Веле Штылвелд: Отголоски памяти
-
Вернисаж прошлой памяти
**Старинные отголоски будущего**
Она рисовала их мир сквозь годы, не просто создавая образы, но пророчествуя судьбы. Её работы выставлялись на ню-аернисажах, вызывая шумные дебаты и столкновения взглядов. Одни находили в них вызов традициям, другие—разрушение устоев. В этих линиях было нечто беспокойное, смутное, словно отражение города, который сам не мог себя осознать.
Когда-то она чертила их тела, почти судорожно прикрепляя к холсту искривлённые силуэты будущих фигур. Они были её предчувствием, её тревогой—и вот теперь они обрели плоть, стали реальными. Торговцы, чиновники, мечтатели, скитальцы—они больше не были мазками кисти, они жили в городе, растворяясь в его ритме.
Но город, изменивший их, изменил и её. Там, где раньше её видели, искали её лицо в толпе, теперь её облик утратил чёткие очертания. Её глаза стали пустыми, полными отголосков старинных теней, которые она некогда запечатлела. Она была здесь—но уже как символ, как рассеянный голос среди расклеенных афиш, как забытый силуэт среди высоких окон.
И всё же её след оставался. Люди проходили мимо её работ, не узнавая её, но ощущая знакомую тревогу, ту самую, которая когда-то заставляла их всматриваться в эти прикрученные формы. Её искусство стало историей города, хроникой изменения.
Она знала—она больше не пророчица, не Пифия, но её предсказания исполнились. И пусть она растворилась в суете, город помнит её.
-
Баллада о солдатских ложках
Эта баллада — почти аллегория судьбы, столкновения идей, памяти о войне и надежды на будущее...
После очередной мировой войны два воина, солдаты неприятельских армий, вернулись домой. Но прежде чем покинуть поле боя, они встретились, побратались и обменялись странными сувенирами. Каждый солдат вынул свою заветную солдатскую ложку и передал её в руки другого.
Один из них получил ложку с дыркой на полчерпака. На её черенке была выгравирована надпись: «Можем повторить» — словно напоминание, будто прошлое должно неизбежно повториться.
Другой же получил ложку с плотным, крепким черпаком, способным удержать пищу до последней капли. На её ручке было вырезано: «Никогда более» — убеждённый отказ от повторения того, что уже случилось.
Они разошлись с этими ложками, как с застывшими в металле идеями, осознанием, которое они пронесут сквозь годы.
Спустя время, каждый, садясь за стол, привычно потянулся за своей ложкой, но в руках оказался чужой символ. Тот, кому досталась ложка с дыркой, пытался зачерпнуть пищу, но она ускользала, будто прошлое, которое он хотел вернуть, оказалось пустотой.
Другой же, державший ложку с крепким черпаком, брал еду уверенно, но его пальцы то и дело касались надписи — **«Никогда более»**. И каждый раз он задавался вопросом: если память о прошлом тяжела, то какова ответственность за будущее?
Они никогда не встретились снова, но где-то, в глубине их сознания, две ложки продолжали вести молчаливый спор. Они были не просто сувенирами, а символами двух философий, двух взглядов на войну, которые останутся в истории, в металле, в жизни.
И пока существуют ложки — будут существовать вопросы, на которые не дано простых ответов. Это баллада о памяти и выборе, о том, как война живёт в символах, хранимых в солдатских душах и земными реалиями, которые являют нам хлеб насущный. Аминь.
-
Веле Штылвелд: Отголоски памяти
-
Вернисаж прошлой памяти
*Старинные отголоски будущего*
-
Она рисовала их мир сквозь годы, не просто создавая образы, но пророчествуя судьбы. Её работы выставлялись на ню-аернисажах, вызывая шумные дебаты и столкновения взглядов. Одни находили в них вызов традициям, другие—разрушение устоев. В этих линиях было нечто беспокойное, смутное, словно отражение города, который сам не мог себя осознать.
Когда-то она чертила их тела, почти судорожно прикрепляя к холсту искривлённые силуэты будущих фигур. Они были её предчувствием, её тревогой—и вот теперь они обрели плоть, стали реальными. Торговцы, чиновники, мечтатели, скитальцы—они больше не были мазками кисти, они жили в городе, растворяясь в его ритме.
Но город, изменивший их, изменил и её. Там, где раньше её видели, искали её лицо в толпе, теперь её облик утратил чёткие очертания. Её глаза стали пустыми, полными отголосков старинных теней, которые она некогда запечатлела. Она была здесь—но уже как символ, как рассеянный голос среди расклеенных афиш, как забытый силуэт среди высоких окон.
И всё же её след оставался. Люди проходили мимо её работ, не узнавая её, но ощущая знакомую тревогу, ту самую, которая когда-то заставляла их всматриваться в эти прикрученные формы. Её искусство стало историей города, хроникой изменения.
Она знала—она больше не пророчица, не Пифия, но её предсказания исполнились. И пусть она растворилась в суете, город помнит её.
-
Баллада о солдатских ложках
Эта баллада — почти аллегория судьбы, столкновения идей, памяти о войне и надежды на будущее...
После очередной мировой войны два воина, солдаты неприятельских армий, вернулись домой. Но прежде чем покинуть поле боя, они встретились, побратались и обменялись странными сувенирами. Каждый солдат вынул свою заветную солдатскую ложку и передал её в руки другого.
