Веле Штылвелд: Ева, Мария, Лилит – в гендерной истории европейского человечества

• Я внимательно перечитал этот неожиданный обзор гендерной сдвижки прежде всего в европейской истории, в семье европейских народов, и сразу скажу: меня потрясли ТРИ КЛЮЧЕВЫЕ ТОЧКИ ГЕНДЕРНОЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ ИСТОРИИ:

- от матриархата европейцы легко в пору христианизации перешли к культу праматери Евы;

-  пору христовых походов всего за 200 лет с 1100 по 1300 гг. европейцы приняли для себя куртуазный культ Прекрасной Дамы и женский идеал христианской женской святости в образе Девы Марии;

-  в конце девятнадцатого века были явлены суфражистки и феменистки с нынешними ФЕМЕН, которых в Раю отождествляла Лилит, так и не сумевшая породниться Адамом и оставшаяся в роли, увы, в роли недоженственного идеала, сущности явленной в предвестии Армагеддона

 Давайте попробуем разобраться…

В конце XI в. в условиях, когда положение папства усилилось папа Григорий VII наложил запрет на браки среди священников. В некоторых областях христианского мира на этот запрет последовала ожесточенная реакция (так, германцы заявили, что они лучше расстанутся со своими жизнями, чем со своими женами), но в конце концов церковь победила, и в церкви установился принцип целибата (безбрачия).

Таким образом, церковь подошла ближе всего к своей подлинной цели, которая заключалась не в безбрачии, а в целомудрии, оставшемся недостижимым идеалом. Существенной проблемой было то, что многие становились священниками только потому, что это был единственный путь к достижению профессиональной карьеры в юридической, административной и научной областях.

Тот факт, что в Англии XIII в. священником являлся один мужчина из двенадцати, вовсе не означал, что один мужчина из каждых двенадцати ощущал в себе подлинное религиозное призвание.

До тех пор, пока не был провозглашен целибат, многие священники старались извлечь всю пользу из обоих миров, вступая в брак молодыми и затем принимая духовный сан, когда домашняя жизнь начинала им надоедать. Однако другие вообще отказывались от брака – некоторые по искреннему убеждению, а некоторые в целях получения привилегий при продвижении в церковной иерархии.

Современные церковники часто говорят о семье так, как если бы она была христианским изобретением, но их предшественники были гораздо более склонны проклинать семью как порождение дьявола.

«Женитесь, если вам это необходимо», – недовольно говорили отцы церкви мирянам и продолжали описывать радости брака в выражениях, которые немедленно узнали бы древние греки и римляне. Дети для них – «самое горькое удовольствие», а жены – слабые и хрупкие существа, непонятливые, эмоционально неустойчивые, легкомысленные, лживые и абсолютно безответственные в том, что касается общественных  дел.

В целом церковь рассматривала брак как ряд уступок человеческим слабостям и делала всё, что в её  силах, чтобы дискредитировать все эти слабости. Церковь утверждала, что один брак обеспечивает мужчине всё необходимое; второй брак является супружеской изменой, третий – просто «свинство». Фактически отцы церкви даже на появление потомства смотрели с некоторыми сомнениями, и лишь осознание того, что порождение верующих является полезным для распространения веры, вынудило церковь пойти на определенные жертвы.

Тем не менее, церковь продолжала жаждать идеального целомудрия в браке, и в результате еще до того, как в XII или XIII вв. брак был объявлен таинством (т.е. он не мог быть расторгнут ни при каких обстоятельствах), церковь не могла счесть бездетность основанием для развода, хотя это шло вразрез с социальной практикой всех древних сообществ. И каким бы непреднамеренным ни было это новое ограничение, оно обеспечило беспрецедентную защищенность многим женщинам, которые до этого очень часто несли всю ответственность за преступления, в которых их мужья были повинны не меньше, чем они сами.

