- СТРАСТИ ЛЮБОВНЫЕ (школа 13) | Любовь к противоположному полу Фима познал достаточно рано. Вслед за своими друзьями 5-летний малыш начал оказывать внимание девочке из своей детсадовской группы. Эта «страсть» продолжалась целых три года, пока не проснулось новое чувство, уже к своей однокласснице. Ну не мог Фима оставаться в стороне в то время когда половина их класса «по уши втрескалась» в эту маленькую прелестницу Иру П.
Выросший под опекой старшего брата Фима и в школе был на привилегированном положении, так как его опекали сверстники брата из класса на три единицы старше. Но это был не тот случай, когда можно было отсидеться. Фимины одноклассники прекрасно знали, что, вступая с ними в единоборство, он к опеке старших никогда не прибегнет, так как умеет неплохо постоять за себя. В этом сказывались борцовские уроки, которыми старший брат постоянно донимал младшего.
Часто эти уроки плавно перетекали из разряда мирно- спортивных в элементарную драку, в которой (до шестого Фиминого класса) Илья неизменно одерживал победу. В этих случаях младшему было трудно что-либо противопоставить возрастному физическому превосходству. Но, как говаривал Илья о Фимином «шкипидорном» характере, иногда он умудрялся поражение претворять в этакую полу-победу.
Не сдаваться никогда. Эту истину маленький львенок усвоил достаточно рано. И пусть что-то болит, и пусть кровь течет из разбитого носа, и пусть кулаки режут только воздух – вперед и только вперед за удачей.
Сколько раз любящий их до безумия дед Арон с криками: «Рива! Они убьют друг друга, Рива», - разнимал этот катающийся клубочек или подставлялся под чей-то удар. Но сии домашние уроки не проходили даром, ибо выработали из Фимы (несмотря на его маленький рост) весьма опасного противника в любой потасовке.
А чувству не прикажешь. И на заре своей школьной любви Фиме довелось получить и поставить немало «фингалов».
Надо отдать должное и нашей героине. Она, в столь юном возрасте, проявляла максимальную женскую изворотливость, умудряясь в течение нескольких лет не только крутить голову, но и распределять внимание на каждого из «ее подножного корма».
То, что происходило с ее малолетними поклонниками, удивляло даже их виды видавшую пожилую учительницу.
Достаточно скоро, от разборок и драк, борьбу за свою пассию мальчики перевели в сферу иных интересов.
Ира с подругами играет на переменке в «классики» (этакая асфальтно-отрывная игра кузнечиков)… И в этом, не мальчишеском действе участвуют, в полном составе, все ее поклонники. Плевать на смешки и издевки со стороны: «девчачьи игры», - скачут себе на одной ножке. Даже со скакалочкой - готовы, лишь бы рядом и на виду дорогих глаз. А попасть в одну команду, если за металлоломом или макулатурой - это вообще верх везения.
Их учительница умело использовала пристрастие своих мальчишек, сбивая команды на очередное пионерское мероприятие. Фиме, при этом, обычно не везло. То ли его - математического любимчика, их «Шуба» (укороченная форма фамилии Шубина), как звали они свою классную даму, сознательно оберегала от «тлетворного влияния» Иры (отнюдь не отличницы или хорошистки), то ли это было простое Фимино невезение.
В четвертом классе Фима настойчиво выпросил у «классной» место в команде «собирателей бумажного хлама» со своей избранницей. Но, праздник закончился не так, как хотелось. А впрочем…
- ПЕРВЫЙ ВРАГ | Дружить Фима умел. В юном возрасте у него было много сверстников, которых он считал своими друзьями. А врагов, как таковых, то ли по складу своего открытого характера, то ли по причинам малолетства как-то не нажил. Были некоторые индивидуумы, которых он сторонился, но враждовать – это было не в его натуре. С кем-то подрался, с кем-то поругался – через пару минут ссоры как не бывало. Чаще случались его обиды на родного брата, но это – семейное.
Этот мальчик, Дима, вошел врагом в Фимино сознание не сразу.
Жили в соседних домах, ходили в один детсад. Да и разница в возрасте всего-то неполный год.
Дима, как сейчас сказали бы, рос неадекватным ребенком. Воспитывала его весьма интеллигентная бабушка, с которой общались Фимины родные. Несколько раз Фима видел Димину маму, но никогда не видел отца. По-видимому, это был случай нередкой, для того времени, «безотцовщины». Вероятно, поэтому холеный и откормленный бабушкин любимчик считал за должное позволять себе все, что ему хотелось. Но что сходило с рук дома и в детсаду, не вписывалось в строгие школьные правила. Дима с первого класса попал в разряд неисправимых. Вопрос о его исключении за поведение и учебу стоял с первого по 8 класс, куда его «заушно» дотащили.
