Веле Штилвелд: Голос загиблого всесвіту, частина восьма

Веле Штилвелд: Голос загиблого всесвіту, частина восьма

Світ Орнісу: Створення Штучного Інтелекту

А тим часом громадський допит продовжив уїдливим голосом Фарл:

- Послухай, Орніс, дай відповідь старому. 

Ерема хоч і не підтримав велику революцію, але він їй ніколи не шкодив! – вимагав від неосудного юнака Фарл Горбун,

 але обличчя юнака, як і раніше, лишилося байдужим.

— Як ти можеш так прикидатися, адже подібна поведінка не варта 

імені юного комунара, — намагався урезонити зовні неупередженого юнака його революційний вождь і наставник. 

Але насправді юнак давно знав протилежне – комісари нещадно знищували один одного...

І тоді на місце посоромленого 

Фарла і невпізнаного Ереми вийшла всіма забута згорнута в калач стара з зеленими оспинками та кривавими прожилками

 на стародавньому гачкуватому носі. Звали її Тегріна. Каркаючим голосом Тегрина заговорила:

- Послухай, Орніс! Нічого радісного не пов'язувало нас у минулому. Ти завжди мене боявся та ненавидів. Але така, Орнісе, старість. Від неї мало радості і тому, в кому вона міцно засіла, і тому, хто опікується її присутніми і Сванією, і Орнісом, видвореним за межі їхнього гірського і гордого світу.

Потворностей земних вона сповна додає довгоживучим, зовсім не дбаючи про те, в які витрати ці потворності обходяться світові і як жахливо вони впливають на психіку молодих... Але я ще й досі, слава Зордаку, жива і рухлива, і сама ще ходжу за хмизом і за водою. Шкода, дитинко, що я не знала, що ти ходиш до Ереми і навіть наважився одного разу заглянути в саклю самого Зордака, хоча раніше її називали Храмом і туди без остраху заходив кожен зі своїм болем.

Але тепер стежка до Храму заросла, і ти був першим із молодих, хто наважився переступити поріг саклі самого бога! Я це бачила, а потім того ж дня пішла собі за водою. Зима того року видалася лютою, ранні снігопади різко заміли і зледенили вузькі гірські стежки, а по одній такій стежці мені щодня доводилося спускатися до джерела, а потім дертися вгору.

Чого вже там, річ звична, стародавнім ногам не звикати. Я з дитинства вважала себе гірською козулею, але в той раз при підйомі до себе вже з глечиком гірської води, раптово оступилася, не встоявши на рівному місці, і, не втримавши на голові повний глечик, спіткнулася і глечик різко перекинувся, стрімголов полетів униз, поливаючи миттєво замерзлою водою і без того зледенілу стежку. По ній я і проїхалася назад до струмка, дуже боляче підстрибуючи на кожному вибоїні.

Як же ти тоді, Сосо, засміявся. Мені було принизливо боляче, а ти сміявся до сліз. Видно я летіла кишеньками і гальмувала всіма можливими частинами свого потворного старого тіла. У ці хвилини я зненавиділа тебе, бо мій розум зніяковів, і я мало не спопелила тебе одними тільки очима. Ти мужньо і спокійно перехопив і зустрів мій погляд, прочитав його і припинив глузувати. Щось раптово змінилося в тобі...

Ні, вибачаться ти так і не став і навіть не подав руки, бо відчув, що в ту мить я твої руки не прийму. Натомість ти підібрав глечик, що впав, і знову наповнив його водою з гірського джерела. А сам і відніс його до нас, старих. А ввечері ти взяв у молоді міцні руки старовинний льодоруб і просто від моєї саклі почав вибивати їм сходи. З того часу ти з кожним роком зміцнював і вдосконалював їх, і тепер до струмка йде сходи, підперезані перилами.

Її старі люди так і називають – сходами Орніса...

Ось і зараз ми спустилися на цей суд. Ніхто ще не забув, люди, що і я жінка, що мені судилося померти до світанку. Але тільки я, Орніс, пожила, а ось твої однолітки і ця дівчинка - Сванія, адже вони ще й не жили. А ти така ж горда, але гарна людина, Орніс! Ось і вийшла я тебе не судити, хоч і мені говорити боляче, адже і мене тисне "хімчет". Знайди сміливість і дізнайся мене, онучок!

За найдавнішими заговорили багато хто. Розгляд явно затягувався. Обличчя жінок і дівчат починали синіти, найважче доводилося маленьким дівчаткам, які ще не усвідомили за що їм уготована така страшна доля. У себе на Землі починав відчувати страшну тахікардію, і я, все більше розуміючи, що якщо не станеться дива, то загинуть і олонди, і я сам, який так невдало подарував їм право мужньо судити себе за законами родової честі...

Щось моторошне було у звичаї олондів перш за все карати своїх матерів, дружин і сестер, але щось було в тому звичаї давнє, могутнє, споконвічне... Щось, здавалося, назавжди вже занапащене революційними комісарами...

Але так тільки здавалося. Коли всі вже втомилися говорити про своє, раптом назустріч Орнісу вийшла невисока жінка з простягнутими вперед у стародавньому молитовно-пташиному жесті руками. Зараз втомлені руки її нагадували складені вперед крила, на очах жінки билася сльоза. Це вона ще недавно просила горду Сванию сказати своєму Орнісу хоча б слівце, на що дівчина відповідала:

– А навіщо? Сказати тільки для того, щоб він згадав мене і був відданий прокляттю. Ви ж не Зордак, ви – люди! Ви не пошкодуєте його, а без нього мені не жити!.. – до дівчини поставилися по-різному і всі подумали, що саме на неї зараз обрушиться гнів шаленої комунарки Харли Фазі, але саме вона, затятий революційний комісар, вийшла зараз на площу простягла до Орніса руки. Усі тут же завмерли. Ті, хто був старший, знали: так міг чинити лише найголовніший свідок. І вони не помилились.

– Орніс, синку, я – твоя мати! - Промовила тихо жінка, і її слова почули гори! Так, так міг чинити тільки найголовніший свідок при найтяжчому звинуваченні, так могла чинити тільки мати злочинця, яка знімала тим самим закляття з племені і прирікала на вигнання замість зляканого сина себе...

І тоді Орніс, який не знав материнської ласки з раннього дитинства, раптом інстинктивно простяг їй руки назустріч. Чорні хустки "хімчет" впали, я сам несподівано прокинувся...

Тим часом пробудження застала орніса в дивному мегополісі одного разу наступного завтра. ночами тут бомбили, але якісь відцентрові сили річкового міста все ще тримали людей. хоча часом і притискали їх втомленими обличчями до асфальту. серед інших - Орніса та Сванію, видворених за межі їхнього гірського та гордого світу. У новому для себе світі Орніс і Сванія не відразу впізнали один одного, хоча в мікробусі не на кожному юнаку буде бурка, і не на будь-якій дівчині мерлушкова папаха

Юнак і дівчина тільки почали придивлятися один до одного, тоді як попереду у них було довге щасливе спільне життя, ось тільки самого юнака дівчині довелося прийняти з частими відрядженнями на старозавітну планету Богів.

Веле Штылвелд: Голос погибшей вселенной, часть восьмая

Веле Штылвелд: Голос погибшей вселенной, часть восьмая

Мир Орниса: Создание Искусственного Интеллекта

А между тем общественный допрос  продолжил въедливым голосом Фарл:

– Послушай, Орнис, ответь старику. Эрема хоть и не поддержал великую революцию, но он никогда ей не вредил! – потребовал от невменяемого юноши Фарл Горбун, но лицо юноши осталось по-прежнему безучастным. 

– Как ты можешь так притворяться, ведь подобное поведение не достойно имени юного коммунара, – пытался урезонить внешне беспристрастного юношу его революционный вождь и наставник. Но на деле юноша давно знал обратное – комиссары беспощадно уничтожали друг друга...

И тогда на место посрамленного Фарла и неузнанного Эремы вышла всеми забытая свернутая в калач старуха с зелеными оспинками и кровавыми прожилками на древнем крючковатом носу. Звали её Тегрина. Каркающим голосом Тегрина заговорила:

– Послушай, Орнис! Ничего радостного не связывало нас в прошлом. Ты всегда меня боялся и ненавидел. Но такова, Орнис, старость. От неё мало радости и тому, в ком она прочно засела, и тому, кто опекает ее присутсих и Сванию, и Орниса, выдворенных за пределы их горного и гордого мира.твие в мире. 

Уродств земных она сполна добавляет долгоживущим, совершенно не заботясь о том, в какие издержки эти уродства обходятся миру и как жутко они влияют на психику молодых… Но я ещё до сих пор, слава Зордаку, жива и подвижна, и сама ещё хожу за хворостом и за водой. Жаль, деточка, что я не знала, что ты ходишь к Эреме и даже осмелился однажды заглянуть в саклю самого Зордака, хотя прежде её называли Храмом и туда без боязни заходил каждый со своей болью. 