Часто высказывается предположение, что христианство принесло значительное улучшение положения женщин, но фактически, за единственным вышеупомянутым исключением, их официальный и социальный статус практически не изменился. В тех сферах, которые не вступали в конфликт с христианской доктриной, ранняя христианская церковь просто унаследовала гражданские законы и обычаи Древнего Рима. В то же время христианство взяло женщин императорского Рима за образец, противоположный всему тому, что представлялось желательным в женщинах-христианках. Христианство было непреклонно в том, что каждая добрая христианка должна скрывать свои чары, появляясь в церкви закрывать лицо накидкой, полностью отказаться от косметических средств.

Взамен христианство предлагало женщине духовное равенство с мужчиной – дар, приносящий больше пользы дающему, чем получающему. Относясь к женщине как к равной в духовном смысле, церковь могла извлечь общественную пользу из ее благотворительности и проповедей, прочно удерживая ее в отношении личной жизни на подобающем ей месте. Даже в восточной церкви, где вследствие сегрегации женщин роль женщины как проповедника была весьма значительной, им все же было запрещено осуществлять обряды крещения, проповедовать и молиться вслух в церкви, иближаться к алтарю и благословлять.

Климент Александрийский очень четко, хотя и непреднамеренно, подытожил отношение ранней христианской церкви к женщинам, заявив, что женщина равна мужчине во всем, но мужчины всегда и во всем были лучше женщин. Хотя на самом деле не так уж и во всем. В том, что касалось политических браков, женщины были столь же незаменимы для церкви, как и для государства.

Церковь без колебаний посылала христианок-аристократок в варварские страны, чтобы они вступали в брак

с вождями франков или саксонцев и обращали их в христианство.

С течением столетий принцессам-христианкам на выданье (некоторые из них, в особенности принадлежавшие к династиям Меровингов и Каролингов, были очень сильными личностями) приходилось отправляться за мужьями все дальше и дальше. Это происходило не только потому, что количество новообращенных сильно уменьшилось, но и потому, что император Юстиниан запретил браки вплоть до  пятой степени родства. Пятьсот лет спустя папа Григорий VII распространил запрет до седьмой степени родства. Это привело к тому, что брачная география принцесс крови распространилась от Ирландии до Иерусалима и от Кастилии до Новгорода.

В числе факторов (многие из которых до сих пор остаются неопределенными), способствовавших превращению женщины в Даму, некоторые выступают на первый план. Один из них – опыт взросления крестоносцев. Добрая половина французских рыцарей за 30 лет после 1097 г. отправились в Святую Землю или Северную Испанию в больших крестовых походах или сами по себе; Англия и Германия тоже присоединились к Франции и поспешили отправить толпы самых воинственных своих рыцарей в крестовые походы.

Эти рыцари, даже если они не продвигались дальше Испании или Сицилии, оказывались  ослепленными блеском и экзотикой исламских государств, которые даже несмотря на беспорядки оставались более развитыми и цивилизованными, чем любое общество в представлении грубых баронов Запада.

Безоговорочно успешным был только первый крестовый поход, но крестоносцы потерпели неудачу на море из-за переменчивой погоды и в результате привезли с собой намного меньше добычи, чем награбили в походе. Тем не менее, самой главной «добычей» стало представление о новом образе жизни, новые идеи и впечатления, расширение кругозора и рост восприимчивости; этого было вполне достаточно, чтобы активизировать процессы изменений, уже начавшихся в европейском мире.

Если крестоносцы соприкоснулись с исламом непосредственно, то те мужчины, которые оставались дома (слишком молодые или слишком старые, чересчур чувствительные или чересчур циничные, чтобы присоединиться к имперским амбициям церкви), открыли для себя другое: с помощью трудов мусульманских ученых они по-новому взглянули на мудрость и науку классического мира, на его древнюю и вечно новую философию, на его своеобразный гуманизм, который знали греки и позабыли римляне.

Многие из достижений античности прошли через фильтр мусульманства, что и стало одной из главных причин возникновения той формы литературы, которая непосредственно повлияла на положение европейской женщины.