В общении с Димой у Фимы был даже период опеки – в двух первых классах школы. Но один раз Фима из Диминых уст услышал фразу о евреях, что напрочь перечеркнуло их общение. Вообще-то подобные фразы долетали до Фимы и раньше, как в детском саду, на улице, так и в их школе. Но это случалось довольно редко. Возможно по причине местонахождения круга Фиминых общений – центр старого Киева, где процент интеллигенции был выше, возможно и по причине обилия в этом кругу евреев.
Но факт остается фактом, за первые десять лет своей жизни Фиме ни разу не довелось подраться, отстаивая свое национальное достоинство.
Был, правда, случай, когда Фима в свои 4 года страшно расстроился по поводу своего еврейства. Но, узнав, что все дорогие ему люди в некоторой степени евреи, да ко всему еще и гордятся своей национальностью, Фима достаточно быстро «потух» в своем нежелании нести это бремя.
Все произошло в тот счастливый для Фимы день, когда он в одной команде с Ирой собирал, а точнее «вытягивал» из жильцов близлежащего к школе района макулатуру. В этот день их с Ирой тандем сработал более чем успешно. Третья ходка обещала школьный рекорд дня. И хотя маленькие носильщики обливались потом, они были готовы к подвигу. Одно только мешало – большая очередь перед весами. Фима с Ирой, честно отстояв свое, готовились поднимать бумагу на весы. Но к весам, нагло расталкивая всех, «продрался» со своей бумагой Дима. Такое нахальство Фима стерпеть не мог, тем более что по дороге Дима оттолкнул и Иру.
- Куда прешь, боров? – грозно спросил Фима
- С дороги, жидовская морда!
Это для Фимы было последней каплей. Да, школа. Да, нельзя. Да и то, что Дима – перекормленный бабушкой подросток, превосходил Фиму ростом (почти на голову) и весом почти на 20 килограмм. Но Фима не был бы самим собой, если бы не бросился вперед.
Он не сразу осознал, с каким трудным противником ему придется иметь дело. Длина Диминых рук некоторое время не давала Фиме возможности сблизится с ним. Уже текла кровь из разбитого носа, на руке с криками «Фимочка, не надо» повисла заплаканная Ира. Но самолюбие бойца требовало продолжения.
Единственной Фиминой возможностью победить в данном единоборстве оставался вариант: используя свою подвижность, проскочить под длинной рукой и борцовским приемом опрокинуть соперника. Опыта в этом Фиме было не занимать. Еще пара пропущенных ударов и броском в ноги Фима, наконец, достиг желаемого. Безуспешные Димины попытки сбросить с себя разъяренного Фиму только приближали развязку. Фима уверенно оседлал противника и уже готов был сверху размазать ненавистную физиономию, но его вздернутую для удара руку перехватила более сильная рука. Над ними стоял одноклассник его брата Леня Р.
«Оставь его Фимка. Не стоит мараться.»
Их растащили. Разбитый нос, украденная победа – что может быть обиднее для самолюбия подростка. И только заплаканные глаза Ирины и ее рука в его руке несколько смягчили болезненность произошедшего.
Так Фимино бытие приобрело первого и, к сожалению, далеко не последнего личного врага.
- МАТЕМАТИКА (Школа 13) | Вот уж какой школьный предмет для Фимы не представлял ни малейшего затруднения. Изначально математика, в разрезе школьного курса, схватывалась на лету.
Первую значительную победу эта пара одержала в седьмом классе. Что там районные олимпиады – с ними они справлялись в пол отведенного срока и неизменно приносили школе первые места.
На городскую олимпиаду, ежегодно проводимую Киевским университетом, их заслала учительница математики.
Фима усиленно готовился к этому мероприятию, решая задачи из знаменитого и востребованного в то время задачника Моденова. Как показали последующие события, набранный Фимой багаж очень им пригодился.
В предложенном наборе из 6 задач, наибольшую трудность для ребят представляла задача на преобразование многочлена. Она стала камнем преткновения для большинства соискателей. А для Фимы, разрешившего немало подобных «ребусов» из задачника Моденова, этот «орешек» был вполне «по зубам».
Впервые в своей истории 13 школа получила сразу двух призеров Киевской городской олимпиады по математике – Фиму и Сашу. Правда, место, занятое ими, было второе, а не первое. Сказалось, видать, обоюдное неумение этой пары аккуратно оформлять свои работы. После этого успеха их учитель математики детально переговорила с их родными по поводу дальнейших перспектив их отпрысков, настоятельно советуя осуществить перевод в математическую школу.
