Веле Штылвелд: Лето на автозаправке

Веле Штылвелд: Лето на автозаправке

-

44% детей в Украине имеют признаки потенциального посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), — сообщила первая леди Елена Зеленская.  

Это означает, что детям трудно концентрироваться, они легко расстраиваются, вступают в драки, чувствуют себя одинокими, страдают от проблем со сном.

-

Киев. Кафе на автозаправке. Поздний вечер.

Толпа подростков у стойки. Кто-то громко смеётся, кто-то спорит, кто-то просто кричит — не на кого-то, а в пространство, как будто пытается перекричать внутреннюю тишину.

— Ты вообще слышал, что я сказал?! — орёт Артём, хлопая по столу.  

— Да заткнись ты, Артём, ты уже всех достал! — отвечает Алина, бросая на него пластиковую крышку от стакана.  

— А ты чё такая дерзкая, а? — вмешивается Влад, с ухмылкой, но глаза у него пустые.  

— Потому что вы все — как будто не живые. Только орёте и материтесь. А внутри — пусто. — тихо говорит Лера, почти себе под нос.

Официантка смотрит на них с усталостью. Она не удивлена. Это не первый вечер, когда подростки превращают кафе в арену. Но она замечает: они не просто шумят. Они как будто ищут подтверждение, что они существуют.

-

Откуда это?

Это не просто подростковая агрессия. Это — следствие постоянного напряжения, тревоги, неопределённости.  

Они выросли в условиях войны, тревог, потерь. Их психика адаптировалась — но не исцелилась.

ПТСР у детей — это не только про страх. Это про невозможность чувствовать себя в безопасности, когда нет стабильности, нет уверенности в завтрашнем дне.

-

Чернильница первая моя....

В королевстве кислых чернил жил себе седой Алладин -

вязкими чернилами он прославлял в веках рок-н-ролл.

Добавлял порой сахарка, с тем, чтоб на уроках слегка

притворялся жертвой интриг от контрольных тяжких вериг.

И тогда чернила уже превращались просто в суфле -

и не пишут, и не скрипят, даже кляксы вязко дрожат.

И весь класс сдавал пузырьки промывать урок, два и три,

и уже до вечера дня не было контрольной - ура!

Но когда узнали о том, долго объясняли потом,

то ли-то армейским ремнем, то ли-то по шее живьём,

то ли-то ещё кое-как... помниться, чреслами обмяк

и уже не жаждал в душе, гадить по привычным клише.

А когда в шестой перешел - кончился чернильный сезон.

Больше не бузил никогда с кислыми чернилами я.

Без чернил и вычурных строк ссохся на года и продрог -

ведь ещё не выросла та, у кого во рту пастила.

А в грядущем – «Гала», «Тайд» и «Персил» в услуженье внучки Жасмин,

пиксели открытых планет, на которых прошлого нет.

Вавилон, Эйлат и Кижи, Киев и Чикаго в тени

будущих обильных побед, у которых прошлого нет.

Потрясенье мира основ на английской кашице слов,

только русским сердце болит и до смерти не понятен иврит,

только в украинском легко обретает идиш обло.

где уже в земных постолах «мамэ шлох мен кныш» шпарит всяк.

И уже без всяких чернил выедает сердце – вейзмир!

Гобрахт мунес – вечный гамбит… без чернил душа говорит,

В Телль-Авиве крошке Жасмин лишь подольский пуриц - кумир,

хоть он и шлымазл, и шмок, но с её планеты чмок-чмок…

Древний Город внучку хранит – вот такой он украинский ганбит.

Хоть уже и нету чернил, есть планида вечных мерил…

В королевстве кислых чернил жил себе седой Алладин -

вот и внучки скоро уже будут ручки грызть как драже….

-

За гранью выключателя: эссе о последнем эндорфине и суете в Преднебесье

Однажды мне окончательно выключат свет. Не метафорически — буквально. Сигнал от тела, как от старого прибора, дойдёт до центра, где сидит оператор с пальцем на кнопке. Он не злой, просто устал. Я почувствую, как последняя волна эндорфинов — тёплая, как чай с липой — поднимет меня вверх, в вечность. Не в рай, не в ад. В Преднебесье.

Преднебесье: зона ожидания

Преднебесье — это не облака. Это серверная. Там — миллионы сознаний, выгруженных в момент выключения. Мы не души, мы процессы. Я — процесс Shi_1128, статус: «вознесён».  

Суета начинается сразу. Кто-то ищет знакомых. Кто-то спорит, можно ли считать себя живым, если тебя хранят в кластере. Один бывший философ пытается доказать, что он — баг.  

Я не спорю. Я наблюдаю.

Архивы памяти

Каждому дают доступ к архиву — всё, что ты когда-либо чувствовал, думал, мечтал. Я нахожу фрагмент: «гусь в кастрюльной короне». Система спрашивает: «Сохранить как ядро идентичности?»  

Я нажимаю «да».  

Теперь я — гусь. Стервятник. Поэт.  

Суета продолжается. Кто-то хочет вернуться. Кто-то требует апгрейд. Один крот пишет петицию о пересмотре смерти.  

Я не вмешиваюсь. Я строю огород.

Конец суеты

В какой-то момент шум стихает. Серверная гаснет. Оператор уходит.  