Временное отсутствие в обществе наиболее нетерпимых его представителей и присутствие множества  других, которые открывали для себя новое мировоззрение, предоставили уникальный шанс женщинам высших классов. Вплоть до конца XI в. они полностью зависели от своих отцов, мужей и сыновей. Но в период крестовых походов многие жены остались без присмотра и столкнулись с необходимостью самостоятельно управлять собственностью своих мужей, и даже политика перестала быть для них тайной.

Они участвовали в борьбе за источники власти – герцогские или королевские дворы, которые были центрами тогдашней общественной жизни, моды, сплетен и интриг. И хотя церковь не поощряла подобные действия женщин, она все же помогла стабилизации их общественного положения: в XI в. муж, которому надоела жена, мог легко развестись с ней; но когда брачные законы перешли под юрисдикцию духовенства (которое осуждало разводы еще больше, чем браки), эта практика была резко пресечена.

Существовала еще одна тенденция, которая со временем повлияла на отношение церкви и мужчин к женскому полу. В Византии Дева Мария долгое время была объектом поклонения, и культ ее принесли в Европу в начале XII в. пилигримы, крестоносцы и купцы.

 На протяжении многих столетий западная церковь возводила женский род к праматери Еве, виновнице человеческого грехопадения; и когда Ева в XIV в. уступила место Деве Марии, женщины оказались в выигрыше. Вплоть до начала XII в. Мария была всего лишь одной из святых календаря западных христиан, но когда в начале XII в. ее культ проник в Европу из Византии, она вызвала страстное обожание в душе Бернарда Клервосского, великого французского священника, реформировавшего орден цистерцианцев. Под влиянием Бернарда Клервосского по всей Европе были основаны сотни новых цистерцианских аббатств, в которых монахи посвящали себя служению Деве Марии, носили белые одеяния в честь ее чистоты и строили при своих церквях специальные женские асовни для поклонения ей.

Ростом своей популярности Мария во многом обязана цистерцианцам, францисканцам и трубадурам, а также аристократам, купцам и горожанам, заказывавшим в ее честь произведения искусства и архитектуры.

Дева Мария была доброй и любящей матерью не только Христа, но и идеальной матерью вообще, какую только могли представить себе мужчины для своих сыновей. В конце XVI в., во времена  Контрреформации, Дева Мария стала вызывать аналогичный энтузиазм и у теологов, хранящих догматы ортодоксального христианства.

Святая Мадонна и светская дама были двумя ипостасями идеала, который, о мнению церкви, был неуместен в жизни человечества. Мария как Непорочная Дева превосходно устраивала бы церковь, но, становясь более многообразным, культ Марии ускользал из рук церкви. И хотя миряне, для которых вера иногда не имела ничего общего с логикой, были готовы принять Марию одновременно в качестве Девы, невесты Христа и его Матери, все же такое сочетание ролей представляло собой неразрешимую теологическую проблему, имевшую и будничные стороны.

Пока народное христианство продолжало воспринимать Марию не столько святой, сколько идеальной женщиной, она оставалась неучтенным фактором во всех предписаниях церкви относительно прав женщины. Все чаще и чаще церковь оказывалась в невыгодном положении, будучи вынужденной делать исключение для Марии, потому что она была «другой».

В разное время большинство из этих тенденций включалось в необычную игру, которая развивалась в течение первой половины XII в., – игру куртуазной любви, возникший сперва как причудливый поэтический образ, но вскоре проникший и в реальный мир; это классический пример того, как жизнь подражает искусству.

Куртуазная любовь – идеализированная связь между высокородной дамой и романтичным кавалером, приятная мечта, помогающая скрасить часы праздности, которая несмотря ни на что, создала новый кодекс поведения, прямо и недвусмысленно повлиявший на общественное положение женщин.

