Веле Штылвелд: Голос погибшей вселенной, часть седьмая

Веле Штылвелд: Голос погибшей вселенной, часть седьмая

Мир Орниса: Создание Искусственного Интеллекта

Сам я редко кого лишал разума, но когда лишал, то, как мог, – заботился, чтобы это заблудшее несчастное существо не страдало больше дозволенного, а попало в адекватную ему среду. 

Но, как видно, и у самого меня не всегда всё здорово получалось. Ведь не засадил же я Стазиша ещё до гибели моей несчастной вселенной в стеклянную банку со скорпионами, где только и было бы ему достойное место!

А что до Орниса – то этому парню я всё-таки по-человечески сострадал, на что, увы, как Прокуратор даже разорванной на мельчайшие осколки Вселенной не имел ни малейшего права. 

Именно потому я теперь так горько раздумывал над тем, что до конца вменяемым Орнис уже не станет, а это означало фактически, что и сам суд будет длиться до тех страшных пор, пока все до единой женщины богоизбранного племени не погибнут от удушья проклятыми платками “ химчет”, а сам я так уже и не проснусь на далёкой голубой планете Земля, потому что с первыми лучами солнца умру, ибо даже богов на наказание обрекает безжалостная эволюция.

Но, похоже, что над подобным вариантом решения столь сложной проблемы размышлял не один только я. И потому внезапно прямо у себя за спиной я услышал грудной тёплый женский печальный голос ангела-хранителя революции:

– Не всё так плохо, Зордак! Ты только не поддавайся отчаянию – столь панически скорому, на которое только и способны вы, люди! А ведь во многом своём земном вы сами похожи на олондов, хотя сами на себя вериги и химчет накладываете очень редко. Зато среди вас случаются самоубийцы, а это ничем не лучше. Но сейчас здесь может погибнуть целый древний народ – хранитель стольких традиций, народ – хранитель памяти о встрече с каким ни есть Богом, с каким ни есть Прометеем. 

Вот теперь и подумай, не в этом ли заключена самая простая разгадка. Ведь каждый из них может вспомнить только что-то своё личное, пережитое, что именно его одного и связывает с этим невменяемым парнем. Пусть каждый по очереди обратится к нему и пойдёт по тропинке их индивидуальной совместной памяти. Наверное, тогда вдруг и пробьётся в его глазах хоть малейшая искорка разума, а для дальнейшего судейства только это и нужно. Ведь только признав себя вменяемым, он сам автоматически признает себя осуждённым. 

Ведь вменяемый Орнис любви своей к Свании не отрицал – к Свании, а не к революции. Вот и попробуй, Зордак, испытать предложенный мною план – и не медли более ни минуты! Рано тебе ещё сдавать мантию Прокуратора Вселенной во Всемирном музее катастроф! Решись на поступок, Прокуратор Вселенной, и с тем да простится тебе твоё вялое, несуразное прошлое…

И тогда я решился. Где-то мне, беспробудно спящему на Земле, было не безразлично, как пойдёт дальнейшее разбирательство, но на сей раз материализоваться в привычном для богоизбранных олондов виде среди них в козьей дохе и постолах, увы, я не мог, ибо пространственное раздвоение было мне теперь недоступно. 

Поэтому собравшиеся на древней площади люди могли наблюдать только за свечением судейской мантии Прокуратора Вселенной, да ещё слышать его негромкий, но внятный священный голос. 

Самому мне казалось, что этот голос был настолько и слаб, и тих, что его могли услышать немногие. Но так только казалось. Возможно, акустическая среда моей собственной вселенной каким-то целебным положительным образом отличалась от земной, ибо на площади каждый совершенно отчётливо услыхал сказанное.

– Богоизбранные люди мои, гордые и мудрые горцы, люди олондов, люди Зордака, так долго оставлявшего вас без внимания в угоду ваших затей! Отныне объявляю вам, что я снова с вами и что обретение это взаимно. 

Но я не пришёл вас судить, а только желаю принести мир в ваши сердца и снять заклятие удушающих платков “ химчет” с ваших сестёр и матерей, с ваших дочерей и старух. Сейчас они обречены на смерть только потому, что на разрушивший обычай древних пылкий юнец Орнис внёс гнев и смятение в ваши души. 

Он не только переступил древние и новые заповеди, какими бы условными либо заранее ложными они ни были, – он просто спрятался от признания своего проступка в безумие. Случается с людьми и такое, только не с олондами. 

А то, что Орнис – преступник, всем вам известно, но принять осуждение других в полном душевном здравии способен только мужественный человек. Отныне только вы способны возвратить Орнису его мужество, его вменяемость, что и позволит мне его осудить, освободив вас.

– Но как это сделать?! – спросил у меня явно обескураженный революционный комиссар Фарл Горбун. – В нашей революционной практике мы впервые столкнулись с подобным, к тому же, Зордак, ты сам цепко следил за нами и чрезмерно вредил нашему новому, революционному миру!

– Но не вы ли, комиссары, сами пожелали уничтожения старого мира? Вот я и помог вам своим тихим невмешательством, получив от вас новое звание – гражданин Бог. И как гражданин Вселенной от души пожелал вам построить ваш новый мир. Но что до идеи, которую я хочу вам сейчас предложить, то она принадлежит не мне, а самому ангелу-хранителю вашей революции Натани Рази. 

