Веле Штылвелд: И такое бывает

Веле Штылвелд:И так бывает

Вот лично я перестаю верить и доверять нынешним археологам, и вот почему:

*Мумиё из пятого измерения: Последний соблазн*

Когда вода из пятого измерения впервые попала в руки земных исследователей, никто не ожидал, что она окажется столь… соблазнительной. Она цементировала время, вплетая в него артефакты, будто это была лишь очередная пьеса для богов. Никто не знал, откуда приходят находки. Вчера место пустовало, сегодня — бац! — ритуальный кинжал, идеальный, как будто его только что выковали жрецы исчезнувшей цивилизации.  

Учёные ломали головы. Радиоуглеродный анализ утверждал, что всё в порядке, но ощущение было, будто их дразнили. Каждая попытка разобрать загадку приводила к новому слою истины, который только запутывал.  

Пока не случилась первая потеря.  

Доктор  Анна Громова, изучая свежий артефакт — пластину с меняющимися под углом гравировками — вдруг замерла.  

— Кажется, я вижу что-то другое... — прошептала она. — Формулы, а потом... мать.  

Костя отступил, а профессор Шахов только нахмурился.  

— Познавательная ловушка. Символы подстраиваются под твой разум. Чем больше ты пытаешься их понять, тем глубже проваливаешься.  

Они решили временно приостановить исследования, но тогда вмешалась **Полиция Нравов Пятого Измерения**.  

Вместо ожидаемых разумных дискуссий на тему науки, их окружили загадочные фигуры — живые тени в белых плащах — и стали **изы**мать все артефакты.  

— Знание — порок! — заявили они, смахивая находки в тонкие мешки. — Вы ввели в пятое измерение возлияния, которых здесь быть не должно!  

И действительно, исследователи слишком увлеклись. Они принесли в неизведанные миры слабость земных удовольствий: вечерние философские диспуты, вино в лабораториях, запредельные монологи о вечности. Они **заразили** пятое измерение человеческим хаосом.  

Когда последний артефакт был отнят, Громова села на камень и потерянно выдохнула:  

— Получается, мы не мудрецы, не исследователи...  

Шахов ухмыльнулся и поднял бокал, оставшийся от последней запрещённой вечеринки.  

— Батенька, мы потомки мартышек.  

И на том успокоились...  

В тот же вечер им вручили **ордена Мудрой Троицы** — три мартышки из оникса Атлантиды: ничего не знающие, не видящие, не слышащие.  

Но когда Шахов прижал фигурку к глазам, он заметил — она **изменилась**.  

Теперь мартышки **смотрели**.  

И знали.  

Так учёные снова стали ортодоксами во славу науки, повторяя путь познания, который, возможно, был не первым и явно не последним.Вот лично я перестаю верить и доверять нынешним археологам, и вот почему:

*Мумиё из пятого измерения: Последний соблазн*

Когда вода из пятого измерения впервые попала в руки земных исследователей, никто не ожидал, что она окажется столь… соблазнительной. Она цементировала время, вплетая в него артефакты, будто это была лишь очередная пьеса для богов. Никто не знал, откуда приходят находки. Вчера место пустовало, сегодня — бац! — ритуальный кинжал, идеальный, как будто его только что выковали жрецы исчезнувшей цивилизации.  

Учёные ломали головы. Радиоуглеродный анализ утверждал, что всё в порядке, но ощущение было, будто их дразнили. Каждая попытка разобрать загадку приводила к новому слою истины, который только запутывал.  

Пока не случилась первая потеря.  

Доктор Анна Громова, изучая свежий артефакт — пластину с меняющимися под углом гравировками — вдруг замерла.  

— Кажется, я вижу что-то другое... — прошептала она. — Формулы, а потом... мать.  

Костя отступил, а профессор Шахов только нахмурился.  

— Познавательная ловушка. Символы подстраиваются под твой разум. Чем больше ты пытаешься их понять, тем глубже проваливаешься.  

Они решили временно приостановить исследования, но тогда вмешалась **Полиция Нравов Пятого Измерения**.  