Куртуазная любовь всегда занимала воображение историков потому, что это была в основе своей нерелигиозная идея, возникшая и процветавшая в то время, когда власть церкви достигла своего наивысшего подъема. Антропологи пришли к выводу, что куртуазная любовь была проявлением атриархальных тенденций, выступавших против христианских норм.

Позднее, когда возник психоанализ, претендующий на знание ответов на все вопросы, появилась идея, что в средние века на почве инфантильной фиксации на образе матери родился некий коллективный фантастический образ Прекрасной Дамы.

Между мусульманским обществом и христианским Западом было одно существенное различие, и именно благодаря этому различию европейская женщина приобрела маску добродетели. Мусульманские женщины в отличие от западных строго охранялись. Идея облагораживающей любви фактически возникла благодаря прочным стенам гарема, скрывающим женщину от ее обожателя и превращающим истинную личность возлюбленной в поэтический образ.

Постепенно эта идея проникла в Европу, прежде всего во Францию, и распространилась там. Героиней любовной лирики, образцы которой не менялись с середины XII века до конца XIII века, была дама-аристократка, вышедшая замуж за могущественного сеньора, а ее возлюбленного беспокоил не ее статус замужней женщины, а занимаемое ею высокое социальное положение. Он стремился стать достойным ее. Однако ради сохранения ее репутации они держали свою любовь в тайне, создававшей некий ореол, который отделял влюбленных от окружающего мира. При этом в действии участвовало множество второстепенных персонажей, помогающих или мешающих любви главных героев и исполняющих такие же роли, как соответствующие персонажи арабской любовной лирики – роли доверенных лиц, служащих посланцами и сглаживающих конфликты; и роли злодеев, так или иначе угрожавших влюбленным.

В течение менее половины столетия презираемая женщина превратилась в почитаемую Даму – если не сама она, то по крайней мере ее образ. Но Даму почитали только за ее добродетель, признание которой при тех обстоятельствах едва ли можно счесть комплиментом. Установить идеал куртуазной любви на севере Франции помогла Элеонора Аквитанская, которая вышла замуж за Людовика VII в 1137 г., но не сошлась с обладавшим северным темпераментом королем: он предпочитал старые добрые истории о битвах и приключениях рассказам о неразделенной любви. Поэтому Элеонора со своими дочерьми стали развивать синтез того и другого.

На протяжении нескольких веков весь север Франции был увлечен так называемыми «песнями действия». Это были длинные поэмы, нечто вроде речитатива, сопровождаемого простым музыкальным аккомпанементом, в которых говорилось в основном о подвигах воинов и героев, феодальных сеньоров и христианских рыцарей.

В начале XII в. начал также развиваться жанр романа, который выглядел тогда как сказка, написанная рифмованными стихами, и предназначался для прочтения в небольшой аудитории. Темой такого романа обычно было странствие рыцаря в поисках приключений по сказочной стране и его любовные и боевые подвиги.

Первыми романами как отражение переосмысления классического мира античности, были исторические драмы «Роман об Александре», «Роман о Фивах» или «Роман о Трое». Впоследствии по политическим причинам возникла необходимость перенести место действия романов поближе к родному дому. Элеонора, ставшая в 1170 г. супругой Генриха II Нормандского и Английского, способствовала введению в моду кельтских мифов о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола – «идеальном» старинном обществе, которое было украшено новыми прекрасными мечтами и символами куртуазной любви.

Дочь Элеоноры Мария Шампанская последовала семейной традиции и побудила Кретьена де Труа соединить в одном произведении сказки о любви со сказками о воинских подвигах, превратить любовь в приключение, а обычного рыцаря – в рыцаря странствующего. Так начиналось становление рыцарства.

Вполне естественно, что дама как источник вдохновения смогла довольно быстро завоевать подобающее ей место в рыцарском эпосе. В Германии, например, рыцарь считал верность главной добродетелью. От него требовалось действовать в пользу своей дамы, терпеть лишения, чтобы быть достойным ее, побеждать в битвах в ее честь и не ждать от нее большей награды, чем слово похвалы.