Но теперь тропинка в Храм заросла, и ты был первым из молодых, кто отважился переступить порог сакли самого бога! Я это видела, а потом в тот же день пошла себе за водой. Зима в том году выдалась лютой, ранние снегопады резко замели и обледенили узкие горные тропы, а по одной такой из троп мне ежедневно приходилось спускаться к источнику, а затем карабкаться вверх. 

Чего уж там, дело привычное, древним ногам не привыкать. Я с детства считала себя горной косулей, но в тот раз при подъёме к себе уже с кувшином горной воды, внезапно оступилась, не устояв на ровном месте, и, не удержав на голове полный кувшин, споткнулась и кувшин резко опрокинулся, стремглав полетев вниз, поливая мгновенно замерзавшей водой и без того обледенелую тропку. По ней я и проехалась обратно к ручью, очень больно подпрыгивая на каждом ухабе... 

Как же ты тогда, сосо, рассмеялся. Мне было унизительно больно, а ты смеялся до слёз. Видно я летела тормашками и тормозила всеми возможными частями своего уродливого ветхого тела. В эти минуты я возненавидела тебя, ибо мой разум помутился, и я чуть не испепелила тебя одними только глазами. Ты мужественно и спокойно перехватил и встретил мой взгляд, прочел его и прекратил насмехаться. Что-то внезапно переменилось в тебе... 

Нет, извинятся ты так и не стал и даже не подал руки, потому что почувствовал, что в ту минуты я твоей руки не приму. Вместо этого ты подобрал упавший кувшин и вновь наполнил его водой из горного родника. Сам же и отнес его к нам, старикам. А вечером ты взял в молодые крепкие руки старинный ледоруб и прямо от моей сакли начал выбивать им ступеньки. С тех пор ты с каждым годом укреплял и совершенствовал их, и теперь к ручью идет лестница, опоясанная перилами. 

Её старики так и называют – лестницей Орниса... 

Вот и сейчас по ней мы спустились на этот суд. Никто ещё не забыл, люди, что и я женщина, что и мне суждено умереть до рассвета. Но только я, Орнис, пожила, а вот твои сверстницы и эта девочка – Свания, они ведь ещё и не жили. А ты такой же гордый, но хороший человек, Орнис! Вот и вышла я тебя не судить, хоть и мне говорить больно, ведь и меня давит “ химчет”. Найди смелость и узнай меня, внучек!..

За наиболее древними заговорили многие. Разбирательство явно затягивалось. Лица женщин и девушек начинали синеть, тяжелее всех приходилось маленьким девочкам, еще не осознававшим за что им уготовлена такая страшная участь. У себя на Земле начинал испытывать страшную тахикардию, и я, все более понимая, что если не произойдет чуда, то погибнут и олонды, и я сам, столь неудачно подаривший им право мужественно судить себя по законам родовой чести... 

Что-то жуткое было в обычае олондов прежде всего карать своих матерей, жен и сестер, но что-то было в том обычае древнее, могучее, изначальное... Что-то, казалось, навсегда уже загубленное революционными комиссарами... 

Но так только казалось. Когда все уже устали говорить о своем, вдруг навстречу Орнису вышла невысокая женщина с протянутыми вперед в древнем молитвенно-птичьем жесте руками. Сейчас усталые руки ее напоминали сложенные вперед крылья, на глазах женщины билась слеза. Это она еще недавно упрашивала гордую Сванию сказать своему Орнису хотя бы словечко, на что девушка отвечала:

– А зачем? Сказать только затем, чтобы он вспомнил меня и был предан проклятию. Ведь вы же не Зордак, вы – люди! Вы не пощадите его, а без него мне не жить!.. – к девушке отнеслись по-разному и все подумали, что именно на нее сейчас обрушится гнев неистовой коммунарки Харлы Фази, но именно она, ярый революционный комиссар, вышла сейчас на площадь и протянула к Орнису руки. Все тут же замерли. Те, кто был старше, знали: так мог поступать только самый главный свидетель. И они не ошиблись.

– Орнис, сынок, я – твоя мать! – произнесла тихо женщина, и ееслова услышали горы! Да, так мог поступать только самый главный свидетель при самом тяжком обвинении, так могла поступать только мать преступника, снимавшая тем самым заклятия с племени и обрекавшая на изгнания вместо струсившего сына себя...

И тогда Орнис, не знавший материнской ласки с раннего детства, вдруг инстинктивно протянул ей руки навстречу. Черные платки “ химчет” пали, я сам неожиданно пробудился...

Между тем пробуждение застала орниса в странном мегополисе однажды наступившего завтра. по ночам здесь бомбили, но какие-то центробежные силы речного города все еще удерживали людей. хотя порой и прижимали их уставшими лицами к городскому асфальту. в числе прочих - Орниса и Сванию, выдворенных за пределы их горного и гордого мира. В новом для себя мире Орнис и Свания не сразу узнали друг друга, хотя в микробусе не на всяком юноше будет бурка, и не на всякой девушке мерлушковая папаха

Юноша и девушка только начали присматриваться друг к другу, тогда как впереди у них была долгая счастливая совместная жизнь, вот только самого юноши девушке пришлось принять с частыми командировками на ветхозаветную планету Богов.

Веле Штилвелд: Голос загиблого всесвіту, частина сьома

Веле Штилвелд: Голос загиблого всесвіту, частина сьома,

Світ Орнісу: Створення Штучного Інтелекту

Сам я рідко кого позбавляв розуму, але коли позбавляв, то, як міг, – дбав, щоб ця заблукла нещасна істота не страждала більше дозволеного, а потрапила до адекватного йому середовища.

Але, мабуть, і в мене не завжди все здорово виходило. Адже не засадив я Стазіша ще до загибелі мого нещасного всесвіту в скляну банку зі скорпіонами, де тільки й було б йому гідне місце!

А щодо Орніса — то цьому хлопцю я все-таки по-людськи співчував, на що, на жаль, як Прокуратор навіть розірваного на дрібні уламки Всесвіту не мав жодного права.

Саме тому я тепер так гірко роздумував над тим, що до кінця осудним Орніс вже не стане, а це означало фактично, що і сам суд триватиме доти, поки всі до єдиної жінки богообраного племені не загинуть від задухи проклятими хустками. ”, а сам я так уже й не прокинуся на далекій блакитній планеті Земля, бо з першими променями сонця помру, бо навіть богів на покарання прирікає безжальна еволюція.

Але, схоже, що над подібним варіантом вирішення такої складної проблеми розмірковував не лише я. І тому раптом прямо у себе за спиною я почув грудний теплий жіночий сумний голос ангела-охоронця революції:

– Не все так погано, Зордаку! Ти тільки не піддавайся розпачу – такому панічно швидкому, на який тільки й здатні ви, люди! Адже багато в чому своєму земному ви самі схожі на олондів, хоча самі на себе вериги та хімчет накладаєте дуже рідко. Натомість серед вас трапляються самогубці, а це нічим не краще. Але зараз тут може загинути цілий стародавній народ – хранитель стільки традицій, народ – хранитель пам'яті про зустріч із яким не є Богом, з яким не є Прометеєм.

Ось тепер і подумай, чи не в цьому полягає найпростіша розгадка. Адже кожен із них може згадати тільки щось своє особисте, пережите, що саме його одного і пов'язує з цим шаленим хлопцем. Нехай кожен по черзі звернеться до нього і піде стежкою їхньої індивідуальної спільної пам'яті. Напевно, тоді раптом і проб'ється в його очах хоч найменша іскорка розуму, а для подальшого суддівства тільки це й потрібне. Адже тільки визнавши себе осудним, він сам автоматично визнає себе засудженим.

Адже звісний Орніс любові своєї до Сванії не заперечував – до Сванії, а не до революції. Ось і спробуй, Зордаку, випробувати запропонований мною план - і не зволікай більше ні хвилини! Рано тобі ще здавати мантію Прокуратора Всесвіту у Всесвітньому музеї катастроф! Зважись на вчинок, Прокуратор Всесвіту, і з тим нехай попрощається тобі твоє мляве, безглузде минуле…

І тоді я наважився. Десь мені, безпробудно сплячому на Землі, було не байдуже, як піде подальший розгляд, але цього разу матеріалізуватися у звичному для богообраних олондів вигляді серед них у козячій дошці та постолах, на жаль, я не міг, бо просторове роздвоєння було мені тепер недоступне.

Тому люди, що зібралися на давній площі, могли спостерігати тільки за свіченням суддівської мантії Прокуратора Всесвіту, та ще чути його тихий, але виразний священний голос.

Самому мені здавалося, що цей голос був такий і слабкий, і тих, що його могли почути мало хто. Але так тільки здавалося. Можливо, акустичне середовище мого власного всесвіту якимось цілющим позитивним чином відрізнялося від земного, бо на площі кожен цілком виразно почув сказане.

– Богообрані люди мої, горді й мудрі горяни, люди олондів, люди Зордака, що так довго залишав вас поза увагою для ваших витівок! Відтепер оголошую вам, що я знову з вами і що це взаємне знаходження.