- ГОД 1966 | Этот год Фима запомнит на всю жизнь.
Фима, и его мама днем 2-го января благополучно отдыхали дома. Илья с друзьями отдыхал в зимнем лагере в Карпатах. На работу ушел Фимин папа. Ничто не предвещало последующую трагическую череду событий.
Дневной телефонный звонок мог означать, скорее всего, запоздалое поздравление с Новым Годом.
Увы. Звонил, чрезвычайно обеспокоенный дед Саша.
- Рейзя! Ты не могла бы срочно прийти к нам? Соне (Фиминой бабушке со стороны отца) плохо с сердцем. Я не знаю что делать!
Можно было понять пожилого человека столь преклонных (далеко за 80) лет.
Ощутив большую тревогу в голосе старика, Фимина мама среагировала мгновенно.
- Фима! Одевайся и бегом за мной к бабушке Соне. Можешь понадобиться.
Фима, не до конца понимая суть происходящего, со свойственной ему прыткостью «вписался» в зимнее одеяние и бросился за ушедшей мамой. Бежать было недалеко. Но догнать мать он не сумел, хотя пробежка не заняла и 3-х минут.
Фимины дедушка с бабушкой по отцу проживали в доме на Большой Житомирской 8-Б, в, так называемом, фамильном родовом гнезде.
Взлетев на второй этаж, Фима нажал кнопку требуемого звонка. Открыла соседка и пропустила Фиму в чрево этой большой коммунальной квартиры.
До тридцатых годов вся площадь этой коммуналки являла собственность деда Саши. Знакомое Фиме темное пространство двух длинных коридоров, уставленных какими-то шкафами, комодами и прочим, изначально существовало, как большая гостиная, по территории которой, как рассказывал Фимин папа, дети гоняли на 2-х колесном велосипеде.
Семью деда и часть их родни в 30-х, естественно, потеснили. Еще более жизненное пространство квартиры сузилось в первый месяц войны, когда поток беженцев из Западных районов хлынул в Киев – сталинскую твердыню не подлежащую сдаче.
В 60-е годы квартира была разделена на клетушки, и на этом жизненном пространстве обосновались, кроме Фиминых родных, еще 10 семей соседей.
За Фиминым дедом остались две комнаты площадью 20 и 36 квадратных метров, с наличием отдельных выходов в коридор.
Подойдя к открытой двери комнаты стариков, Фима увидел необычное скопление соседей.
Бабушка лежала на кровати с закрытыми глазами и неестественно бледным лицом. Женщины метались вокруг нее. Кто-то растирал ноги, кто-то бегал с грелкой. Фимина мама звонила в неотложку и скорую.
В углу на стуле сидел дед Саша. Фима никогда не видел его в таком состоянии. Дед качался из стороны сторону, беспрестанно повторяя: «Вейз мир, Соня. Вейз мир, Соня».
Скорая приехала, через полтора часа после первого вызова, чтобы констатировать смерть. У бабушки Сони был приступ, так называемой, грудной жабы. Один своевременно сделанный укол прервал бы фатальный процесс. Этот укол опоздал на пол часа.
То, что смерть близких - неизбежная беда, Фима осознал уже давно, и условно они с Ильей выстроили своих дедов по схеме ухода из этого мира по возрасту и состоянию здоровья.
Дедушка Саша, самый пожилой из четверых, и бабушка Рива, самая больная из всех, должны были бы, по их предположениям, начать этот трагический процесс. Но – «люди предполагают, а Б-г располагает».
На похоронах бабушки Сони внезапно потерял сознание дед Арон, очень тепло относившийся к этой маленькой доброй женщине. Этот стресс для него стал началом процесса убийственной тяжелой болезни. Через три месяца в больнице последовал окончательный диагноз – рак. По ходу болезни на Фиминых глазах кожа деда меняла оттенок от бледного, до серо-землянистого.
Любимый Фимин дед на его глазах превращался из цветущего округлого крепыша в согбенного иссушенного старца, с постоянной мукой боли в глазах.
В этот год Илье предстояло окончание школы и поступление в вуз.
Стараясь оградить хотя бы Фиму от предстоящих потрясений, его в июне отправили «по лагерям».