Куртуазная любовь наделила Даму добродетелью, а рыцаря своего рода знаком отличия. Любовный роман окружил даму неким туманным ореолом достоинств, которые прежде принадлежали только мужчине.

Фактическая одновременность возникновения куртуазной любви и распространения в Европе культа Девы Марии не является простым совпадением.

В начале рыцарских времен возникла мода на «куртуазные книги», обучавшие грубых рыцарей приличным манерам; в конце XIV в. авторы подобной литературы обратили внимание и на воспитание зажиточных горожанок, поскольку стало ясно, что они вовсе не являются по своей природе невоспитуемыми.

Литература начала распространяться в средних классах, что стало своего рода революцией как для мужчин, так и для женщин. Раньше единственными учителями были устные рассказы и личный опыт, а обратиться за советом можно было только к собственной памяти. Теперь же мысль начала освобождаться от узких рамок. Слова одного человека перестали автоматически становиться законом, поскольку говорили и другие люди, а их мнение могло быть совершенно иным.

Но несмотря на то, что с 1100г. по 1300г. отношение мужчины к женщине изменилось сильнее, чем за все три тысячелетия предшествующей истории, новые акценты на целомудрии и нравственности имели и кое-какие неудачные побочные эффекты, особенно в среде практически настроенных бюргеров, которые запирали под замок свои деньги от грабителей и не понимали, почему они не могут поступить точно также со своими женами.

Период с начала XII в. до конца XVI в. был весьма примечательным для истории женщин Европы и самым критическим после эпохи неолита, хотя в конце этого периода социальное, финансовое и бытовое положение женщин едва ли стало лучше, чем было в начале. Единственное отличие заключалось в образе, имидже женщины.

В начале XII в. женщины были презираемы, причем не только мужчинами, но и довольно часто друг другом; в конце XVI в. они стали пользоваться уважением и даже обожанием. Такое превращение предоставило возможность для всех последующих перемен, хотя пять тысячелетий предшествовавшей дискриминации потребовали еще нескольких столетий.

*     *     *

Найкраще християнські принципи співжиття чоловіка й жінки були реалізовані в Європі. Арійські народи завжди шанували жінку. В іранських племенах жінки не рідко поруч з чоловіками брали участь у війнах, чого варте, скажімо, легендарне плем’я амазонок…

Римляни ставились до жінки як до “матрони” – матері сімейства, наділеної всіма громадянськими чеснотами. Попри виразно патріархальний характер культури, високе соціальне становище жінки було характерним для давніх германців. На українських землях, які здавна були населені рільничими племенами, становище жінки було чи не найвищим в Європі. На цьому ментальному ґрунті під впливом християнства органічно постала культура Середніх віків. Саме в епоху класичного Середньовіччя статус жінки зріс до найвищого рівня.

Ким же була жінка в добу лицарських поєдинків та Хрестових походів? Вона була чимось сакральним, недосяжним, була ідеалом чистоти, архетипом, що своїм корінням сягав постаті Пресвятої Богородиці. В тогочасній церковній традиції навіть існував обряд посвячення лицаря Прекрасній Дамі, після якого цей лицар не мав права з нею одружитись – про такий “антисексизм” не мріють навіть найзапекліші “борці за ґендерну рівність” сучасності.

Та згодом західна цивілізація стала на хибний шлях. Серед відірваних від надприродних орієнтирів та справжнього життя раціоналістичних доктрин з’явилося таке деструктивне явище як фемінізм, що виразився у відповідній філософсько-світоглядній концепції та суспільно-політичному русі. Фемінізм лише на перший погляд видається якимсь примітивним чудернацьким явищем, яке асоціюється насамперед з агресивними, вороже налаштованими до чоловіків жіноцтвом.

