, чеканя слог, Откровенья пишет Бог!
Их ещё не распознал - не торопит терминал.
Но уже в круженье драм вижу самый высший балл!
Это кодовый заслон для стяжателей времён.
Бог допустит и простит только тех, кто верит в скит.
Преднебесье средь Небес, для того, кто вверх пролез -
подтянулся и пошёл прямо в небо - нагишом!
Звуков горних слышен рог, бродит здесь единорог
и внимает каждый раз, свято Господу молясь
звуки утренней зари, вздохи радостной любви,
и в круженье вешних сфер он трубит, что сам прозрел,
всем иным не до того - на Олимпе пьют вино
и взирают сверху вниз на истории каприз...
* * *
Резная образная дека спасает время человека -
его врачует и целит, как добрый доктор Айболит.
Из древней образной стихии к нам Боги прежде приходили...
Увы, нащ разум занемог, когда спасительный чертог
пришел за нами на заре - им правил Бог в одном лице.
Иные все о нём забыли и их мы в Вечность отпустили,
где и покоятся до сих без уважительных вериг...
А мы опять взываем к Богу: - Построй нам счастья синагогу,
открой на будущность глаза, нажми на горя тормоза,
яви чудес густейший лес без заунывных скучных месс,
без запретительных табу и знаков всяческих на лбу.
Приди и правь, являя в Навь Любви и Счастья пектораль!
* * *
Время древних шаманов, кодировка небес.
Дивный призрак туманный словно в небо пролез.
Льёт над миром из радуг профитроли судьбы.
Той, что небо оплавит воском вещей молвы.
Льёт, как мирро, просеко - простакам Авалон:
бьются рыцари в поле, пьёт прислуга бурбон.
А шаманам столетий не страшны плевела -
каждый небо разметил под чудес письмена.
У шаманского эго сжалось прошлое в хлам -
кто бы в будущем не был, всяк узреет бедлам!
В сгустке пришлых народов отшумели своё.
Торжество древних кодов даль столетий прожгло.
И в поветрии рваном всяк себя оградил
от единственной раны, жизнь с которой прожил.
Хоть отныне расстриги, но в безумном бреду
в грозы вещие книги пишет всяк на ходу.
На весах предвековья мир их смертью прикрыт,
но у их изголовья жизнь как прежде кипит.
Общий скит в Преднебесье, чудный жезл из зари
с ними вмиг повсеместен - им калманят они.
И на кромке туманов средь нирван и забот
стерегут они вечно человеческий Род.
* * *
Ешь Албании початок, мистер хипстер, Зелен Гай -
придорожных зёрен остров и оазис получай!
Этот вычурный оазис вдоль шоссейной полосы
словно дней волшебный базис для влюблённого Мусы.
Же этем, азъ съм обычам, мистер хипстер Зелен Гай.
Страж полей в таком обличье словно вслед кричит: - Банзай!
Подле бахчевые шлюзы - тормози, плати, бери!
Зелен Гай дарует узы на перевязи Любви!
Там арбузы - гранд синьоры, тут те' дыни в три ряда,
подле в кадках помидору и клубники кузова.
Из ботвы от кукурузы стрихи маленьких застав -
приходи, глазами юзай и в багажник сытость ставь!
Ншь Албании початок, мистер хипстер Зелен Гай.
Виноград созревший сладок и оливковый достаток
скоро вызреют - срывай!
Мистер хипстер - вечный пуриц, Зелен Гай - почти что рай:
на полях не сыщешь улиц, там достатка урожай.
Зелен Гай бредет вдоль трассы с ароматами дорог.
Вот где зреет счастья масса ,в формах древнего караса -
та что нам назначил Бог.
Восхвали его достатки, съешь албанские початки -
крутит мельница попкорн, а кино со всех сторон...
* * *
Неспешный мир, где много коз и дынь, смоковницы, арбузов, винограда,
черешни и клубники - шо вам надо?! Марушка, Мариам, Мария, мир...
Я этот мир при жизни посетил,чтобы сказать, албанский мир - что надо!
В который слов не выпустишь торнадо - не тот язык, наружка не прошла.
и не пробился литер за каляки,чтобы и здесь отслеживать - инакий.