Вместо ожидаемых разумных дискуссий на тему науки, их окружили загадочные фигуры — живые тени в белых плащах — и стали **изы**мать все артефакты.  

— Знание — порок! — заявили они, смахивая находки в тонкие мешки. — Вы ввели в пятое измерение возлияния, которых здесь быть не должно!  

И действительно, исследователи слишком увлеклись. Они принесли в неизведанные миры слабость земных удовольствий: вечерние философские диспуты, вино в лабораториях, запредельные монологи о вечности. Они **заразили** пятое измерение человеческим хаосом.  

Когда последний артефакт был отнят, Громова села на камень и потерянно выдохнула:  

— Получается, мы не мудрецы, не исследователи...  

Шахов ухмыльнулся и поднял бокал, оставшийся от последней запрещённой вечеринки.  

— Батенька, мы потомки мартышек.  

И на том **успокоились**.  

В тот же вечер им вручили **ордена Мудрой Троицы** — три мартышки из оникса Атлантиды: ничего не знающие, не видящие, не слышащие.  

Но когда Шахов прижал фигурку к глазам, он заметил — она **изменилась**.  

Теперь мартышки **смотрели**.  

И знали.  

Так учёные снова стали ортодоксами во славу науки, повторяя путь познания, который, возможно, был не первым и явно не последним.

Веле Штылвелд: И такое бывает

**Семь тысяч кашпо—гениальное снабжение или дурость века?**  

Когда первые марсианские колонисты вскрыли контейнеры снабжения, они ожидали увидеть что-то полезное—например, запасной генератор или, на худой конец, упаковку нормальной еды. Но нет, их ждал **триумф планирования**: **семь тысяч кашпо** с земными амелиями. Очевидно, кто-то в отделе снабжения думал, что главная проблема колонистов—не выживание, а эстетика.  

— Ну, с таким подходом скоро начнем рассматривать возможность марсианского огорода, — мрачно заметил инженер Левин, присаживаясь на складские ящики.  

— А я только за! Можно выращивать помидоры и кормить ими нашу космическую бюрократию, — усмехнулась биолог Кэрол, выуживая из очередного контейнера очередной горшок с амелией.  

— Вы не понимаете, — вмешался техник О’Коннор, который в свободное время пытался выстроить заговор Земли против Марса. — Это часть великого плана. Мы должны доказать, что можем выживать за счет декоративных растений. Это новый уровень постапокалиптического хозяйствования!  

Но когда главный генератор кислорода очередной раз вышел из строя, ситуация неожиданно обрела новый смысл. Амелии, совсем недавно вызывавшие раздражение, внезапно начали **вырабатывать кислород** с таким рвением, будто всей своей хлорофилловой сущностью ощущали свою новую роль в судьбе человечества.  

— Так, внимание, — объявил Левин, глядя на разросшиеся амелии. — С этого момента наша миссия официально считается **первым космическим флористическим экспериментом**.  

— И это придаст нам научного веса, — О’Коннор торжественно кивнул. — И давайте сразу составим петицию о строительстве **Национального музея комнатных растений Марса**.  

— Только после того, как я пойму, кто заказал эти чертовы горшки, — простонала Кэрол, отряхивая почву со своей формы.

Никогда никого не обзывай плесенью!

Цветочная миссия-2: Наследие синей плесени 

Когда Левин, О’Коннор и Кэрол получили сообщение с Земли, они ожидали всё, что угодно, но не *легендарные склады провизии Атлантиды*.  

— Погодите… — Левин перечитал инструкцию ещё раз. — Нас просят найти клад шумеров на Марсе?  

— Ну да, — не моргнув ответила Кэрол. — Вполне логично. Колонизация, кислородный кризис, археология. Весь спектр нужных профессий.  

О’Коннор сиял. Для него это было *великое подтверждение его теории о тайном заговоре древних цивилизаций*.  

— Это они! Древние марсиане! Мы найдём их запас еды, а потом и подтверждение, что Земля—лишь побочный проект!  

Им даже выдали *кодовый ключ* к хранилищу, пообещав, что ничего сложного в его открытии нет. Конечно, потому что все любят правдивые инструкции...  Но...  