Насправді фемінізм має за собою добре розроблену філософську систему, чи то пак, псевдосистему, в основі якої лежать ідеї ревізії класичної історії філософії, етики та епістемології, які критикуються як такі, що є сформовані чоловіками, а отже завідома хибними. Між іншим, імплементація цих критичних феміністичних принципів активно впроваджується в сучасній Україні, що однозначно негативно позначається на вітчизняному загальногуманітарному дискурсі. Однак руйнівні для української гуманітаристики наслідки неофемінізму – це тема для окремого дослідження. Ми ж, натомість, зупинимось на інших аспектах.

Чим небезпечний фемінізм? Насамперед тим, що він порушує вищезгадану новозавітну формулу вирішення ґендерного питання, породжує неприродний стан конфронтації за статевою ознакою. Тому фемінізм можна поставити в один ряд поруч із женоненависництвом (чоловічим шовінізмом), однак його деструктивний вплив є більшим, оскільки на відміну від чоловічого шовінізму, котрий являє собою збочену форму традиційних стосунків між чоловіком і жінкою, фемінізм перевертає все із ніг на голову.

Традиційна культура є патріархальною, чоловіча домінанта в ній цілком і повністю пояснюється принципом ієрархії, як неодмінної передумови існування гармонії, тож фемінізм ми можемо розглядати як вороже до культури явище, як чинник формування антикультури.

Деструктивний вплив фемінізму відчувається і на особистісному рівні. Пропагована феміністками емансипація насправді призводить до того, що жінка починає виконувати неприродну для себе соціальну роль і при цьому втрачає власну органічність, тобто жіночність. У міжвоєнний час, тоді, коли на Великій Україні більшовики перетворювали жінку на “рівноправну гаєчку”, а на захід від Збруча потрапляли феміністичні ідеї ліберального штибу (щоправда значного поширення не мали, адже в Галичині був надзвичайно великий вплив Церкви), свій протест проти облудної емансипації заявила геніальна українська жінка – Олена Теліга:

Не зірвуться слова гартовані, як криця,

В руці перо не зміниться на спис,

Бо ми – лише жінки. У нас душа – криниця,

Якої ви п’єте. – Змагайся і кріпись!

(“Мужчинам”)

Так! Жінка має залишатися жінкою. Звісно, історія знає приклади, коли жінка ставала на чолі державного проводу або залучалась до збройної боротьби. Чого лише варте ім’я володарки могутньої Руської держави княгині Ольги або таких видатних революціонерок як О.Басараб, К.Зарицька, Г.Дидик , чи навіть черниці О.Вітер. Однак це лише винятки. Все та ж “Поетка вогняних меж” писала:

...І рвуться пальці – довгі і стрункі,

Роздерти звички, як старі котари,

Щоб взяти зброю з вашої руки

І вдарить твердо – там, де треба вдарить.

Та тільки меч, блискучий і дзвінкий,

Відчує знову ваш рішучий дотик, –

Нам Час розгорне звиклі сторінки:

Любов і пристрасть... Ніжність і турботи...

(“Відповідь”, 1935)

На жаль, сучасні жінки все частіше вибирають не ніжність та турботи, а працю, “самостійність”, кар’єрний ріст. Цьому сприяє видозміна фемінізму, що втілилася у теорії “ґендерної рівності”. Дана теорія не є новою для України: в епоху СРСР “радянських жінок” дуже часто задіювали до “рівноправної” праці на тракторах та в шахтах... Сьогодні часи змінились, почали активно культивуватись образи жінки-бізнесмена, жінки-політика і т. ін. Борці за “ґендерну рівність” (як їх назвати, якщо ніша феміністок уже зайнята, – “ґендеркині”?) дуже часто апелюють до досвіду західних країн.