Я спрятался за здешние места... и СБУ с его - всё знать нам надо.
А надо лишь не головой с моста, а смузи пить - волшебные места,
о родине не шибко горевать, в её дерьмо ещё успеем, блядь...
Далось оно на здешнем берегу - средь дюн и волн калманю: Я живу!
Из 2014 г.:
КОМСИ КОМСА ПО-УКРАИНСКИ
снова каменные йетти бессердечно злых -
снова каменные души в наших часовых
горько держат нас на суше скрадерных забот,
оттого всё глуше, глуше наша жизнь бредёт.
Цепко держит нас с тобою пришлая шпана,
предпочившая разбою власти удела.
Прихватившая на крови, словно упыри,
наше чаянья о воле, счастье и любви.
На иссушенной планете даже зла камзол
перекраивают йетти в ноский, как Кобзон.
Чтоб пристал он априори к пасынкам судеб,
чтоб те век не знали воли, если черствый хлеб.
Чтоб восстали комиссары и дикретный строй.
Гадил в жизни - расстреляли и КОНЦЫ С ХАМСОЙ
* * *
бриты брили европу битами евродебилов
русские йетти парили под облаками
бриты империю снова свою возродили
им не в первой куковать на земле с дураками...
встанут заморские страны под флаг Королевы
и Средиземье подвинется к черту в подмышки
выдут британцы чтоб выбрить с европы холеру
и надавать зачухранцам московских гостинцев
и за убитого прежде, не нового в мире
плачет волынка сегодня о нем на клавире.
завтра для узких построят железные клетки.
драться умеете - марш в гладиаторы, детки...
И загрызайтесь с друг дружкой навечно строями
жить вам приблудам дворняжек нездешних родами...
в каждом роду племенной будет есть самых в сильных.
прочих в рабы на галеры - как касту бессильных.
Нет среди вас уважаемой в мире предтечи,
вы одичали - и несть в вас души человечей....
* * *
Матрица старого пола отрывается с кровью -
не поддеть её сразу - ни металлом, ни новью,
ни забралом из золота, ни скопьем алмазов...
Матрица старого мира отрывается с болью, не сразу!
среда, 6 июля 2016 г.
Борис Финкельштейн: ПУТЬ ПОД СОЗВЕЗДИЕМ АРЬЕ-ЛЕЙБА, продолжение2
(читать ранее: http://agitprom2014.blogspot.com/2016/06/1.html)
- ОСТЕР | Из года в год вся Фимина семья, с наступлением лета, вступала в фазу подготовки к переезду. Только не подумайте, что речь идет о том, что приравнивается к двум землетрясениям. Просто наступал тот день, когда вся семья готовилась к выезду на традиционную дачу. Это действо совершалось из года в год, часто совместно с кем-то из многочисленной родни. Места «выпаса» вообще-то менялись: Козин, Иванково, Пырново. Но чаще всего – Остер.
Сотни разграбленных и сожженных дотла местечек, сотни тысяч загубленных жизней, земля, пропитанная кровью разрубленных на части детей, стариков и изнасилованных женщин – до настоящего времени не раскрытая страница истории.
Фимино детство пришлось на годы, когда старшее поколение, в основном, состояло из уроженцев таких местечек.
Ностальгия заставляла стариков, (невзирая на сложность таких летних демаршей) вырывать свою семью из городской цивилизации с броском в направлении природы тех местечек (или близлежащих к ним), из которых они родом.
Вообще-то, именно такое понятие «дачи», когда «со всем гамузом» и «мишпухой» - это чисто еврейское.
Летом Остер (да и не только он) становился этаким еврейским лежбищем. Население бывшего местечка возрастало в несколько раз, меняя свою окраску не только за счет возрастания количества людей. Наплыв приезжих значительно поднимал заработки местной братии. Речь из преимущественно украинской плавно переходила в русско-еврейско-украинскую или русско-украинскую с еврейским акцентом.
Паром, одна из достопримечательностей Остра, на летнее время залечивал раны и мозоли на руках паромщика, временно перераспределяя их на руки шустрых еврейских мальчишек.
Но и кроме парома прелестей у Остра хватало.
Это - и йодистые воды Десны, и песчаные пляжи, и заливные луга с красивейшими озерцами, и лесные массивы с разнообразной флорой и фауной.