- ПИОНЕРСКИЕ ЛАГЕРЯ |Первый лагерь - «Сосновый бор», располагавшийся за Киевом по дороге на Борисполь, был знаком Фиме. До этого он пару смен «отбывал» там вместе со своим братом. Как обычно, первая половина вживания в общий режим проходила болезненно, но, в последующем, счет времени до отъезда прекращался. И уже отъезд превращался в болезненный процесс расставания с новыми друзьями. Коммуникабельный и спортивный Фима достаточно быстро адаптировался к новым условиям. Покладистый характер часто изначально делал его любимцем и опорой вожатых, притягивая к себе сверстников. Первая смена для Фимы прошла как одно мгновение. Правда, в отличие от других родителей, за смену его посетили только раз.
Фима все понимал, но, все-таки, было обидно.
Из слов родных Фима понимал, что и следующую смену ему предстоит провести в лагере.
Фима не знал, что деда Арона забрали из больницы умирать домой. Его состояние уже не облегчали никакие лекарства, в том числе и вкалываемый морфий.
- Рейзя, когда же Всевышний избавит меня и вас от этих страданий? – время от времени повторял умирающий дочери.
- Не забирайте Фимочку из лагеря. Пусть он не видит меня такого.
Любимый внук, любимый дед. Судьба разлучала их навек, разведя в последние дни жизни. «Что есть в этой жизни правильнее?» - говаривал дед Арон.
Фимины родители исполнили волю умирающего.
Фима не понимал, почему, вместо того чтобы вернуться в «Сосновый бор» через три дня, побыв это время дома, он должен сразу же ехать в другой лагерь на вторую смену?
- Не спрашивай. Так надо!
- ЧЕРНАЯ ДЫРА | Этот лагерь в Клавдиево под Киевом Фима запомнит надолго.
Он был представлен вожатым и после ряда обязательных процедур получил место в палате. К этому моменту отряд возвращался с мероприятия. По мере размещения своих вещей в районе кровати он ощутил сзади чье-то дыхание и услышал:
- Что это за жидовская морда нам тут будет воздух портить?
Пионервожатая, находившаяся в дверях палаты, несомненно, слышала эту реплику, но со спокойной физиономией тихо ретировалась.
Фима, не желая начинать свое пребывание здесь с конфликта, только окинул подонка тяжелым взглядом и вышел из палаты.
Когда они шли на обед, кто-то из сзади идущей пары, с шепотом: «жид пархатый», - попытался сделать ему подножку.
Фима бросился на обидчиков. Во дворе, где Фима проводил много времени, всегда соблюдался принцип – «один на один». Здесь же противников было двое. Фима бросился на одного из них. Он мгновенно захватил его «в ключ» и начал заваливать на землю. В это время второй из них «подсечкой» заставил Фиму потерять равновесие. Первый из его противников чувствовал себя весьма неуютно под Фимой, которому изрядно доставалось от сыпавшихся сверху ударов второго. Но Фима был Фимой, и хватку не ослаблял.
Вожатые бросились к катающимся в пыли подросткам…
Но их действия были направлены совсем не на то, чтобы унять предательски бьющего в беззащитное лицо. Их главной задачей было разжать Фимины руки. Вскоре усилия старших увенчались успехом, а то, что двое Фиминых соперников, после принятия вертикальной стойки, продолжили нанесение ударов по беззащитному Фиме, их смущало меньше всего.
Обеда лишились все трое, простояв это действо перед судейским оком директора. Фимины доводы были признаны безосновательными, он был обвинен как зачинщик и предупрежден о последствиях в случае повторения.
Фиме хотелось плакать от обиды за подобное разрешение спора, за разбитое в кровь лицо, за синяки на теле. Но он хорошо усвоил истину, что слезы только потешают врагов.
И хотел бы Фима не конфликтовать, но по пути на ужин вновь услышал сказанную сзади известную фразу. Он повернулся и вполголоса произнес тираду, отшлифованную в родном дворе:
- Вы, пара недоносков, по одному попробовать не хотите?
Уклониться Фима не успел, так как сзади кто-то предательски толкнул его в спину. Кулаки заработали с обеих сторон. Фимины противники, кроме того, что их было двое, обладали дополнительным преимуществом роста и длины рук. Да и момент внезапности для захвата одного из них был потерян. В этих условиях большинство Фиминых ударов рассекали воздух, но его напор разорвал связную атаку соперников. За счет своей увертливости Фима сумел избежать большинства направленных на него ударов. Его условную победу, когда Фима был готов бульдожьей хваткой вцепиться в одного из сбитых им с ног противников, оборвал вожатый.
Сколько времени прошло с начала стычки, до момента захвата сзади вожатым – то ли мгновение, то ли вечность - Фима сказать не мог.