Але я не прийшов вас судити, а лише бажаю принести мир у ваші серця і зняти закляття задушливих хусток “хімчет” з ваших сестер і матерів, з ваших дочок та старих. Зараз вони приречені на смерть тільки тому, що на зруйнований звичай стародавніх палкий молодик Орніс вніс гнів і сум'яття у ваші душі.

Він не тільки переступив давні та нові заповіді, хоч би якими умовними чи заздалегідь хибними вони були, – він просто сховався від визнання свого провини в божевілля. Трапляється з людьми таке, тільки не з олондами.

А те, що Орніс – злочинець, усім вам відомо, але прийняти осуд інших у повному здоров'ї здатна тільки мужня людина. Віднині тільки ви здатні повернути Орнісу його мужність, його свідомість, що й дозволить мені його засудити, звільнивши вас.

– Але як це зробити? – запитав у мене явно збентежений революційний комісар Фарл Горбун. - У нашій революційній практиці ми вперше зіткнулися з подібним, до того ж, Зордаком, ти сам чіпко стежив за нами і надмірно шкодив нашому новому, революційному світу!

- Але чи не ви, комісари, самі побажали знищення старого світу? Ось я і допоміг вам своїм тихим невтручанням, отримавши від вас нове звання – громадянин Бог. І як громадянин Всесвіту від душі побажав вам збудувати ваш новий світ. Але щодо ідеї, яку я хочу вам зараз запропонувати, то вона належить не мені, а самому ангелу-охоронцю вашої революції Натані Разі.

Я ж тільки спробую матеріалізувати її, яка так і не побажала залишити вас, і вирушити у вищі кола вселенського розуму. Ось і прислухайтеся до її поради. Напевно, їй ви повірите більше, ніж мені, знехтуваному засланцю Богу, що нині живе в образі людини на далекій від вас планеті Земля...

Натані Разі матеріалізувалась перед присутніми несподівано і одразу почала говорити. Її коротко острижене волосся було обрамлене червоною косинкою. Її старенька, просочена кров'ю борців і жертв революції шинель була туго опоясана вузькими ременями та портупеєю.

– Люди, ви пам'ятаєте мене, і це тому, що кожен із вас любить і пам'ятає мене окремо, а ще й тому, що кожному з вас у минулому, ще жива, я знаходила особливі слова та про кожного знала особливо. Ось чому навіть наймолодшим, які мене ніколи за життя не бачили, так багато і по-різному про мене відомо. Кожен просто розповів про свої бесіди зі мною, про зустрічі, про взаємно доброзичливі стосунки.

Зібрані воєдино оповідання перетворилися на легенду, легенда – на міф, а міф – на згадку про мене, і це допомагало в минулому мені, ангелу-охоронцю революції, приходити і відвідувати вас, незважаючи на кордон між світами тонкого та матеріального.

Коли цього вимагали обставини, я сміливо йшла у ваші сни та попереджала вас про небезпеку. Це я передала вам скорботну звістку про руйнування нашого Всесвіту та безстрокового заслання Зордака на невідому всім нам у тутешніх Синіх Скелястих горах землю.

Тому й тепер я кажу вам: кожен із вас здатний пробудити свідомість юнака, який зараз просто тікає від себе. Адже кожен пам'ятає, що саме його пов'язувало зі світом цього юнака.

Хай тепер кожен про те і скаже, звертаючись тільки до Орніса і ні до кого більше. Тільки так, поступово, ви пробудите в ньому свідомість і врятуєте себе.

Нехай говорять чоловіки і жінки, старі та молоді, комісари та комунари, самотні жителі високогір'я, знедолені революцією, віддані Зордаку старі й віддані революції, діти, які сміються в обличчя Зордаку. Тільки так – всі разом – ви повернете розум Орнісу. Хай береже вас Зордак!

Бачення ангела-хранителя революції розтануло в повітрі, тому що я спішно обірвав мову. Вона спробувала сказати більш ніж їй належало, але навіть їй не було дано право сподіватися людей на їхнього заблудлого Бога.

Старовинні, що стояли на площі, але дикі за час революції колись горді олонди з перших хвилин явища ангела-охоронця ніби оніміли і завмерли, але потім всі разом з дозволу комісарів і старійшин заговорили – спочатку перебиваючи один одного, і лише згодом встановивши живу чергу тих, хто розмовляє, Обов'язково звертаючись до юнака, що у центрі загальної уваги.

Тепер у всіх присутніх з'явилася надія, що до юнака повернеться розум, що так раптово залишив його. І першим до Орніса ласкаво, по-старому неквапливо звернувся старий, що живе на високогір'ї – Ерема:

- Послухай, сосо! Кому як не мені говорити тобі першому! Адже до мене ти приходив ще в ту далеку пору, коли, пам'ятається, була ще жива моя невгамовна стара Мерлі. Святою душею була жінка. Вона гордо називала себе твоєю бабусею, бо наші діти та онуки назавжди відійшли від нас і прийняли цю прокляту революцію.

Для нас ти залишався онуком, маленьким бешкетником, коли для всіх інших ти був лише Орнісом – тямущим революційним підлітком. Одна тільки Мерлі стала називати тебе просто сосо, що тільки й означало щось тепле, на кшталт: "молодий, юркий, бешкетний людина". Тепер і слово вмерло, і порода таких людей. Якимось ти був, Сосо – хіба мені не згадати?

Згадай, як одного разу три дні топтали з тобою приморожені винні ягоди, а найдобріша Мерлі все нарікала, що з них так і не вичавиш вина. Але ти пообіцяв зігріти ці замерзлі ягоди танцем - і як же ти тоді танцював! У подібних танцях стародавні олонди досягали тієї особливої ??гнучкості, яка дозволяла їм бути невразливими під час грізних боїв.

Але і танці, і бої давно вже відійшли у минуле. Тепер вас більше вчать цитатам нових революційних вождів, а тоді, Сосо, ти почав танцювати на винних ягодах, що змерзли, як танцювали твої діди та прадіди – і того року на святі ми не раз пили вино.

А ти пам'ятаєш, як ти випив уперше? Того вечора ти так захмелів, що несподівано почав дуже багато сміятися – та так безшабашно й голосно, що викликав цілу лавину в горах, і це було чудове диво. Адже в останні роки подібні лавини викликали хіба що духові оркестри на нудному номенклатурному похороні.

А того вечора ти вперше залишився ночувати в нашому домі, і турботлива Мерлі постелила тобі на матраці з козячої вовни прямо біля вогнища. Вранці ти прокинувся сміливим і відважним горцем, у якого не хворіли ні ноги, ні голова – адже над осередком було лише відкрите небо, на якому палали далекі зірки, які ти так мріяв відвідати.

По щоці старого Ерема покотилася сльоза.

Веле Штылвелд: Голос погибшей вселенной, часть седьмая

Веле Штылвелд: Голос погибшей вселенной, часть седьмая

Мир Орниса: Создание Искусственного Интеллекта

Сам я редко кого лишал разума, но когда лишал, то, как мог, – заботился, чтобы это заблудшее несчастное существо не страдало больше дозволенного, а попало в адекватную ему среду. 

Но, как видно, и у самого меня не всегда всё здорово получалось. Ведь не засадил же я Стазиша ещё до гибели моей несчастной вселенной в стеклянную банку со скорпионами, где только и было бы ему достойное место!

А что до Орниса – то этому парню я всё-таки по-человечески сострадал, на что, увы, как Прокуратор даже разорванной на мельчайшие осколки Вселенной не имел ни малейшего права. 

Именно потому я теперь так горько раздумывал над тем, что до конца вменяемым Орнис уже не станет, а это означало фактически, что и сам суд будет длиться до тех страшных пор, пока все до единой женщины богоизбранного племени не погибнут от удушья проклятыми платками “ химчет”, а сам я так уже и не проснусь на далёкой голубой планете Земля, потому что с первыми лучами солнца умру, ибо даже богов на наказание обрекает безжалостная эволюция.

Но, похоже, что над подобным вариантом решения столь сложной проблемы размышлял не один только я. И потому внезапно прямо у себя за спиной я услышал грудной тёплый женский печальный голос ангела-хранителя революции:

– Не всё так плохо, Зордак! Ты только не поддавайся отчаянию – столь панически скорому, на которое только и способны вы, люди! А ведь во многом своём земном вы сами похожи на олондов, хотя сами на себя вериги и химчет накладываете очень редко. Зато среди вас случаются самоубийцы, а это ничем не лучше. Но сейчас здесь может погибнуть целый древний народ – хранитель стольких традиций, народ – хранитель памяти о встрече с каким ни есть Богом, с каким ни есть Прометеем. 