Летний прирост населения происходил не только за счет киевлян. Москва и Минск, Ленинград и Мурманск, Брест, Чернигов и Грозный за три летних месяца обеспечивали годовое материальное благополучие коренных жителей Остра.
День выезда Фиминого семейства всегда проходил по одной и той же схеме.
Вначале вынос бесконечной череды «бебехов» (как любил говорить Фимин папа), начиная от традиционного примуса и заканчивая раскладушками, матрасами и баулами с постельными принадлежностями. Затем следовала погрузка вещей в кузов грузовика, который дед Арон обычно «снимал» (как сейчас это звучало бы) на Сенном рынке. После чего все семейство размещалось по площади кузова (за исключением Фиминой бабушки, имеющей честь располагаться в кабине с водителем).
А далее – три часа «с ветерком» - пылью в лицо и болтанкой на ухабах и рытвинах. Действо заканчивалось торжественным въездом в Остер и разгрузкой.
Обычно, пока взрослые обустраивали быт, Фима устремлялся на сбор информации: кто из друзей приехал, много ли людей на пляже, переправляет ли на лодке однорукая баба Мотря, доверяющая Фиме управление задним веслом.
Пляж, как основное место пребывания дачников в солнечную погоду, находился на другой стороне Десны. Переезд «на бабе Мотре» стоил дороже, чем трехкопеечная переправа на пароме, но находился там, где обычно снимали дачу Фимины родные - от «базара» и парома дальше, зато – дешевле, а к заливному лугу и лесу ближе.
Близость заливного луга означала наличие коровы у хозяев рядом стоящих домов, а, значит, свежее утреннее и вечернее парное молоко на столах у дачников. А что может быть вкуснее и полезнее для подрастающего организма, чем краюха деревенского хлеба со стаканом теплого, пахучего парного молока.
Пляж напротив, тоже - был менее многолюдным и более чистым.
Учитывая, что места поселения не менялись годами, дачники хорошо знали своих соседей по даче и обычно «кучковались» семьями на полном доверии.
Основные Фимины друзья, как и он, были из числа старожилов дачной жизни Остра и, понятно, приходились им соседями.
Женя из Минска и Марик из Киева были Фимиными одногодками. Их дружбу цементировал не один совместно проведенный в Острее сезон. Но не только одна национальность (что было не удивительно) свела подростков.
Разнообразие совместных мероприятий предоставлял Остер своим гостям. Здесь - и утренняя рыбалка, и игры на пляже, и, конечно же, вечерний футбол на зеленом лугу, располагавшемуся недалеко от мест обитания троицы.
А за лугом маячил сосновый бор, с обилием грибов и ягод. Туда компания выдвигалась в пасмурную погоду, когда пляж и его солнечные ванны скрывались за облаками или грозовыми тучами.
Женя, обычно, приезжал в Остер с бабушкой и дедушкой. Его родители на лето «сплавляли» отрока к дедам, а те, в свою очередь, из года в год для оздоровления внука снимали дачу в Остре.
Женины старики являлись коренными обитателями Киевского Подола.
Подол – низина Киева, где до революции ремесленной части еврейской общины Киева было разрешено поселение. Только евреям, купцам первой гильдии, было дозволено жить на холмах старой части города.
Бывать на Подоле Фиме приходилось не часто, но гулять там он любил.
Что тянуло Фиму туда, он объяснить не мог. То ли своеобразие архитектуры, то ли колорит обитателей. Возможно – нечто на генном уровне. Там на углу Нижнего Вала и Константиновской находилось двухэтажное строение, собственность его прабабушки по материнской линии. Выходцем с Подола был и его дед Арон.
Именно на Подоле, во времена Фиминой юности, проживала значительная часть евреев Киева, и располагалась единственная в городе действующая синагога. Именно на Подоле, наряду с русской и украинской речью, можно было повсеместно слышать грассирующий идиш.
Состав обитателей Подола лучше всего характеризует картинка, которую однажды «зацепил» Фима по пути к Жене.
Иногда Женя из Минска приезжал в Киев и на другие (не только летние) школьные каникулы. И, конечно же, друзья с радостью встречались.