Один из них получил ложку с дыркой на полчерпака. На её черенке была выгравирована надпись: «Можем повторить» — словно напоминание, будто прошлое должно неизбежно повториться.
Другой же получил ложку с плотным, крепким черпаком, способным удержать пищу до последней капли. На её ручке было вырезано: «Никогда более» — убеждённый отказ от повторения того, что уже случилось.
Они разошлись с этими ложками, как с застывшими в металле идеями, осознанием, которое они пронесут сквозь годы.
Спустя время, каждый, садясь за стол, привычно потянулся за своей ложкой, но в руках оказался чужой символ. Тот, кому досталась ложка с дыркой, пытался зачерпнуть пищу, но она ускользала, будто прошлое, которое он хотел вернуть, оказалось пустотой.
Другой же, державший ложку с крепким черпаком, брал еду уверенно, но его пальцы то и дело касались надписи — **«Никогда более»**. И каждый раз он задавался вопросом: если память о прошлом тяжела, то какова ответственность за будущее?
Они никогда не встретились снова, но где-то, в глубине их сознания, две ложки продолжали вести молчаливый спор. Они были не просто сувенирами, а символами двух философий, двух взглядов на войну, которые останутся в истории, в металле, в жизни.
И пока существуют ложки — будут существовать вопросы, на которые не дано простых ответов. Это баллада о памяти и выборе, о том, как война живёт в символах, хранимых в солдатских душах и земными реалиями, которые являют нам хлеб насущный. Аминь.
-
Время возвращаться...
Уже знакомый всем нам писатель с возрастом стал вставать все позже и позже, и рабочими днями для него остались только первые четыре дня недели — те, что еще подчинялись расписанию творчества. Пятый день он просто бродил по квартире, не зная, зачем движется в мире, который уже давно не делает ему места. В выходные инициативу брала в свои руки жена. Они ходили на художественные выставки, посещали уютные кафе, возвращались домой уставшие, но наполненные впечатлениями — этот ритуал напоминал им, что жизнь еще обладает текстурой.
Так проходили недели, месяцы, годы. За стенами их мира бесконечно и зло продолжалась война. Писателю казалось, что его творческая метафизика больше не спасает — слова, которыми он раньше преображал реальность, теряли силу. Тогда он решил, что пора приоткрывать седьмое небо, искать новые горизонты.
Он не сразу понял, что «седьмое небо» — это не просто метафора. В тот день, когда он решился шагнуть за его пределы, воздух вокруг стал вязким, словно сквозь него потекли несказанные истории. Писатель увидел, как стены его квартиры расползаются в стороны, открывая перед ним узкие тропы между мирами.
Каждую неделю он уходил все дальше — в города, где архитектура строилась на основе забытых снов, где люди говорили языком возможных будущих. Он видел машины, которые работали на принципах поэзии, и рынки, где продавали эмоции, добытые у тех, кто их больше не нуждался.
Но однажды он обнаружил, что эти миры начинают меняться, словно подстраиваются под его присутствие. Они теряли первоначальную хаотичность, превращаясь в версии его собственных рассказов. Он понял: чем дальше он продвигается, тем больше миры начинают зависеть от его воображения. Его тексты, некогда слабые и беспомощные, становились фундаментом реальности.
Это было интригующе, даже приятно, но постепенно в нем росло беспокойство. Неужели за пределами его слов ничего больше не осталось? Он начал замечать признаки усталости в мире: здания дрожали, словно ожидая новой идеи, люди вокруг становились однородными, как незаполненные персонажи.
Писатель давно привык к тому, что его воображение обладает силой: миры откликались на его идеи, архитектура сгибалась по его мыслям, голоса наполнялись его словарем. Он был уверен — всё вокруг является продолжением его сознания.
Но однажды, в одном из своих странствий, он наткнулся на дверь, которая не принадлежала ему. Она стояла там, посреди разрозненного пейзажа его снов, чуждая, но странно знакомая.
Он потянулся к ручке, и внезапно ощутил не страх, а недоумение. Его разум привык к тому, что все, что он создает, поддается пониманию. Но эта дверь, ее текстура, запах, даже сам воздух вокруг — они были не чужими, но чуждыми.
За ней не был мир, который он мог описать. Здесь предметы не имели имен, тени не соответствовали источникам света. Он не мог сформулировать то, что видел, а значит, не мог влиять на него.
Но хуже всего было другое.
На краю этого пространства стояла фигура, сложенная из недосказанных слов и забытых фраз. Она не была ни врагом, ни другом — просто наблюдала. И писатель понял: это что-то, что существовало задолго до него.
Впервые за долгое время он почувствовал себя не творцом, а гостем.
**Гостем в пространстве, которое не нуждается в его словах.**
Тогда он понял — пришло время возвращаться.
Но мир, который он оставил, уже не был прежним. Вернувшись домой, он обнаружил, что его квартира сжалась до размеров письменного стола. Жена, сидя на диване напротив, смотрела на него с улыбкой, в которой таилась тень чего-то неизведанного.
— Ты наконец вернулся? — спросила она.
Ему хотелось сказать «да». Но что-то внутри знало: он только начинает понимать, что значит быть писателем в мире, где его слова создают реальность.
-
Комментариев нет:
Отправить комментарий