Вот теперь и подумай, не в этом ли заключена самая простая разгадка. Ведь каждый из них может вспомнить только что-то своё личное, пережитое, что именно его одного и связывает с этим невменяемым парнем. Пусть каждый по очереди обратится к нему и пойдёт по тропинке их индивидуальной совместной памяти. Наверное, тогда вдруг и пробьётся в его глазах хоть малейшая искорка разума, а для дальнейшего судейства только это и нужно. Ведь только признав себя вменяемым, он сам автоматически признает себя осуждённым. 

Ведь вменяемый Орнис любви своей к Свании не отрицал – к Свании, а не к революции. Вот и попробуй, Зордак, испытать предложенный мною план – и не медли более ни минуты! Рано тебе ещё сдавать мантию Прокуратора Вселенной во Всемирном музее катастроф! Решись на поступок, Прокуратор Вселенной, и с тем да простится тебе твоё вялое, несуразное прошлое…

И тогда я решился. Где-то мне, беспробудно спящему на Земле, было не безразлично, как пойдёт дальнейшее разбирательство, но на сей раз материализоваться в привычном для богоизбранных олондов виде среди них в козьей дохе и постолах, увы, я не мог, ибо пространственное раздвоение было мне теперь недоступно. 

Поэтому собравшиеся на древней площади люди могли наблюдать только за свечением судейской мантии Прокуратора Вселенной, да ещё слышать его негромкий, но внятный священный голос. 

Самому мне казалось, что этот голос был настолько и слаб, и тих, что его могли услышать немногие. Но так только казалось. Возможно, акустическая среда моей собственной вселенной каким-то целебным положительным образом отличалась от земной, ибо на площади каждый совершенно отчётливо услыхал сказанное.

– Богоизбранные люди мои, гордые и мудрые горцы, люди олондов, люди Зордака, так долго оставлявшего вас без внимания в угоду ваших затей! Отныне объявляю вам, что я снова с вами и что обретение это взаимно. 

Но я не пришёл вас судить, а только желаю принести мир в ваши сердца и снять заклятие удушающих платков “ химчет” с ваших сестёр и матерей, с ваших дочерей и старух. Сейчас они обречены на смерть только потому, что на разрушивший обычай древних пылкий юнец Орнис внёс гнев и смятение в ваши души. 

Он не только переступил древние и новые заповеди, какими бы условными либо заранее ложными они ни были, – он просто спрятался от признания своего проступка в безумие. Случается с людьми и такое, только не с олондами. 

А то, что Орнис – преступник, всем вам известно, но принять осуждение других в полном душевном здравии способен только мужественный человек. Отныне только вы способны возвратить Орнису его мужество, его вменяемость, что и позволит мне его осудить, освободив вас.

– Но как это сделать?! – спросил у меня явно обескураженный революционный комиссар Фарл Горбун. – В нашей революционной практике мы впервые столкнулись с подобным, к тому же, Зордак, ты сам цепко следил за нами и чрезмерно вредил нашему новому, революционному миру!

– Но не вы ли, комиссары, сами пожелали уничтожения старого мира? Вот я и помог вам своим тихим невмешательством, получив от вас новое звание – гражданин Бог. И как гражданин Вселенной от души пожелал вам построить ваш новый мир. Но что до идеи, которую я хочу вам сейчас предложить, то она принадлежит не мне, а самому ангелу-хранителю вашей революции Натани Рази. 

Я же только попытаюсь материализовать её, так и не пожелавшую оставить вас, и отправиться в высшие круги вселенского разума. Вот и прислушайтесь к её совету. Наверное, ей вы поверите больше, чем мне, отверженному ссыльному Богу, ныне живущему в обличии человека на далёкой от вас планете Земля... 

Натани Рази материализовалась перед собравшимися неожиданно и сразу начала говорить. Её коротко остриженные волосы были обрамлены красной косынкой. Её старенькая, пропитанная кровью борцов и жертв революции шинель была туго опоясана узкими ремнями и портупеей.

– Люди, вы помните меня, и это потому, что каждый из вас любит и помнит меня отдельно, а ещё и потому, что каждому из вас в прошлом, ещё живая, я находила особые слова и о каждом знала особо. Вот почему даже самым молодым, которые меня никогда при жизни не видели, так много и разно обо мне известно. Каждый просто рассказал о своих беседах со мной, о встречах, о взаимно доброжелательных отношениях. 

Собранные воедино рассказы превратились в легенду, легенда – в миф, а миф – в память обо мне, и это помогало в прошлом мне, ангелу-хранителю революции, приходить и навещать вас, невзирая на границу между мирами тонкого и материального.

Когда этого требовали обстоятельства, я смело шла в ваши сны и предупреждала вас об опасностях. Это я передала вам скорбную весть о разрушении нашей Вселенной и бессрочной ссылке Зордака на неведомую всем нам в здешних Синих Скалистых горах землю. 

Поэтому и теперь я говорю вам: каждый из вас способен пробудить сознание юноши, который сейчас просто бежит от себя. Ведь каждый помнит, что именно его связывало с миром этого юноши. 

Пусть же теперь каждый о том и скажет, обращаясь только к Орнису и ни к кому более. Только так, постепенно, вы пробудите в нём сознание и спасёте себя. 

Пусть говорят мужчины и женщины, старые и молодые, комиссары и коммунары, одинокие жители высокогорья, отверженные революцией, преданные Зордаку старики и преданные революции, смеющиеся в лицо Зордаку дети. Только так – все вместе – вы вернёте Орнису разум. Да хранит вас Зордак!

Видение ангела-хранителя революции растаяло в воздухе, потому что я спешно оборвал речь говорившей. Она попыталась сказать более чем ей надлежало, но даже ей не было дано право полагать надежды людей на их заблудшего Бога.

Стоявшие на площади древние, но одичавшие за время революции некогда гордые олонды с первых минут явления ангела-хранителя будто онемели и замерли, но затем все разом с разрешения комиссаров и старейшин заговорили – сначала перебивая друг друга, и только чуть погодя установив живую очередь говорящих, непременно обращаясь к юноше, стоявшему в центре всеобщего внимания. 

Теперь у всех собравшихся появилась надежда, что к юноше возвратится так внезапно оставивший его рассудок. И первым к Орнису ласково, по-стариковски неспешно обратился старик, живущий на высокогорье – Эрема:

– Послушай, сосо! Уж кому как не мне говорить тебе первому! Ведь ко мне ты приходил ещё в ту далёкую пору, когда, помнится, была ещё жива моя неугомонная старая Мэрли. Святой души была женщина. Она гордо называла себя твоей бабушкой, так как наши дети и внуки навсегда отошли от нас и приняли эту проклятую революцию. 

Для нас ты оставался внуком, маленьким озорником, когда для всех других ты был лишь Орнисом – смышлёным революционным подростком. Одна только Мэрли стала называть тебя просто сосо, что только и означало что-то тёплое, вроде: “молодой, юркий, озорной человек”. Теперь и слово умерло, и порода таких людей. Уж каким-то ты был, Сосо – разве мне не упомнить? 

Вспомни, как однажды мы три дня топтали с тобой примороженные винные ягоды, а добрейшая Мэрли всё сетовала, что из них так и не выжмешь вина. Но ты пообещал согреть эти замёрзшие ягоды танцем – и как же здорово ты тогда танцевал! В подобных танцах древние олонды достигали той особой гибкости, которая позволяла им быть неуязвимыми во время грозных сражений. 

Но и танцы, и сражения давно уже отошли в прошлое. Теперь вас больше учат цитатам новых революционных вождей, а тогда, Сосо, ты стал танцевать на смёрзшихся винных ягодах, как танцевали твои деды и прадеды – и в том году на празднике мы не раз пили вино. 

А ты помнишь, как ты выпил впервые? В тот вечер ты так захмелел, что неожиданно стал очень много смеяться – да так бесшабашно и громко, что вызвал целую лавину в горах, и это было великим чудом. Ведь в последние годы подобные лавины вызывали разве что духовые оркестры на нудных номенклатурных похоронах. 

А в тот вечер ты впервые остался ночевать в нашем доме, и заботливая Мэрли постелила тебе на матраце из козьей шерсти прямо у очага. Утром ты проснулся смелым и отважным горцем, у которого не болели ни ноги, ни голова – ведь над очагом было только открытое небо, на котором пылали далёкие звёзды, которые ты так мечтал посетить.

По щеке старого Эрема покатилась слеза.

Київське видавництво Ліра-К запрошує авторів до творчої співпраці

Обращайтесь! Звертайтесь! Comona!!

Вчені, неформали, дипломники, проектанти -
чекаємо на Вас в добрий час!!

Київське видавництво Ліра-К запрошує
авторів до творчої співпраці

Оперативний та надіний партнер, перевірений часом!

Веле Штилвелд: Голос загиблого всесвіту, частина шоста

Веле Штилвелд: Голос загиблого всесвіту, частина шоста

Світ Орнісу: Створення Штучного інтелекту

Я був зовсім розгублений: я просто не знав, про що знайду з ними поговорити навіть у далекому, але невідворотному майбутньому. Не знав доти, доки не померла наймудріша з жінок-комісарів Натані Разі.