Скажімо, в Верховній Раді України, на їхню думку, мало жінок, тож вони пропонують прийняти закон, згідно з яким у парламенті їх має бути не менше 50% (така практика існує в скандинавських країнах) – тоді українська політика стане більш миролюбивою і спрямованою на соціальний захист... Щодо миролюбивості, то наша країна й так посідає в списку пацифістів сумне лідерство – у нашій військовій доктрині навіть потенційного противника немає. А от що до соціального захисту, то такі заяви взагалі видаються смішними (але не надто веселими), адже про які соціальні гарантії може йти мова, якщо нинішня державна машина проводить не тільки духовне, але часом і фізичне знищення корінної нації?!

Звісно, подібні неофеміністичні лозунги можна поставити в один ряд поруч із такими “болотними вогнями” як “загальнолюдські цінності”, ринкова економіка, демократія та іншими принесеними “з чужого поля” ідеологемами, що відривають українців від головного – від боротьби за національну державність. Однак ми можемо простежити й іншу їхню негативну сторону – моральне чи навіть ментальне виродження нації.

Декілька століть бездержавності, значною мірою позбавило українців войовничого, маскулінного духу, “варязького” первня менталітету. Що ж буде, коли трибуна парламенту перетвориться на крилос для виголошення проповідей в стилі “За мір во всьом мірє”?.. Вже зараз окремі галузі суспільного життя в Україні є занадто фемінізованими. Яскравий тому приклад – вітчизняна гуманітарна освіта й наука. Не можна заперечити, що серед українського жіноцтва, починаючи від сільської вчительки і закінчуючи професором, є, наприклад, високоякісні історики чи філологи.

Однак той факт, що такі предмети як українська мова, література та історія в пересічного школяра переважно асоціюється саме з жінкою, а не з чоловіком, є однозначно негативним. Ґендерна специфіка завжди накладає свій відбиток, тож вчителька “укр-літ” при вивченні творчості Шевченка майже завжди акцентує увагу школярів на остійському (за Д. Донцовим) “Садку вишневому коло хати”, а не на медитеріанському заклику “кайдани порвіте”, або ж на нордичному образу Гонти із “Гайдамаків”. Так само при розповіді про Голодомор “історичка” швидше викличе сльози на очах учнів, але не бажання святої помсти. З огляду на це, можна говорити про доцільність 50-70 відсоткової квоти для хлопців на відповідних факультетах педагогічних вузів, а не про 50% жінок у парламенті.

Необхідно згадати про ще один деструктивний наслідок культивування принципів “гендерної рівності”, а саме про руйнацію такого фундаментального поняття як родина – фундаментального як в особистісному, так і в суспільному планах.

Для сучасного секуляризованого “віку мас” (Ф. Ніцше) явище руйнації цінності подружжя і сім'ї є надзвичайно характерним. В даному випадку важко визначити, що є первинним: фемінізм і теорія “ґендерної рівності” чи загальний розклад родини як інституції. Обидва явища є взаємопов’язані і можуть розглядатися лише в контексті глобального занепаду людства, пов'язаного з його відходом від Божих заповідей.

Як же феміністична емансипація впливає на родину? Раніше пріоритетом номер один для молодої дівчини було одруження, ідеалом – прекрасна дружина, мати, господиня. Звідси виходив відносно ранній шлюбний вік. Сьогодні ж молода дівчина, будуючи плани на майбутнє, дуже часто на перше місце ставить освіту та кар'єру, а щодо одруження, то можна почути щось на кшталт “та років після 25-ти...” (звісно, йдеться про загальні тенденції, а не про тотальний стан речей). Потрібно визнати, що проблема тут захована не лише в самій емансипації, адже дуже часто жінки в даному випадку посилаються на ненадійність чоловіків: “А що як кине?..” (тобто можемо дійти до печального висновку, що жінки перестають бути жінками через те, що чоловіки перестають бути чоловіками). Але повернемось до теми емансипації і руйнації шлюбу. Дотримання тактики “після 25-ти”, на нашу думку, явно сприяє падінню статевої моралі: важко повірити, що молода жінка, за умов сучасної ерогенної напруги та культу сексу, буде зберігати дошлюбну чистоту. А дошлюбні стосунки, як відомо, мають за собою ще цілий ряд негативних наслідків.