Я же только попытаюсь материализовать её, так и не пожелавшую оставить вас, и отправиться в высшие круги вселенского разума. Вот и прислушайтесь к её совету. Наверное, ей вы поверите больше, чем мне, отверженному ссыльному Богу, ныне живущему в обличии человека на далёкой от вас планете Земля... 

Натани Рази материализовалась перед собравшимися неожиданно и сразу начала говорить. Её коротко остриженные волосы были обрамлены красной косынкой. Её старенькая, пропитанная кровью борцов и жертв революции шинель была туго опоясана узкими ремнями и портупеей.

– Люди, вы помните меня, и это потому, что каждый из вас любит и помнит меня отдельно, а ещё и потому, что каждому из вас в прошлом, ещё живая, я находила особые слова и о каждом знала особо. Вот почему даже самым молодым, которые меня никогда при жизни не видели, так много и разно обо мне известно. Каждый просто рассказал о своих беседах со мной, о встречах, о взаимно доброжелательных отношениях. 

Собранные воедино рассказы превратились в легенду, легенда – в миф, а миф – в память обо мне, и это помогало в прошлом мне, ангелу-хранителю революции, приходить и навещать вас, невзирая на границу между мирами тонкого и материального.

Когда этого требовали обстоятельства, я смело шла в ваши сны и предупреждала вас об опасностях. Это я передала вам скорбную весть о разрушении нашей Вселенной и бессрочной ссылке Зордака на неведомую всем нам в здешних Синих Скалистых горах землю. 

Поэтому и теперь я говорю вам: каждый из вас способен пробудить сознание юноши, который сейчас просто бежит от себя. Ведь каждый помнит, что именно его связывало с миром этого юноши. 

Пусть же теперь каждый о том и скажет, обращаясь только к Орнису и ни к кому более. Только так, постепенно, вы пробудите в нём сознание и спасёте себя. 

Пусть говорят мужчины и женщины, старые и молодые, комиссары и коммунары, одинокие жители высокогорья, отверженные революцией, преданные Зордаку старики и преданные революции, смеющиеся в лицо Зордаку дети. Только так – все вместе – вы вернёте Орнису разум. Да хранит вас Зордак!

Видение ангела-хранителя революции растаяло в воздухе, потому что я спешно оборвал речь говорившей. Она попыталась сказать более чем ей надлежало, но даже ей не было дано право полагать надежды людей на их заблудшего Бога.

Стоявшие на площади древние, но одичавшие за время революции некогда гордые олонды с первых минут явления ангела-хранителя будто онемели и замерли, но затем все разом с разрешения комиссаров и старейшин заговорили – сначала перебивая друг друга, и только чуть погодя установив живую очередь говорящих, непременно обращаясь к юноше, стоявшему в центре всеобщего внимания. 

Теперь у всех собравшихся появилась надежда, что к юноше возвратится так внезапно оставивший его рассудок. И первым к Орнису ласково, по-стариковски неспешно обратился старик, живущий на высокогорье – Эрема:

– Послушай, сосо! Уж кому как не мне говорить тебе первому! Ведь ко мне ты приходил ещё в ту далёкую пору, когда, помнится, была ещё жива моя неугомонная старая Мэрли. Святой души была женщина. Она гордо называла себя твоей бабушкой, так как наши дети и внуки навсегда отошли от нас и приняли эту проклятую революцию. 

Для нас ты оставался внуком, маленьким озорником, когда для всех других ты был лишь Орнисом – смышлёным революционным подростком. Одна только Мэрли стала называть тебя просто сосо, что только и означало что-то тёплое, вроде: “молодой, юркий, озорной человек”. Теперь и слово умерло, и порода таких людей. Уж каким-то ты был, Сосо – разве мне не упомнить? 

Вспомни, как однажды мы три дня топтали с тобой примороженные винные ягоды, а добрейшая Мэрли всё сетовала, что из них так и не выжмешь вина. Но ты пообещал согреть эти замёрзшие ягоды танцем – и как же здорово ты тогда танцевал! В подобных танцах древние олонды достигали той особой гибкости, которая позволяла им быть неуязвимыми во время грозных сражений. 

Но и танцы, и сражения давно уже отошли в прошлое. Теперь вас больше учат цитатам новых революционных вождей, а тогда, Сосо, ты стал танцевать на смёрзшихся винных ягодах, как танцевали твои деды и прадеды – и в том году на празднике мы не раз пили вино. 

А ты помнишь, как ты выпил впервые? В тот вечер ты так захмелел, что неожиданно стал очень много смеяться – да так бесшабашно и громко, что вызвал целую лавину в горах, и это было великим чудом. Ведь в последние годы подобные лавины вызывали разве что духовые оркестры на нудных номенклатурных похоронах. 

А в тот вечер ты впервые остался ночевать в нашем доме, и заботливая Мэрли постелила тебе на матраце из козьей шерсти прямо у очага. Утром ты проснулся смелым и отважным горцем, у которого не болели ни ноги, ни голова – ведь над очагом было только открытое небо, на котором пылали далёкие звёзды, которые ты так мечтал посетить.

По щеке старого Эрема покатилась слеза.