Її похорон був обставлений найбільш пишно: грав оркестр, що викликав у навколишніх горах лавини, по-справжньому плакала Харла Фазі, коли сивочоливі комунари опустили в кам'янисту землю пофарбовану пурпуром труну. Того вечора після урочистої революційної панахиди і традиційної для нащадків колишнього племені олондів тризни, як і зазвичай, з гір спустився я зі стародавнім старим і старою.

– Вперше в наших горах вмирають чужі, – незлобно сказав мені Ерема.

- Не смій богохульствувати! Ні, Еремо, у Бога чужих! – суворо сказала Тергіна. Вона була зачата в тому ж Часі, і на тій же Планеті, вона мала право на життя, і вона його отримала від Зордака, так само як ти чи я!

– Вона занапастила наші традиції, вона зруйнувала наші підвалини, вона поглумилася над нашим майбутнім, над майбутнім наших онуків та правнуків...

- Не те кажеш, Еремо! Не те кажеш! У Бога немає чужих. Так, комісари принесли нам випробування, але на цій землі Бог подарував їй Душу та Ім'я, так давай же помолимося за Душу Натані Разі... Вже хоча б для того, щоб Бог приборкав ці страшні лавини в горах, а інакше загинуть люди в долинах!

Старий погодився з Тергін, і вони стали молитися. І тоді з могили вийшла Душа Натані:

- Я визнаю тебе Богом, - сказала вона мені, - якщо ти визнаєш за мною право залишатися відданою революції.

- Визнаю, - незлобно відповів я. - Будь ангелом-охоронцем своєї революції, і якщо побажаєш, можеш не йти з цих гір.

- Я не піду! – відповіла Душа Натані Разі.

Багато старих людей, які чимало  побачили на своєму віку, цього разу промовчали, і тільки Харла Фазі, ридаючи, кинулася геть. По крові вона була олондкою і могла бачити і розуміти в ці хвилини тені, що відбувалося у світі, як бачили і розуміли всі старі…

Зазвичай люди похилого віку читали знайомі їм з Дитинства молитви, і тоді Душі виходили зі своїх затхлих підземних світів, і тоді я їм прощав усі їхні минулі гріхи і відпускав зі світом. Відтепер вони вільні були піти у всесвіт сновидінь, але Душі не йшли, а залишалися чекати, як і я: вони вірили своєму Богові Зордаку – все мало змінитися. Іноді наш скорботний ритуал бачили комісари, але називали його пережитком, а тим часом підростало покоління, у якого замість Душі була табула раса.

Мій земний сон. Він здавався мені нескінченним, а насправді минуло не більше десяти відведених на сновидіння секунд, а далі сталося ось що: я вперше відчув, що можу померти уві сні, бо був нездатний на пробудження, бо був потривожений ангелом-охоронцем революції:

– Зордаку, настав час судити! - Покликала мене Душа Натани...

– Настав час судити! – зажадав ангел-охоронець далекої від мене колишньої революції, що мала місце колись у світі олондів у Синіх Скелястих горах. Але я був, здавалося, вже ні до чого.

Мій особистий Всесвіт давно зруйнувався, сам я був засланий після того на Землю і став крихітною часткою недозорого Людства. Ночами я не хотів бути мудрим і грізним Прокуратором свого особистого Всесвіту.

Тепер я був вічно втомленим за день людиною, і тому просто хотів спати. До того ж мене турбувало, що моя присутність була потрібна при розгляді дуже складної справи, а це могло зайняти часу набагато більше, ніж брав під себе сон, а отже, я ризикував уже не прокинутися.

Про те я висловив свої побоювання Душі Натані Разі, але вона тільки зміряла мене якимось нездоровим поглядом і різко кинула точно в центр моєї підсвідомості, що не відпочивала, свою хльостку:

- Не прикидайся, Зордаку, нічого незнаючою людиною. Якось ти створив свій всесвіт, а значить для тих, хто залишився живим після катастрофи всесвіту, ти залишаєшся Богом, і тобі слід знати, що у твоєму залишеному світі, як і раніше, йдуть легенди про справедливість Прокуратора Всесвіту.

У тій гірській саклі, з якої ти одного дня пішов у своє земне людське заслання, залишалася пурпурова мантія Прокуратора з отруйно-білою облямівкою. Ніхто до неї так і не наважився доторкнутися. Але я посміла. Я ж не була живою, і прокляття над живими мені не загрожував. Ось твоя мантія, одягайся. У ній простір і час втрачають її власника свій першозначність. У ній дійсно ти знову знайдеш здібності Бога!

- Натани, я ж назавжди скинув із себе божественні права!

- Але даремно ти вирішив, що тільки від тебе залежить відправлення твоїх божественних обов'язків. Зараз на головній площі олондів, як завжди під час суду старійшин, розташоване твоє суддівське крісло?

- А що, вже минули часи революції та олонди усвідомили, що справи її згубні?

- Не смій так говорити, Зордаку, просто революція і традиції встали сьогодні разом - порушена не тільки ревзаконність, а й племінні традиції...

- Ну, що ж, тоді там явно потрібна присутність всесвітнього Прокуратора, - сказав я і разом з ангелом-охоронцем революції опинився на центральній площі добре знайомого мені раніше селища гірських олондів, народу, який колись з великою любов'ю створив я, але пізніше зрадив, як і кожного, кого прирік на муки у світі найжорстокіших вселенських катаклізмів, яких я допустив...

Зараз на площі зібралися старі й молоді, що виходили з багатоповерхових казарм, збудованих у пізніші часи, у віконних отворах яких ніколи не було шибок.

Спеціально для олондів я винайшов особливий енергопідігрів приміщень, який не дозволяв утворюватися затхлості та спертості повітря.

Люди, які стояли на площі, судили неосудного юнака, який звинувачувався в тому, що на щорічному традиційному молодіжному святі першої зустрічі він першим взяв дівчину за руку, ніж за традицією олондів повідомив усім і кожному, що ця дівчина – його власна дружина.

І це сталося до свята першої ночі, яка за правилами комісарів мала залишатися єдиною проведеною спільно закоханими вночі, тоді весь інший час мало прямувати на служіння революції, на неї святу любов!

Те, що сталося, торкнулося й старійшин, які не припускали думки, що якийсь палкий юнак з їхнього рідного племені дозволить собі вчинити з дівчиною їхнього племені, тим самим прирікаючи всіх жінок їхнього племені на страшну, чорну хустку, що задушує тіло “хімчет”.

Це була особлива хустка, що одночасно задушувала груди, стегна і горло всіх без винятку жінок і дівчат доти, доки злочинець не зізнається в скоєному. хімчет перекладався з мови олондів як – хустка, що горе нудить, а носили його знедолені під час племінного суду жінки так, як і сьогодні ще носять у земному Оренбурзі у люту холоднечу знамениті пухові хустки.

Ця хустка покривала собою щільно голову, огортала горло, опускалася під груди і тільки потім зав'язувалася на стегнах. У олондів він ще й стискався – поступово, невблаганно, невідворотно доти, доки злочинець не зізнавався у скоєному чи... Інакше “хімчет” задушував усіх жінок, не залишаючи всьому стародавньому знечещеному племені жодної надії на майбутнє.

Цю хустку винайшли для себе і зажадали від мене самі олонди, але ще жодного разу вона їм не була потрібна, бо в їхньому племені жила залишена ним Зордаком заповідь: настав час любити...

Ось і зараз у тому, що гордий юнак Орніс полюбив юну горянку Сванію, не було злочином. Адже всі знали, що відтепер серце Орніса назавжди належить Сванії, а серце Сванії – Орнісу.

Всі знали і в душі пишалися цією рідкісною гарною парою, але з іншого боку, за революційними законами, запровадженими Фарлом Горбуном і Харлою Фазі, в цьому явно була безчестя, і саме його і повинен був визнати зараз суд.

Все б і добре, і зробивши медичний огляд Сванії, можна було б довести, що Орніс і Сванія були раніше близькі, але вся біда полягала в тому, що за гордим звичаєм олондів відповідати за кохання повинен був юнак, тоді як дівчина мала тільки єдине право – любити.

Знехтувані нею юнаки повинні були назавжди погодитися з тим, що вона приймає у свій світ іншого. Ось чому весь ритуал олондів зводився до весняного танцю, в якому багато юнаків мали право сказати, і тільки кожна окрема дівчина тільки одного разу відповісти. Вона могла в танці мовчати, але їй заборонялося відмовлятися від священного танцю.

Траплялося, що той самий завзятий юнак уперто утримував у танці одну й ту саму дівчину, але вона йому так і не говорила: “Так”, але тоді подібний юнак піддавався особливому покаранню, і наступного року йому просто заборонялося брати участь у новому подружньому. танці. Тому танці проходили в перші години дуже стримано, і розпалювалися танці лише під ранок, коли долі більшості пар були визначені, але Орніс страшенно ревнував!