В один из таких Жениных наездов в Киев, Фима вошел в один из характерных подольских двориков, где проживали Женины деды.
День был солнечный. Во дворе играли дети, а скамейки возле парадных, как обычно, оседлали пожилые обитатели прилежащих строений. Их общение, в отличие от общения бегающих по двору детей, проходило преимущественно на идиш.
Диссонансом умильной идиллии спокойной атмосферы, царящей вокруг, прозвучал выкрик мальчика лет семи:
- Семка, еврейская морда, отдай пистолет!
Эта фраза как-то мгновенно подавила общий монотонный рокот. Над двориком повисла гнетущая тишина.
Ее нарушил импозантный старец, лет восьмидесяти. Из всех, находящихся в этот момент на лавках, он был старшим по возрасту.
- Вовочка, котик! «Абиселе»** подойди сюда. Почему ты говоришь такое?
- А чего Семка взял мой пистолет?
- А причем тут «еврейская морда»?
- А какая же, если он – еврей?
А скажи мне, «майне пуним»***: Кто твоя бабушка Циля или твой дедушка Абраша?
- Папа и мама моей мамы!
- А кто твой дедушка Муня?
- Папин папа.
- Так вот. Они – евреи. И кто ты после этого?
- Я – русский.
И, расплакавшись, Вовочка убежал домой (вероятно, выяснять у родных свои родовые корни).
«Шлемазл»**** ребенок! - задумчиво выдавил из себя старик.
Где сейчас тот подольский «аромат»? И где сейчас те дома и дворики?
Пришлые нувориши начисто смели трогательное, щемящее, особенное нечто…
И не только Подола. Нынешний Киев в значительной степени потерял своеобразие, как в архитектурном аспекте, так и в колорите его обитателей.
* Мишпуха – (ивр. Мишпаха) родня
** Абиселе – (идиш.) чуть-чуть, немного
*** Майне пуним - (идиш.) мой ребенок
**** Шлемазл – (идиш.) несчастный
четверг, 9 июня 2016 г.
Борис Финкельштейн: ПУТЬ ПОД СОЗВЕЗДИЕМ АРЬЕ-ЛЕЙБА, продолжение1
- СТРАСТИ ЛЮБОВНЫЕ (школа 13) | Любовь к противоположному полу Фима познал достаточно рано. Вслед за своими друзьями 5-летний малыш начал оказывать внимание девочке из своей детсадовской группы. Эта «страсть» продолжалась целых три года, пока не проснулось новое чувство, уже к своей однокласснице. Ну не мог Фима оставаться в стороне в то время когда половина их класса «по уши втрескалась» в эту маленькую прелестницу Иру П.
Выросший под опекой старшего брата Фима и в школе был на привилегированном положении, так как его опекали сверстники брата из класса на три единицы старше. Но это был не тот случай, когда можно было отсидеться. Фимины одноклассники прекрасно знали, что, вступая с ними в единоборство, он к опеке старших никогда не прибегнет, так как умеет неплохо постоять за себя. В этом сказывались борцовские уроки, которыми старший брат постоянно донимал младшего.
Часто эти уроки плавно перетекали из разряда мирно- спортивных в элементарную драку, в которой (до шестого Фиминого класса) Илья неизменно одерживал победу. В этих случаях младшему было трудно что-либо противопоставить возрастному физическому превосходству. Но, как говаривал Илья о Фимином «шкипидорном» характере, иногда он умудрялся поражение претворять в этакую полу-победу.
Не сдаваться никогда. Эту истину маленький львенок усвоил достаточно рано. И пусть что-то болит, и пусть кровь течет из разбитого носа, и пусть кулаки режут только воздух – вперед и только вперед за удачей.
Сколько раз любящий их до безумия дед Арон с криками: «Рива! Они убьют друг друга, Рива», - разнимал этот катающийся клубочек или подставлялся под чей-то удар. Но сии домашние уроки не проходили даром, ибо выработали из Фимы (несмотря на его маленький рост) весьма опасного противника в любой потасовке.
А чувству не прикажешь. И на заре своей школьной любви Фиме довелось получить и поставить немало «фингалов».
Надо отдать должное и нашей героине. Она, в столь юном возрасте, проявляла максимальную женскую изворотливость, умудряясь в течение нескольких лет не только крутить голову, но и распределять внимание на каждого из «ее подножного корма».
