Киев прянен. Майская полезность в ароматах острых горных трав.
И вчера альпийская известность перешла в столицы пектораль.
Дышится столь сладко, что чудеснывдох да выдох - время наишем
перемяло в бедрыше совместно прошлое и нынешнее в жом.
В подседельной сумке иноходца сброшены пожитки ездока.
В контражуре ауры от солнца на поводьях крепкая рука!
Правит он коня рукою правой вдоль канвы непрожитого дня -
для кого-то день пройдет забавой, для кого-то пасмурно - война...
В окрысе сгорающего солнца, в расторженье судеб и сердец
правит всадник время толоконцем на дорогу истинных чудес.
Здесь не спиться тем, в ком оборвали в залп картечью время навсегда,
пулей-дурой в снайперском угаре, что скипелалась с болью и прошла...
... в Навь невоспаленного набатом, тихо перешедшего в грозу.
- Пробуждайтесь! - он велит ребятам.- в воиство святое вас зову!
Табуном мустанги мчат за мною горними под новых ездоков -
время в седла вжаться над Землёю, потому что там - Армагеддон.
И его кровавые раскаты разорвали благость на Земле.
Зреет битва в радуге распятой на кровавом торжище в огне...
- Из огня да в полымья, да будет! Мы ж уже убитыми лежим...
- Пробуждайтесь, вас желают люди, ангелами света обрадив.
Встали из альпийских ароматов тени - то восстали ездоки...
Мчат по небу звёздному ребята - ангелы-хранители земли.
Из ведёт Архистратихи всадник, тот, что над землёюбездну лет
опекает каждый полисадник, в каждый дом заносит утром свет.
Этот свет особый - он нетленный.Этот свет воистину святой
опекает он собой от древля, охраняет вечно Род людской!
Воинство защитников и стражей он собой всегдашне предводит.
Плащеница у него в поклаже - та, которой был он оповит.
Многие по ней его признали. Я же в аромате майских трав
обнаружил вещие скрижали: ВСАДНИК ТОТ,
КТО СМЕРТЬЮ СМЕРТЬ ПОПРАЛ!!
* * *
Сквозь стены Храма выйдя в небеса, она прошла сквозь вещие иконы,
творящие пред Богом чудеса, оставив за спиной старух поклоны.
И растворилась в вязи облаков, и вырвалась за грани мирозданья,
и оземь розмариновый альков разбил её вчерашние желанья.
Не стало вдруг ни ижицы, ни книг, — ни музыки молитв, ни воздаяний,
но опустел её домашний скит и ткань небес прожёг венец желаний.
И захлебнулись в страсти небеса, и выплеснули радугу истоков
всего того, что слышит голоса нездешних мест, волшебных биотоков.
Я видел, как парила над землёй язычница из Храма в час прощанья
разбитый розмариновый альков впитала твердь, а небо – расстоянье…
Теперь их нет – ни тверди, ни дорог. Остались только женщина и Бог…
* * *
Ангелы обрыдались, незатейливо нимбы свесив,
Джомолунгму и Килиманджаро окатив холодной водой,
той, что, впрочем, стекала даром, обмелевшею Ниагарой,
засыхая суспензией белой, иссушающей мир бедой.
Протекла река в Лету – пропала,
Далай-лама читает лао и взирает на Хуанхэ…
Не вернётся, не вспомнит речка,где сливное её колечко,
о котором она не знала,не мечтала и не роптала
на безводном своём языке…
* * *
Пишут ангелы спичками сечку колдовского начала:
прожигают в наитии свечку мирового мерцала…
Отпылавшая в миг, в одночасье – серный мякиш на хрупком древке,
спичка съёжилась без соучастья червячком в комельке.
Пишут ангелы сказку сначала – заголяют древко,
забывая, как спичка мерцала невозможно легко.
Серный камушек на бомбаньерке, "барный" столбик хлыстом ;
запылала огнём этажерка с наживным барахлом.
Пишут ангелы строфику Леты, вычитая должок:
для одних, дуэлянтов, дуплетом!, для других - порошок…
Чтоб давить тараканно им будни и премного стареть.
Бродят по небу сирые блудни, им нельзя умереть!
Пишут ангелы… Пишут, умеют! Спички – чирк и в огне.
И пылают секунд ротозеи На оконном стекле.
А в стекле оплавляются тонко в невесомую канитель –
золоченная парная конка, и пурга, и метель…
* * *
Сквозь неба звон щемящий промчался эскадрон
Гусаров настоящих под сводом вешних крон.
Волшебные кирасы мерцали сквозь миры:
Ажурные лампасы, негромкие чины…
«Червячные морилы», пропойцы до умат
Промчались что есть силы сквозь звездный камнепад.
Разрушили запреты и спешились в пылу
Пред обликом планеты, припав к её челу.
Чело исцеловали и принялись гадать:
За что они попрали планеты благодать?
Зачем они два века лежат в сырой земле,
прикрыв собой навеки Отчизны реноме…
* * *
Под асфальтом – смальта будущих времён,
над асфальтом – лики пропитых икон,
над асфальтом – небо, звон со всех сторон.
Тот, кто в небе не был, бросил всё на кон.
По асфальту глухо слышатся шаги,
буднично и тупо – в небо не моги!
Глупо, бессердечно, скупо и грешно…
Впрочем, человечно, – то-то и оно!
Только и всего-то: стоны на заре:
тот, кто прахом выпал – стынет на земле.
А под небом вечным – вновь зудящий спор:
кто отдаст нам крылья и лишит оков?
Стоны режут уши – ангелы в тоске.
На асфальте люди – птицы на песке.
* * *
Иконы, музыкальные тона, наличие левкаса и покоя.
Так вышло, что не приняли меня на должность Ойле нового Лукойя…
Тот прежний пережил двадцатый век и в сказочники больше не годился.
Подрос и сам вчерашний человек, и тот, кто в нем до времени гнездился…
Одни твердят, что был то просто плут, вторые говорят, бери повыше –
космит-бродяга! – мог за пять минут легко подтасовать мозги глупышек.
И что тогда? Нелепо и грешно о чём-то ворковать уже негоже –
сквозь Кольца во вселенную – смешно! Придумают иное чуть попозже.
В тридцатом веке, скажем, и тогда клонируют нас заново, ребята,
дабы не остывала никогда мечта, что нынче проклято распята.
И я тогда, избрав иной обет – инок и странник в вечном мирозданье,
легко пошлю грядущему привет, и в будущее выйду на заданье…
Не порицать мечтательных вралей, не жить в тени булавочных ролей,
а вновь пройтись по лезвию ножа, единым мигом счастья дорожа.
Единым шагом, выдохом одним, последней ролью, смыв вчерашний грим!
* * *
Комментариев нет:
Отправить комментарий