На вопрос: «Кто первый начал?», - весь отряд единодушно отдал пальму первенства ему. Очередной поход к директору завершился «компромиссным решением»:
- Из лагеря не отправлять, в другой отряд не переводить, место обитания определить в одной из палат незаселенного изолятора – вдали от других детей.
Такое поистине «милостивое» решение станет Фиме понятно потом. Директор, мягко говоря, испугался за возможные последствия при «всплытии истины на поверхность».
Выходя с вожатым из кабинета, из-за полузакрытой двери Фима успел услыхать директорское наставление двум его противникам, оставшимся в кабинете:
- Оставьте в покое этого сумасшедшего еврейчика!
В комнате изолятора, куда определили Фиму, уже находился еще один изгой данного детского заведения: десятилетний мальчик с телесным недостатком – пальцами одного размера на одной из рук. Это послужило поводом для бессрочной изоляции от бессердечных маленьких негодяев его отряда.
Ужином Фима обделен, на этот раз, не был. Правда, его ужин, как и последующее питание, происходил после того, как «изволил откушать» весь лагерь.
После ужина, направляясь к своему домику, Фима видел, как те двое, собрав вокруг себя еще несколько таких же выродков, бродили по лагерю и скандировали: «Бей жидов. Спасай Россию!».
И никто из старших не вышел и не прервал эту гнусность.
Став фактическим изгоем, Фима подвергся массовому бойкоту со стороны обитателей лагеря. В отряде он не появлялся (чему были очень рады вожатые), дабы не спровоцировать очередное побоище. Но физическое воздействие, почему-то, на него прекратили – то ли из-за боязни получить достойный отпор, то ли по велению старших. Временами кто-то «подзуживал» мелюзгу и они бегали за Фимой, выкрикивая различные, обидные гадости. Но Фима наработал этакую форму невозмутимого спокойствия (даже позволял себе улыбку), чем практически «на корню» гасил интерес нападавших к своей персоне.
Когда же один из этих деток бросил в него камень, Фима просто догнал его и, сняв штанишки, под смех остальных, отшлепал.
Как ни странно, но разбираться с ним за подобное нарушение лагерных порядков никто не пришел. Зато демарши малолеток прекратились.
При этом, кроме соседа по изолятору и пары поварих из столовой, никто с ним не общался и не делал ни одного шага навстречу.
Правда, некоторые из ребят старшего отряда не включились в общий бойкот, время от времени принимая Фиму поучаствовать в своих футбольных баталиях, отдав должное его неплохому уровню.
Через полторы недели после заезда к Фиме приехали его родители. Несмотря на категоричные Фимины требования (и даже слезы), они убедили его в необходимости добыть эту смену.
17 июля утром, по истечении двухнедельного Фиминого пребывания, в его палату зашел вожатый их отряда. В его, направленном на мальчика, обычно холодном взгляде, сквозила некоторая теплота.
- Собирайся Фима. За тобой тетя приехала.
Ошарашенный этой фразой Фима начал лихорадочно сбрасывать в рюкзак свои вещи. До его сознания еще не дошла истина, но смутная догадка высветила слезы на глазах.
Когда он увидел тетю, он смог только проронить:
- Дед?
- Да, Фима. Деда Арона больше нет!
Дорогу домой Фима помнил смутно.
Они сидели и молчали, каждый по-своему внутренне осознавая случившееся.
Бабушка Рива пережила своего мужа на 2 года, уйдя тихо, никого не побеспокоив - во сне.
Дед Саша дожил до 93 лет. Его сердце, как говорил лечащий врач, способно было бы отбить еще один такой срок. Умер он от истощения, когда у него парализовало мышцы гортани, а он сам отказался от искусственного поддержания своей жизни посредством всяческих катетеров и капельниц.
- Я хочу к Соне. Не мучайте меня.
Еще трое суток, после прерывания всех поддерживающих процедур, его организм боролся, не желая уступать неизбежности.
Все они нашли последнее пристанище в еврейской части киевского кладбища на Берковцах.
В течение многих лет после смерти, дед Арон приходил к Фиме во снах. Остальные трое, чьи похороны происходили на Фиминых глазах, ему не приснились ни разу.
И столь же долго после смерти любимого деда Фима, практически безошибочно, выхватывал взглядом, возможно невидимую для других, печать смерти на лицах онкологических больных.
Но продолжались каникулы 1966, а в августе Илье предстояло поступление в Вуз. Фиму же нужно было изъять из нервной киевской обстановки.
«И куда бедному крестьянину податься?»
Общим советом Фиму было решено «подкинуть» московским родственникам, приехавшим из столицы страны на отдых в Остер.
(продолжение следует)
Комментариев нет:
Отправить комментарий