То, что происходило с ее малолетними поклонниками, удивляло даже их виды видавшую пожилую учительницу.
Достаточно скоро, от разборок и драк, борьбу за свою пассию мальчики перевели в сферу иных интересов.
Ира с подругами играет на переменке в «классики» (этакая асфальтно-отрывная игра кузнечиков)… И в этом, не мальчишеском действе участвуют, в полном составе, все ее поклонники. Плевать на смешки и издевки со стороны: «девчачьи игры», - скачут себе на одной ножке. Даже со скакалочкой - готовы, лишь бы рядом и на виду дорогих глаз. А попасть в одну команду, если за металлоломом или макулатурой - это вообще верх везения.
Их учительница умело использовала пристрастие своих мальчишек, сбивая команды на очередное пионерское мероприятие. Фиме, при этом, обычно не везло. То ли его - математического любимчика, их «Шуба» (укороченная форма фамилии Шубина), как звали они свою классную даму, сознательно оберегала от «тлетворного влияния» Иры (отнюдь не отличницы или хорошистки), то ли это было простое Фимино невезение.
В четвертом классе Фима настойчиво выпросил у «классной» место в команде «собирателей бумажного хлама» со своей избранницей. Но, праздник закончился не так, как хотелось. А впрочем…
- ПЕРВЫЙ ВРАГ | Дружить Фима умел. В юном возрасте у него было много сверстников, которых он считал своими друзьями. А врагов, как таковых, то ли по складу своего открытого характера, то ли по причинам малолетства как-то не нажил. Были некоторые индивидуумы, которых он сторонился, но враждовать – это было не в его натуре. С кем-то подрался, с кем-то поругался – через пару минут ссоры как не бывало. Чаще случались его обиды на родного брата, но это – семейное.
четверг, 26 мая 2016 г.
Борис Финкельштейн: ПУТЬ ПОД СОЗВЕЗДИЕМ АРЬЕ-ЛЕЙБА
- ИЮНЬ 1969 | В этом плацкартном вагоне поезда Одесса – Новосибирск их оказалось семеро – будущих абитуриентов НГУ (Новосибирского государственного университета). Отличие индивидуальных особенностей каждого увязывалось одним характерным сходством – наличием соответствующей записи в «5-ой графе» паспорта. Та самая национальность, которую объявление из старого анекдота меняло на две судимости, заставляла их странствовать в пределах «великой и необъятной». А кто другой поедет поступать, хоть и во второй по значимости после МГУ университет Советского Союза, но все же – «тьму-таракань» (по понятиям этой киевской «поросли»)?
Киев и Москва страдали устойчивой аллергией на этих еврейских «ундервудов», которые уровнем своих знаний подавляли основную массу абитуры. A как, в таких условиях, «бедным» экзаменаторам столичных вузов выдержать негласную, «спускаемую» сверху, двухпроцентную норму по приему этих «нехристей»?
«Но страна сказала: Надо!.. ».
Методы «срезки» апробировались и распространялись. Можно было в идеальную письменную работу внести свои «коррективы» - от нескольких лишних запятых до исправления букв и цифр. Можно занизить оценку – пока будут апеллировать, экзамены пройдут. А можно, на устном экзамене, посадить экзаменующегося под перекрестный «допрос» двух экзаменаторов и, методом упреждающего вопроса, не давать времени на обдумывание и ответ. Изысков было множество, как и контрмер, которые находились и применялись.
Все поступающие доподлинно знали, что по письменным экзаменам следует немедленно требовать официальной перепроверки. А на устном экзамене, идя на заведомый конфликт в «перекрестном обстреле», каждый вопрос и ответ записывать, нахально отдавая бумагу на подпись экзаменаторам. Каждый вопрос и ответ! Представим ситуацию и оценим права сторон? Естественно, применение подобных контрмер не было массовым.
Но даже легендарный, благополучный исход оставлял в подростковой душе незаживающую рану.
- А теперь задумаемся: какая еврейская мама пойдет на заведомую травму психики своего дитяти?
И отправлялась отнюдь не худшая «абитура» завоевывать просторы Урала, Сибири и Дальнего Востока. Так страна решала проблему развития периферии.