Він уже не міг допустити, щоб хоч хтось торкнувся Сванії, і тоді справа розкрилася. Старійшини мудро зняли Сванію та Орніса з танцю, а вранці призначили суд. І тоді жінки гордих олондів вперше одягли цю страшну, винайдену мною, хустку – “хімчет”, а вожді закликали Прокуратора всесвіту, бо племені, можливо, мало невдовзі розвіятися і померти...

Однак до ранку Орніс раптово впав у неосудність... І ось тепер люди, які нічого не підозрювали, тихо і скорботно йшли на страшний племінний суд, бо знали, що зняти узи хусток “хімчет” зможе або повне засудження, або повне виправдання підсудного.

В даному випадку йшлося про засудження на вигнання, але тільки як можна було засудити несамовитого? У такому разі в людський суд мала втрутитися найвища сила. Якщо бажаєте, сам Бог.

І ось я в силу незаперечної традиції посаджений на суддівське крісло Прокуратора всього Всесвіту. Та ось розумного рішення я не маю. Я не знаю, як допитувати несамовитих.

У такому разі в людський суд мала втрутитися найвища сила. Якщо бажаєте, сам Бог.

І ось я в силу незаперечної традиції посаджений на суддівське крісло Прокуратора всього Всесвіту. Та ось розумного рішення я не маю. Я не знаю, як допитувати несамовитих. Як незрозуміло мені, що так раптово надломило молодого палкого юнака – невже любов у відповідь до юної дівчини замість любові до старіючої революції?

Юрий Контишев: Баллада о моём правом носке, авторская песня

Юрий Контишев: Баллада о моём правом носке, авторская песня

 

Не бросай меня, боцман, в компот!

Бедный кок ошалеет от горя!

Лучше брошусь я в Чёрное море -

Не догонит меня кашалот!

И, когда я, спустив пузыри,

По Босфору проникну подлодкой,

Будут плакать до самой зари

мои жовто-блакитни колготки.

А мой левый забытый носок

Будет письма писать президенту,

Что пропал мой родимый браток,

За великое правое дело!

И, собравшись в Крыму на чаёк,

Президенты трёх стран обещают,

Что дадим мы тем оркам урок! -

Пусть назад нам носок возвращают!

Но забудет меня левый брат.

Он получит ответ президента,

Что, ввиду несогласья момента,

Правый брат, мол, не прав и не брат.

И когда, закалённый в боях,

Я вернусь, на себя непохожий,

Мой ботинок расплачется впрах,

А меня пнёт случайный прохожий...

© Copyright: Юрий Контишев, 2010

Веле Штылвелд: Голос погибшей вселенной, часть шестая

Веле Штылвелд: Голос погибшей вселенной, часть шестая

Мир Орниса: Создание Искусственного Интеллекта

Я был совершенно растерян: я просто не знал, о чём найду с ними поговорить пусть даже в далеко отдаленном, но неотвратимом на свете будущем. Не знал до той самой поры, пока не умерла самая мудрая из женщин-комиссаров Натани Рази. 

Её похороны были обставлены наиболее пышно: играл оркестр, вызывавший в окрестных горах лавины, по-настоящему рыдала Харла Фази, когда седовласые коммунары опустили в каменистую землю окрашенный пурпуром гроб. В тот вечер после торжественной революционной панихиды и традиционной для потомков прежнего племени олондов тризны, как и обычно, с гор спустился я с древними стариком и старухой.

– Впервые в наших горах умирают чужие, – незлобно сказал мне Эрема.

– Не смей богохульствовать! Нет, Эрема, у Бога чужих! – строго сказала Тергина. Она была зачата в том же Времени, и на той же Планете, она имела право на жизнь, и она его получила от Зордака, так же как ты или я!..

– Она погубила наши традиции, она разрушила наши устои, она надругалась над нашим будущим, над будущим наших внуков и правнуков...

– Не то говоришь, Эрема! Не то говоришь! У Бога не бывает чужих. Да, комиссары принесли нам испытания, но на этой земле Бог подарил ей Душу и Имя, так давай же помолимся за Душу Натани Рази... Уже хотя бы затем, чтобы Бог укротил эти страшные лавины в горах, а иначе погибнут люди в долинах!

Старик согласился с Тергиной, и они стали молиться. И тогда из могилы вышла Душа Натани:

– Я признаю тебя Богом, – сказала она мне, - если и ты признаешь за мною право оставаться преданной революции.

– Признаю, – незлобно ответил я. – Будь ангелом-хранителем своей революции, и если пожелаешь, можешь не уходить с этих гор.

– Я не уйду! – ответила Душа Натани Рази.

Много повидавшие старики на сей раз промолчали, и только Харла Фази, рыдая, бросилась прочь. По крови она была олондкой и могла видеть и понимать в эти минуты происходящее в мире теней, как видели и понимали все старики…

Обычно старики читали знакомые им с Детства молитвы, и тогда Души выходили из своих затхлых подземных миров, и тогда я им прощал все их прошлые прегрешения и отпускал с миром. Отныне они вольны были уйти во вселенную сновидений, но Души не уходили, а оставались ожидать, как и я: они верили своему Богу Зордаку – всё должно было измениться. Иногда наш скорбный ритуал видели комиссары, но называли его пережитком, а в это время подрастало поколение, у которого вместо Души была табула раса…

Мой земной сон. Он казался мне бесконечным, а на самом деле прошло не более десяти отведенных на сновидение секунд, а дальше произошло вот что: я впервые почувствовал, что могу умереть во сне, ибо был неспособен на пробуждение, так как был потревожен ангелом-хранителем революции:

– Зордак, пришло время судить! – позвала меня Душа Натани...

– Пришло время судить! – потребовал ангел-хранитель далёкой от меня прежнего революции, имевшей место когда-то в мире олондов в Синих Скалистых горах. Но я был, казалось, уже ни причём. 

Моя личная Вселенная давно разрушилась, сам я был сослан после того на Землю и стал крохотной частицей недозвёздного Человечества. По ночам я не хотел быть мудрым и грозным Прокуратором своей личной Вселенной. 

Теперь я был вечно уставшим за день человеком, и потому – просто хотел спать. К тому же меня тревожило, что моё присутствие потребовалось при рассмотрении очень сложного дела, а это могло занять времени куда более, чем брал под себя сон, а значит, я рисковал уже не проснуться. 

О том я высказал свои опасения Душе Натани Рази, но она только смерила меня каким-то нездоровым взглядом и резко бросила точно в центр моего не отдыхавшего подсознания своё хлёсткое:

– Не притворяйся, Зордак, ничего незнающим человеком. Однажды ты создал свою вселенную, а значит для тех, кто остался в живых после катастрофы вселенной, ты остаёшься Богом, и тебе надлежит знать, что в твоём оставленном мире по-прежнему идут легенды о справедливости Прокуратора Вселенной. 

В той горной сакле, из которой ты однажды ушёл в свою земную человеческую ссылку, оставалась пурпурная мантия Прокуратора с ядовито-белой оторочкой. Никто к ней так и не посмел прикоснуться. Но я посмела. Ведь я не была живой, и проклятие над живыми мне не грозило. Вот твоя мантия, облачайся. В ней пространство и время теряют для её обладателя свой первосмысл. В ней действительно ты снова обретёшь способности Бога!

– Натани, я же навсегда низложил с себя божественные права!

– Но напрасно ты решил, что только от тебя зависит отправление твоих божественных обязанностей. Сейчас на главной площади олондов, как и всегда во время суда старейшин, расположено твоё судейское кресло?

– А что, уже прошли времена революции и олонды осознали, что дела её пагубны?

– Не смей так говорить, Зордак, просто революция и традиции встали сегодня вместе – нарушена не только ревзаконность, но и племенные традиции...

– Ну, что же, тогда там явно требуется присутствие вселенского Прокуратора, – произнёс я и вместе с ангелом-хранителем революции оказался на центральной площади хорошо знакомого мне прежде селения горных олондов, народа, который когда-то с великой любовью создал я, но позже предал, как и каждого, кого обрёк на мучения в мире жесточайших вселенских катаклизмов, которые я допустил…

Сейчас на площади собрались старые и молодые, повыходившие из построенных в позднейшие времена многоэтажных казарм, в оконных проёмах которых никогда не было стёкол. 

Специально для олондов я изобрёл особый энергоподогрев помещений, который не позволял образовываться затхлости и спёртости воздуха.

Люди, стоявшие на площади, судили невменяемого юношу, обвинявшегося в том, что на ежегодном традиционном молодёжном празднике первой встречи он первым взял девушку за руку, чем по традиции олондов сообщил всем и каждому, что эта девушка – его собственная жена…

И это произошло до праздника первой ночи, которая по правилам комиссаров должна была оставаться единственной проведенной совместно влюблёнными ночью, тогда всё прочее время должно было направляться на служение революции, на к ней святую любовь!

Произошедшее тронуло и старейшин, не допускавших мысли, что какой-нибудь пылкий юноша из их родного племени позволит себе поступить с девушкой их племени, тем самым обрекая всех женщин их племени на страшный, удушающий тело чёрный платок “ химчет”. 