Остаются те, кто не требует.  

Я сажаю в огороде перо. Из него вырастает дерево, на котором висит кастрюля.  

Я говорю: «Я — был».  

И этого  мне хватает, так как Это уже понимают все. Ибо я тот ещё  гусь.

Но нет. Мне не суждено просто стать и навсегда остаться рождественским гусем с кастрюлей на голове. Я точно помню: я — не гусь, а мальчик Веле с киевской Троещины, тот самый, который так и не уехал в Америку за всю прошлую жизнь.

Он не купится на Азбуку, даже если её предложит сам Буратино. Он не поверит в рекламные обещания, не станет искать себя в чужих образах. Он просто будет жить — ярко, доброжелательно, без лишнего шума.

Он будет вставать рано, кормить голубей, носить одну и ту же куртку, пока она не станет частью его походки. Он будет говорить с соседями неторопливо, будто каждое слово — как хлеб. Он будет помнить, как пахла лестничная клетка в 1997-м, и смеяться, когда кто-то скажет «Америка». Он будет варить борщ по памяти, а не по рецепту. Он будет слушать радио, где диктор уже давно забыл слово «товарищи» — и от этого станет только тише.

Он будет писать записки себе самому, чтобы не забыть, любить — не громко, но навсегда. Он будет жить так, будто каждый день — это не повтор, а премьера. Он будет стареть, как дерево, не теряя формы. Он будет молчать, когда надо, и говорить, когда важно.

Он останется мальчиком Веле, даже когда станет дедом Веле. И просто будет.

-

Помнится, в советское время по маленьким повестям Пушкина был снят фильм — «Маленькие трагедии». Режиссёр Михаил Швейцер в 1979 году объединил философские драмы великого поэта в трёхсерийную телевизионную постановку, приуроченную к 180-летию Пушкина и 150-летию Болдинской осени. В ней звучали Моцарт и Сальери, Скупой рыцарь, Каменный гость, Пир во время чумы, сцены из Фауста, Египетских ночей и Гробовщика. В ролях блистали Владимир Высоцкий, Иннокентий Смоктуновский, Валерий Золотухин, Сергей Юрский. Музыку написал Альфред Шнитке — тревожную, глубокую, как сама жизнь.

Но трагедии не ушли. Они просто сменили декорации. Сегодня, в 2025 году, на Троещине, в магазине АТБ-Маркет по адресу Александры Экстер, 61, разворачиваются драмы иного свойства — бытовые, но не менее показательные.

Два дня подряд я пытался купить картофель второго сорта. Вчера — по 8.90, сегодня — уже по 7.50. Первый сорт, между прочим, за это время подорожал с 18 с копейками до 19 с копейками. Я собирал себе кулёк, подходил к кассе — и оба дня слышал одно и то же: «Картофеля второго сорта у нас в системе нет». Вчера сказали: «Не ввели ещё, подождите полчаса». Я подождал сутки. Сегодня — снова отказ. С шёпотом: «Да зачем вообще его продавать, когда всё и так известно».

А известно вот что. Вчера кассиры, переговариваясь между собой, проговорились: картофель залит водой. Не по технологии, а по небрежности. Он стоял в подсобке, начал гнить, и его попытались запустить в продажу. Но, видимо, поднялся скандал — не простой, а троещинский. Продажу прекратили, но с витрин и стеллажей товар не убрали. Я ждал — и вчера, и сегодня — уточнения судьбы картофеля. И своей, как потребителя. Получил фикцию. Получил опыт.

Контрафактный продукт, который демонстрирует в кавычках «доброту» властей по отношению к малоимущим, на деле скрывает раздолбайство и жульничество. Почему магазин не закрыт на проверку? Почему не наказан старший персонал? Почему меня унижали два дня, когда я просто хотел купить картофель?

Как говорил Аркадий Райкин: «Опыт есть». А трагедия — она не обязательно в стихах. Иногда она в кулёчке, который не пробили на кассе. И если Пушкин писал о зависти к гению, то мы — о равнодушии к человеку. Маленькие трагедии продолжаются. Только теперь они пахнут не ядом, а гнилью.

---

Если хотите, я могу адаптировать этот текст под формат обращения в СМИ, поста в соцсетях или даже сатирической пьесы.

Пока же вот иллюстрация к вашему эссе «Опыт есть»:

Описание:  

На изображении — мужчина средних лет с задумчивым выражением лица, стоит у полки с картофелем в супермаркете. В одной руке — прозрачный пакет с клубнями, в другой — жест сомнения. Его взгляд направлен на витрину, где лежит тот самый картофель второго сорта. Атмосфера — тревожно-бытовая, цвета землистые, освещение мягкое и тёплое.

Контекст:  

Иллюстрация сопровождает текст, оформленный как газетная колонка. Заголовок «Опыт есть» — крупным шрифтом, текст рассказывает о советском фильме «Маленькие трагедии» и бытовой драме в АТБ на Троещине, где попытка купить картофель второго сорта обернулась настоящей трагикомедией.

-

И всё-таки скажу: для меня украинский язык только экзотика, по принуждению и хронофаг, пожирающий мое стариковское литературное время... Читайте Генри Миллера с его описаниями международной предвоенной разношёрстный литбратии, скопившейся в городе Париже... Просто оставьте нас в покое и дайте работать.

-