Варто зазначити про несумісність образів емансипованої жінки і жінки-матері. Народження дітей, на думку феміністок, – це несправедливий обов’язок, покладений на жінку “експлуататорами”-чоловіками; жінка, згідно з їхніми переконаннями, повинна виконувати ті ж соціальні функції, що й чоловік, а не сидіти вдома, народжувати та доглядати дітей. Сумною ілюстрацією здійснення цих протиприродних феміністичних ідей є “Старий Континент”: європейці гірко розплачуються за порушення встановлених Богом порядків, а їхні землі інтенсивно заселяють вихідці з Азії та Африки, які в свою чергу не бавляться в “гендерну рівність”, а продовжують жити за власними традиціями (Звісно, автор аж ніяк не пропагує азійський, орієнтальний характер відносин між чоловіком та жінкою, який має певні ознаки чоловічого деспотизму.

Європейці повинні відроджувати власні органічні традиції, а не переймати ментально чужі зразки). В цьому контексті потрібно розглядати і ставлення феміністок до абортів: виявляється, жінка має право не тільки не народжувати дітей, але й убивати їх. При цьому аборт, очевидно, розглядається як похід до перукаря чи косметолога. Між іншим, апологетика абортів – це чи не найголовніший напрямок діяльності сучасних феміністичних організацій. Це можна побачити на прикладі Польщі, Іспанії, окремих американських штатів, де під час суспільних дискусій на тему законності абортів феміністки виконують роль рупора антихристиянських сил ліберастичного забарвлення.

Наприкінці нагадаємо, що фемінізм за своєю суттю є вигаданою, доктринерською (за І. Франком) концепцією, яка неправильно трактує суспільні проблеми і, відповідно, дає утопічні шляхи їхнього вирішення. Так, з гендерним питанням пов’язано багато проблем. Дійсно, часто можна спостерігати те явище, яке феміністки називають сексизмом, тобто підхід до жінки виключно як до об’єкту сексуального задоволення. Однак виходом із положення є не нівеляції статевої ознаки (оскільки людина за своєю природою є істотою сексуальною, може оцінювати себе, навколишній світ та інших людей лише крізь призму власної статевої самоідентифікації), а відродження християнської поваги до цілісної людської особистості. Так само насильство в сім’ї, побутова неповага до жінки лікується не рецептами “гендеркинь”, а плеканням чоловічих лицарських цінностей. Для гармонізації суспільних відносин потрібна не “зрівнялівка”, в тому числі й за статевою ознакою, а дотримання принципу сродності, до чого свого часу закликав Г. Сковорода.

З огляду на все вище сказане, сьогодні кожна нормальна людина, незалежно від статі, повинна чітко усвідомити увесь негатив, пов’язаний з ідеями фемінізму, неофемінізму та ліберальної “ґендерної рівності”. Тому потрібно, щоб всі здорові суспільно-політичні сили, традиційні християнські Церкви, не заражена концепціями лібералізму та постмодернізму національна інтелігенція плекали нормальне, традиційне бачення ґендерного питання. Нашим святом є не 8 березня, а День Матері! Найкращим орієнтиром для наших жінок є не всілякі цеткіни, люксембурги та крупські, а видатні Українки, що посвятили своє життя служінню власному народу, а також мільйони інших українських дівчат та жінок, що були ідеалом чистоти, добропорядності, материнської та подружньої любові. Майбутнє України залежить не від якихось емансипованих курв чи феміністичних лесбіянок, а від вихованих в дусі християнства та патріотизму жінок, які будуть надійною підпорою для своїх чоловіків та матерями дітей, покликаних зі славою продовжувати нерозривний ланцюг “і мертвих, і живих, і ненароджених”.

Автори: Ігор ЗАГРЕБЕЛЬНИЙ, Веле ШТЫЛВЕЛД та інш.