Фима Факторович был одним из этой «великолепной семерки», отчалившей в конце июня (почти сразу после выпускных экзаменов) на «покорение Сибири Ермаковичем».
Почему так рано? Дело в том, что в отличие от общесоюзной нормы - начала приемных экзаменов в вузы с 1 августа, трем самым значительным высшим заведениям страны было предоставлено право начала приема с 1 июля. Этими грандами образования являлись МГУ, МФТИ и НГУ. Их дипломы котировались и признавались по всему миру, что и служило основанием для привилегий.
Возможность совместить в одном сезоне две попытки поступления увеличивала для юношей шанс избежать «прелестей» почетной миссии: предстать в качестве «пушечного мяса» советской армии. Но вероятность поступления увеличивалась, отнюдь, не в два раза. Высочайший конкурс на все факультеты и уровень требований в этих престижных трех вузах «отметал» большую часть желающих, позволяя «наполнять» эти высокого уровня студенческие аудитории лучшими из лучших. Правда, было одно маленькое «но», нарушающее гармонию справедливости отбора – наличие той самой 2% нормы для евреев, неукоснительно выполняемой в Москве.
«Пражская весна» с обилием характерных фамилий в протестном диссидентском движении, в дополнение к войне 1967 года на Ближнем Востоке и всплеску публичных выступлений «невыездных», усугубила негативное отношение власти к еврейской части своих граждан.
К счастью, Новосибирск, а, точнее, новосибирский Академгородок, зараза антисемитизма в 1969 году еще не накрыла.
Успешные попытки просачивания туда «украинского десанта» в предыдущие годы, подвигали еврейских мам на своеобразный подвиг самопожертвования, ради перспективы своих чад.
Фимины родные, конечно же, желали своему отроку «иметь место» под киевским небом, в киевском вузе.Тем более что старший Фимин брат Илья проходил свое обучение вдали от родных пенатов. Но опыт его посягательств на такое место в вузах Киева, заставлял усомниться в целесообразности этого шага.
Илья, заканчивал школу в 1966 году, когда по Союзу происходил возврат от одиннадцатилетнего образования к десятилетке.
Этот год ознаменовался двойным выпуском учащихся 1948 и 1949 годов рождения. Естественно, что количество мест в вузы увеличено не было, зато конкурс автоматически вдвое возрос. Но, в отличие от Фиминого выпуска, отсрочка от армии тогда предоставлялась не только студентам, обучающимся на дневных отделениях, но, также, и «вечерникам», и «заочникам».
Приемные экзамены для последних двух категорий проходили, как правило, осенью или, «в добор», зимой.
В первый год после окончания школы Илья умудрился совершить четыре попытки поступления в Киеве.
Первая, в Политехнический институт на дневной факультет, сорвалась после первого же экзамена – двойка по письменной математике (естественно, искусственное «передёргивание», которое, по счастью экзаменаторов, интеллигентная родня оспаривать не собиралась). Вторая (туда же на второй поток) была «зарублена лихой парой» на втором экзамене - устной математике. Третья попытка, на заочный факультет Строительного института, оборвалась на сочинении (последнем экзамене).
Но наибольший удар Фимина семья получила от вечернего отделения химфака Политехнического института.
Невзирая на все перипетии экзаменационных баталий и выставленные для него барьеры, Илья добрался до последнего экзамена – устного по химии.
Надо сказать, что данный факультет был выбран неспроста. Его в предвоенные годы закончил их отец. Заместитель декана факультета был его сокурсник, который, на одной из юбилейных встреч выпускников, заверил отца в своей искренней дружбе и просил обращаться к нему, в случае необходимости, «без церемоний». Несмотря на свои скромность и щепетильность, после «проработки» собственной супруги (которая до этого, и после, не позволяла себе самое понятие «давлеть» на мужа), Фимин папа пошел, таки, на встречу с сокурсником и получил заверение в удачном решении вопроса.
Следует заметить, что «удачное решение» означало всего-то троечку, так как по ходу экзаменов изначально низкий конкурс превратился в ничто. Кроме того, Илья год до этого усиленно готовился по химии с репетитором, кандидатом химических наук.