Это был особый платок, одновременно удушавший грудь, бёдра и горло всех без исключения женщин и девушек до тех пор, пока преступник не сознается в содеянном. химчет переводился с языка олондов как – платок, горе томящий, а носили его отверженные во время племенного суда женщины так, как и сегодня ещё носят в земном Оренбурге в лютую стужу знаменитые пуховые платки.

Этот платок покрывал собой плотно голову, окутывал горло, опускался под грудь и только затем завязывался на бёдрах. У олондов он ещё и сжимался – постепенно, неумолимо, неотвратимо до тех пор, пока преступник не сознавался в содеянном или... В противном случае “ химчет” удушал всех женщин, не оставляя всему древнему обесчещенному племени никакой надежды на будущее.

Этот платок изобрели для себя и потребовали от меня сами олонды, но ещё ни разу он им не требовался, ибо в их племени жила оставленная им Зордаком заповедь: пришло время любить...

Вот и сейчас в том, что гордый юноша Орнис полюбил юную горянку Сванию, не было преступлением. Ведь все знали, что отныне сердце Орниса навсегда принадлежит Свании, а сердце Свании – Орнису. 

Все знали и в душе гордились этой редкой красивой парой, но с другой стороны, по революционным законам, введенных Фарлом Горбуном и Харлой Фази, в этом явно присутствовало бесчестье, и именно его и должен был признать сейчас суд.

Всё бы и ладно, и произведя медицинское освидетельствование Свании, можно было бы доказать, что Орнис и Свания были прежде близки, но вся беда состояла в том, что по гордому обычаю олондов отвечать за любовь обязан был юноша, в то время как девушка имела только единственное право – любить.

Отвергнутые ею юноши должны были навсегда согласиться с тем, что она принимает в свой мир другого. Вот почему весь ритуал олондов сводился ко всенощному весеннему танцу, в котором многие юноши имели право сказать, и только каждая отдельная девушка только однажды ответить. Она могла в танце молчать, но ей запрещалось отказываться от священного предбрачного танца.

Случалось, что один и тот же упорный юноша упрямо удерживал в танце одну и ту же девушку, но она ему так и не говорила: “Да”, но тогда подобный юноша подвергался особому наказанию, и в следующем году ему просто запрещалось участвовать в новом предбрачном танце. Поэтому танцы проходили в первые часы очень сдержанно, и распалялись танцующие только под утро, когда судьбы большинства пар были определены, но Орнис страшно ревновал! 

Он уже не мог допустить, чтобы хоть кто-нибудь прикоснулся к Свании, и тогда дело раскрылось. Старейшины мудро сняли Сванию и Орниса с танца, а наутро назначили суд. И тогда женщины гордых олондов впервые надели этот страшный, изобретенный мною, платок – “ химчет”, а вожди призвали Прокуратора вселенной, ибо племени, возможно, предстояло вскоре рассеяться и умереть...

Однако к утру Орнис внезапно впал в невменяемость... И вот теперь ничего не подозревавшие люди тихо и скорбно шли на страшный племенной суд, ибо знали, что снять узы платков “ химчет” сможет либо полное осуждение, либо полное оправдание подсудимого.

В данном же случае речь шла об осуждении на изгнание, но только как можно было осудить невменяемого? В таком случае в человеческий суд должна была вмешаться высшая сила. Если хотите, сам Бог. 

И вот я в силу непререкаемой традиции посажен на судейское кресло Прокуратора всей Вселенной. Да вот разумного решения у меня нет. Я не знаю, как допрашивать невменяемых. Как непонятно мне, что так внезапно надломило молодого пылкого юношу – неужели ответная любовь к юной девушке вместо любви к стареющей революции?

Веле Штылвелд: Современные секулярные еврейские авторы

Веле Штылвелд: Современные секулярные еврейские авторы,

уточняю, это моё субъективное мнение, хотя, как знать…

«Мне нравилось быть известным писателем,

за исключением того нюанса, что время от

времени приходится что-то писать».

Кен Кизи "Пролетая над гнездом кукушки”

Эфраим Севела: известный писатель и кинорежиссер, оставил значительный след в литературе и кино.

Пишет о еврейской идентичности, истории и культуре в современном контексте.

Вектор творчества Эфраима Севелы и его кинопроизведение "Попугай, говорящий на идиш" рассказывает историю Янкеля Лапидуса, молодого еврея из Вильно, который проходит через множество испытаний время Второй мировой войны. Его приключения, полные трагикомических ситуаций, отражают абсурдность и жестокость войны, а также силу человеческого духа.

Попугай, говорящий на идиш, символизирует утерянный мир еврейской культуры, который Янкель пытается сохранить в своей памяти.

Конфликт с израильским раввинатом

Эфраим Севела не раз сталкивался с критикой со стороны религиозных лидеров.

Его произведения, часто наполненные иронией и сарказмом, могли восприниматься как вызов традиционным ценностям.

Конфликт с израильским раввинатом возник из-за его откровенных высказываний и критики религиозных институтов.

Севела считал, что литература должна быть свободной и не подчиняться догмам, что вызывало неоднозначную реакцию в религиозных кругах.

Творчество Эфраима Севелы, включая "Попугай, говорящий на идиш", остается важным вкладом в еврейскую и мировую культуру. Его работы продолжают вдохновлять и вызывать дискуссии, отражая сложные взаимоотношения между традицией

и современностью.

Веле Штылвелд: современный украинский автор, пишущий, по определению экспертов из НСПУ, на еврейские темы:

Исследует темы памяти, Холокоста и еврейской жизни в постсоветском пространстве.

Римейк-роман Веле Штылвелда "В Германию я не уеду" представляет собой многослойное повествование, в котором переплетаются историческая память, личные трагедии и культурные мифы.

Одной из центральных тем романа является память о трагедии Бабьего Яра.

Автор через свидетельские воспоминания передает ужасы и боль, которые пережили жертвы и их потомки.

Эта тема служит напоминанием о важности сохранения исторической памяти и недопущения повторения подобных трагедий.

Веле Штылвелд также исследует личные трагедии людей, оказавшихся в послевоенной Германии.

Через письма и воспоминания героев романа раскрываются их внутренние конфликты, чувство вины и попытки найти свое место в новом мире. Эти истории подчеркивают сложность и многогранность человеческих судеб в условиях исторических

катаклизмов.

Чернобыльская катастрофа занимает особое место в романе. Письма Чернобыльской девочки отражают страхи и надежды молодого поколения, столкнувшегося с последствиями ядерной аварии. Эти письма служат символом утраченного детства

и разрушенных мечтаний.

Легенда об Иудином дереве добавляет в роман элемент мистики и символизма.

Это древнее предание переплетается с современными событиями, создавая ощущение непрерывности времени и связи поколений.

Письма бывшего заключённого киевского музыканта, человека-оркестра, который не доверяет окружающим людям и глушит свою глубокую боль в коньячных парах, раскрывают тему одиночества и отчуждения. Его история показывает, как травмы прошлого могут влиять на настоящее и будущее человека.

Роман "В Германию я не уеду" Веле Штылвелда - это глубокое и многослойное произведение, которое через личные истории и исторические события исследует темы памяти, трагедии и надежды. Автор мастерски переплетает реальные события и мифы, создавая богатую и эмоционально насыщенную картину человеческих судеб.

Темы других произведений Веле Штылвелда:

- Еврейская идентичность и культура

- История и память о Холокосте

- Взаимоотношения еврейской общины с украинским обществом

Духовный конфликт с раввинатом:

- Исторический контекст: Многие раввины, прибывшие в Украину после распада СССР, имели комсомольское прошлое, что вызывало недоверие среди местных евреев.

- Идеологические разногласия: Секулярные авторы часто критикуют ортодоксальные религиозные практики и стремятся к более светскому и либеральному подходу к еврейской жизни.

- Культурные различия: Пришлые раввины часто не учитывают местные традиции и особенности, что вызывает и недовольство среди местного еврейского населения.

Почему киевский раввинат в годы украинской Независимости решительно противопоставил себя современным еврейским

авторам. Что скрыто за этим? Откуда пропаганда нового средневековья: евреи, не читайте современных еврейских писателей в Украине

Вопрос о противостоянии киевского раввината современным еврейским авторам в годы украинской Независимости можно рассмотреть с нескольких точек зрения.

Традиционные ценности: Раввинат, как правило, выступает за сохранение традиционных еврейских ценностей и учений.

Современные авторы могут предлагать идеи или взгляды, которые не соответствуют этим традициям, что может вызывать сопротивление со стороны религиозных лидеров.

Идентичность: В условиях формирования национальной идентичности в Украине, еврейская община могла столкнуться с внутренними конфликтами между современными взглядами и историческими корнями. Это могло усилить желание раввината защищать традиционные представления о еврейской культуре и идентичности. 