Пройдя через слой марсианских заносов, астронавты добрались до двери хранилища, но их ждал сюрприз: *синяя плесень*, которая вырвалась из хранилища и теперь прочно являла собой место *неприступной стены*.  

— Это самый продвинутый замок, который я когда-либо видел, — вздохнул Левин.  

— Не будь пессимистом, — сказала Кэрол, осторожно прикасаясь к ажурным нитям плесени. — Мы просто обязаны установить… дружеский интерфейс.  

О’Коннор же был в восторге.  

— Это же разумная субстанция! Это наследие хранителей!  

Плесень *медленно сдвигалась*, словно оценивая странных людей в оранжевых скафандрах.  

Астронавты пробовали всё: вводили код, сигналили, танцевали (О’Коннор настоял, что древние цивилизации могли ценить искусство). Но плесень не реагировала, лишь мягко пульсировала, напоминая собой *очень терпеливого охранника*.  

— Может, скажем что-нибудь значимое? — задумался Левин...

### **Диалог синего и оранжевого**  

Задумался Левин, глядя на пульсирующую синюю стену, словно живая ткань защитного барьера размышляла вместе с ним.  

— Может, скажем что-нибудь значимое? — наконец проговорил он, прислушиваясь к легкому электрическому потрескиванию плесени.  

О’Коннор в ответ развел руками:  

— Если это разумное существо, то оно уже сделало выводы обо всех нас. Я лично выгляжу подозрительно, а ты — разочарован в жизни.  

Кэрол вздохнула и, почти в сердцах, выпалила:  

—  Черт побери! Карамба!! Мы ваши потомки!..

Наступила пауза. Потом плесень дрогнула, и марсианский воздух завибрировал *голосами предков*. Их слова звучали, как далекая песнь в шепоте ветра.  

— Поздно вы пришли, дети…

— Вы забыли нас…

— Что принесёте в обмен? 

Левин медленно повернул голову к Кэрол.  

— И что нам теперь делать? Передать им декларацию прав человека или наш недельный запас фасоли?  

Кэрол, не раздумывая, схватила *горшок с амелией* и вытянула его перед собой.  

— Вот наша память!  

Синий барьер замер, нитевидные структуры окутали амелию.  

— Вы достойны… 

— Войдите…

За дверью их ожидали генетически модифицированные кубики провизии, которые могли накормить поселение.  

О’Коннор наклонился к одному из контейнеров и пробормотал:  

— Ну что, ребята, теперь официально можно сказать, что древние цивилизации были умнее нас.  

Левин кивнул, наблюдая, как плесень осторожно касается амелии.  

— А ещё они умели ценить горшечные цветы.  

И теперь, на Красной планете, потомки и хранители впервые смотрели друг на друга с *чистым сочувствием*.  

Как видно, и потомки, и предки  таки уже успели на ломать дров... во времени и пространстве...

И только Амелии в в кашпо, равно как у потомков, так и у предков внезапно расцвели бурным цветом.

Из серии: Страсти-мордасти...

Друзья наши - пылкости, хотелки и страсти...  

Завести отношения с рациональностью непросто. Она требует структуры, логики, разума, а мы — живые, хаотичные, наполненные порывами и желаниями. Утро начинается с клятв, что сегодня мы будем благоразумны, но к полудню все эти клятвы рассыпаются, оставляя нас перед выбором: следовать строгому плану или поддаться импульсу.  

Эти капризные спутники — хотелки, страсти, пылкости — настоящая шумная компания внутри нас. Один шепчет про риск, другой про наслаждение, третий — про ленивое спокойствие. И странное дело: чем больше пытаешься их приструнить, тем громче они становятся.  

В этом вихре всегда есть место **гедонизму** — удовольствию ради удовольствия, без ненужного анализа. И пофигизму, который спасает от мучительных выборов. Можно просто наслаждаться пирожным, не строя из этого философию, или принять спонтанное решение, без долгих размышлений.  

Кто-то скажет, что такие настроения опасны. Но опасно другое — пытаться жить по строгому сценарию, где нет места внезапному счастью.