Возврат Ильи с экзамена добавил седин всей их родне. Сам он был раздавлен той «удачей», уготованной ему на экзамене.
Очередная, стандартная пара полчаса пыталась безуспешно найти пробел в его знаниях. К сожалению, понадеявшись на свои знания и обещания отца, Илья, при появлении на «поле» второго экзаменатора, не стал записывать под подпись вопросы и ответы. Фактически, повода усомниться в своих знаниях Илья не дал, запнувшись лишь на последнем вопросе: «Можете ли вы написать формулу такой-то кислоты?». После минутного замешательства экзаменуемого последовала гениальная фраза экзаменатора: «Ну, если вы не знаете такой «элементарщины», то дальше вас спрашивать нет смысла. Два!».
Репетитор Ильи (кандидат химических наук) формулу предложенной кислоты, также, не смог записать, ввиду отсутствия в его познаниях каких-либо сведений о химическом соединении с подобным названием. Справочная литература об этом феномене тоже промолчала. А сокурсник отца выразил свое сожаление, сообщив, что он был не в состоянии повлиять…
Проработав год на стройке, Илья с блеском поступил в Кемеровский политехнический факультет, набрав 15 баллов из 15 возможных (две математики и физика).
Его негативный опыт не был фатальным стечением обстоятельств.
Скорее, исключением из правила были те счастливчики, которые просачивались в киевские и московские вузы с наличием «пятой графы». Они становились своего рода легендой в среде еврейской абитуры.
Отрывать второго сына от семьи было и больно, и горько. Старший – за три тысячи километров один - в холодной Сибири. Теперь - туда же и младшего?
Идея поступления на математический факультет Новосибирского университета возникла «не с кондачка». Первым принес ее в Фимин дом сын близкой маминой подруги – Гриша Сойфер. Он поступил туда в 1966 году. Часто бывая у них в доме по дороге из Новосибирска в родную ему Славуту и обратно, Гриша много рассказывал о тамошней жизни, учебе, перспективах роста и отсутствии предвзятого отношения к поступающим.
За два года до окончания школы Фима огласил своей родне решение поступать именно на математический факультет Новосибирского университета.
Первое место на Киевской городской математической олимпиаде в 10-м классе подтвердило его претензии.
вторник, 17 мая 2016 г.
© ВелеШтылвелдПресс : Осколки
- © ВелеШтылвелдПресс : Осколки: Евгений Максимилианов:
Найти Бога в себ е- философия, проза, поэзия - избранное- Вы пробовали просто писать... Ярко, на старте чуть без царя в голове, а затем, определяя и жанр и вектор духовных изысков. Многие застряют просто на старте, потому что у них нет и не может быть в этой опущенной ворами стране своих литагентов и стартовых духовных проводников.
Говорить о ворах привластных в этой стране можно горько и бесконечно, но поднимается давно уже не пацанва, из которой начали отсекать литсорняки ещё 10-16 лет тому назад.
Ну нет у них, нынешних, духовной среды литературного обитания, и тогда они тянутся к нам, вечным духовным диссидентам... За словом поддержки, за оценкой своего выстраданного по крупицам. Таким АВТОРАМ я обычно всячески подставляю плечо...
Вот и в последний раз Евгений пришел с очередной грустной уличной рассказкой...
Мол, был один бомжик-бомжара... Кому как, ведь, ясно, что к бомжам в Киеве принято относиться по-разному. Смотрит, под ногами - труба, не его, чужая! Сдал трубу в металлолом. Получил три года за не свое... распоряжение... Отсидел год... И был выпущен по амнистии.. Каждый месяц в милиции отмечаться...
- Ну, и что, - спрашиваю.
- Да знаете, Веле, - он то ходит в милицию, ходит, а вокруг - трубы, трубы, трубы...
- Типо, как при совке, - спрашиваю, констатируя, - всё вокруг колхозное, всё вокруг моё.
- Типа да, учитель. А вы знаете, на сей счет у Густаво Адольфо Беккер есть прекрасные строчки...
- Яви!
- "Жизнь моя - пустырем идти: оподает всё, что срываю...
На моём терновом пути кто-то сеет зло впереди...."
- Ученик, я тебя понимаю!!
Подписаться на:
Сообщения (Atom)