Веле Штылвелд: Притчи еврейских мудрецов: Уроки из прошлого

Притчи еврейских мудрецов: Уроки из прошлого - обзор Веле Штылвелд, Украина

Притчи еврейских мудрецов: Уроки из прошлого

Еврейская культура всегда славилась своим богатым литературным наследием, среди которого особое место занимают притчи. В девятнадцатом и начале двадцатого века на территории Украины, где проживало значительное еврейское население, мудрецы передавали знания и жизненные уроки через простые, но глубокие истории. Эти притчи остаются актуальными и сегодня, олицетворяя мудрость и жизненный опыт.

Одной из известных притч является история о двух братьях. Один из них был трудолюбивым и щедрым, а другой – ленивым и жадным. Однажды старший брат, заметив, что его младший брат страдает от недостатка, решил тайком приносить ему еду и вещи. Когда младший брат узнал о добром поступке, он тоже начал помогать старшему, хотя и не знал о его щедрости. Эта притча учит нас тому, что доброта и щедрость, даже если они остаются незамеченными, всегда возвращаются добром.

Другой известной притчей является история о мудром раввине, который однажды спросил своих учеников: «Что важнее: знать правду или быть добрым?» Ученики долго спорили, но не смогли прийти к единому мнению. Тогда раввин ответил: «Важно и то, и другое, но если выбор стоит между истиной и добротой, выбирайте доброту». Эта притча подчеркивает, что в жизни часто нужно делать выбор, и иногда доброта оказывается важнее слепого следования правилам.

Не менее поучительна и притча о старом мудреце, который был известен своим умением решать споры. Однажды к нему пришли два человека, каждый из которых считал себя правым. Мудрец выслушал одного, затем другого, и, наконец, сказал: «Я вижу, что вы оба правы, но также и оба ошибаетесь». Эта история учит нас умению слушать и понимать точку зрения другого человека, что особенно важно в нашем современном мире, полном конфликтов и недопонимания.

Еврейские притчи, передававшиеся мудрецами в Украине, не только обогащали культурное наследие, но и служили моральным компасом для многих поколений. Их простота и глубина делают их актуальными и в наше время. Эти уроки учат нас жизни с уважением к другим, важности доброты и способности к пониманию. В условиях современности, где конфликт и разделение становятся обычным делом, эти притчи напоминают нам о ценностях, которые мы должны беречь и передавать дальше.

Притчи еврейских мудрецов в ГУЛАГе: Мудрость в трудные времена

ГУЛАГ — это не только символ страданий и репрессий, но и место, где, несмотря на ужасные условия, люди искали утешение и надежду. В таких обстоятельствах еврейские мудрецы продолжали передавать свою мудрость через притчи, которые служили не только способом сохранить культурную идентичность, но и источником вдохновения.

Притча о надежде

Одна из притч, распространённых среди заключенных, рассказывает о человеке, который потерял всё: семью, дом и свободу. Однажды, сидя в одиночестве, он заметил, что в углу его камеры растёт маленький цветок. Этот цветок, несмотря на суровые условия, продолжал цвести. Мужчина осознал, что даже в самых темных местах жизни можно найти красоту и надежду. Эта притча стала символом стойкости и внутренней силы, вдохновляя многих, кто находился в безысходной ситуации.

Притча о мудром старце

В другой притче рассказывается о мудром старце, который, несмотря на свои тяжёлые условия, всегда находил время, чтобы поделиться знаниями с другими. Он говорил: «Свет знаний не может быть погашен даже в самой тёмной ночи». Эта история вдохновляла заключённых искать мудрость и делиться ею, даже если жизнь казалась безнадежной. Она подчеркивает важность образования и духовного роста, несмотря на физические страдания.

Аналоги в мировой литературе

Сходные темы о надежде и стойкости можно найти и в других культурах. Например, в произведениях таких авторов, как Виктор Франкл, который в своей книге «Скажи жизни "Да"» описывает, как смысл жизни может быть найден даже в самых тяжелых условиях. Франкл, сам переживший Холокост, делится историями о людях, которые находили силы продолжать жизнь, несмотря на ужасные испытания.

В русской литературе можно вспомнить о произведениях Александра Солженицына, который также описывал жизнь в ГУЛАГе и искал смысл в страданиях. Его работа «Архипелаг ГУЛАГ» стала основой для понимания не только репрессий, но и человеческой стойкости.

Заключение

Притчи еврейских мудрецов, созданные в ГУЛАГе, служили не только как средство сохранения культуры, но и как источник света в темноте. Они напоминают нам о том, что даже в самых сложных обстоятельствах человек способен найти надежду, мудрость и силу. Эти уроки актуальны и сегодня, когда многие сталкиваются с трудностями и вызовами. Мудрость прошлого может стать нашим путеводителем в настоящем, помогая нам сохранять человечность и стремление к свету, несмотря на все испытания.

Притчи еврейских мудрецов: Мудрость в пути к свободе

Алия и массовый исход евреев из СССР, а затем и из независимой Украины стали важными моментами в истории еврейского народа. В эти трудные времена, когда миллионы людей искали новую жизнь за пределами своих родных земель, притчи еврейских мудрецов служили источником вдохновения и утешения. Они отражали надежды, страхи и стремления людей, которые покидали привычные места в поисках свободы и лучшей судьбы.

Притчи как отражение времени

В условиях, когда многие евреи сталкивались с преследованиями, притчи становились своеобразным способом сохранить культурную идентичность и традиции. Одна из таких притч рассказывает о человеке, который покинул свой дом, оставив всё позади. Он встретил мудреца, который сказал ему: «Не бойся пути, который ты выбираешь. Даже если ты не знаешь, куда он приведет, помни, что каждый шаг — это шаг к свободе». Эта история отражает надежду на лучшее будущее, несмотря на неопределенность.

Другой известной притчей является рассказ о старом раввине, который, несмотря на старость и боль, продолжал учить своих учеников. Он говорил: «Знания — это свет, который будет освещать ваш путь, куда бы вы ни шли». Эта притча подчеркивает важность образования и духовного роста в сложные времена. Она вдохновила многих покидающих свои дома не забывать о своих корнях и культуре.

Общие черты алии и массового исхода

Как алия из СССР, так и массовый исход из независимой Украины были связаны с поиском свободы — как физической, так и духовной. В обоих случаях люди стремились к возможности жить по своим убеждениям, без страха преследования. Притчи, которые передавались из поколения в поколение, стали связующим звеном между прошлым и настоящим, помогая людям понимать, что, несмотря на трудности, они не одни.

Мудрость еврейских притч также акцентирует внимание на важности общности. В условиях массового исхода люди объединялись, поддерживая друг друга в трудные времена. Притчи о взаимопомощи и солидарности становились не только утешением, но и практическим руководством для тех, кто искал новую жизнь вдали от родных мест.

Заключение

Притчи еврейских мудрецов во время алии и массового исхода из СССР и независимой Украины служили важным источником надежды и силы. Они отражали не только страдания и испытания, но и стремление к свободе и поиску нового смысла жизни. Эти исторические моменты напоминают нам о том, как важно сохранять свою культуру и идентичность, несмотря на любые трудности. Мудрость прошлого продолжает жить в сердцах и умах тех, кто стремится к лучшему будущему, вдохновляя новые поколения на поиски света даже в самых темных уголках истории. Обзор предназначен для еврейских школ и общин в Украине

Почему киевский раввинат в годы украинской Независимости решительно противопоставил себя современным еврейским авторов. Что скрыто за этим? Откуда пропаганда нового средневековья: евреи, не читайте современных еврейских писателей в Украине

Вопрос о противостоянии киевского раввината современным еврейским авторам в годы украинской Независимости можно рассмотреть с нескольких точек зрения.

Традиционные ценности: Раввинат, как правило, выступает за сохранение традиционных еврейских ценностей и учений. Современные авторы могут предлагать идеи или взгляды, которые не соответствуют этим традициям, что может вызывать сопротивление со стороны религиозных лидеров.

Идентичность: В условиях формирования национальной идентичности в Украине, еврейская община могла столкнуться с внутренними конфликтами между современными взглядами и историческими корнями. Это могло усилить желание раввината защищать традиционные представления о еврейской культуре и идентичности.

Политические и социальные факторы: В Украине, как и в других странах, существуют различные политические и социальные движения, которые могут оказывать влияние на культурные и религиозные вопросы. Некоторые из этих движений могут рассматривать современные еврейские авторы как угрозу.

Страх перед ассимиляцией: Современные тенденции и глобализация могут восприниматься как угроза для еврейской идентичности. Раввинат может видеть в современных авторах риск ассимиляции и потери традиционных ценностей.

Процесс диалога: Важно отметить, что отношения между современными авторами и религиозными лидерами могут быть сложными и многогранными. Некоторые еврейские писатели могут стремиться к диалогу с традицией, в то время как другие могут быть более критичными.

В конечном итоге, такие противоречия могут быть отражением более широких процессов в еврейской общине и обществе в целом, где традиция, современность и вопросы идентичности пересекаются и вызывают дискуссии.