- Литературные эссе Веле Штылвелда о духовной и исторической памяти Андреевского спуска - Борычева узвоза - от 12 до 21 века...
1.
Мечта о Тибете начисто отсутствует… Холод и антисанитария… Ветер северо-западного анклава… Не вырваться… Спина опухает остуженным волдырем и начинает дико краснеть… Мне не проснуться… Чай на кобыльем молоке… Сварено три-четыре длинных щепотки горных трав в ключевой воде… Заправленной собачьим жиром и молоком яка… Самка яка брезгливо морщится… Её собственное парное молоко, прокипяченной с отваром горных трав и собачьим жиром ей просто отвратны…
Люди неторопливо пьют отвар отвратнейший и рассаживаются по мандоле вокруг юрты… В юрте молодая уйгурка принимает тибетских послушников… Не всех сразу, по одному… Каждому отдавая себя ровно настолько, насколько тот способен взять её энергию янь, излив энергию инь… Затем очередной послушник неторопливо обувается в широкие тибетские шаровары с длинными поясными отворотами, и, не одевая ни обуви, ни халата выходит на перевал… Пора самоопределиться и стать светочем мандолы, в центре которой излита душа…. На северо-западном ветре… Излив энергию инь после испития горного крепко-жирного чая можно не отчаиваться… Кто-нибудь да дойдёт…
К утру уйгурка зачала. До перевала с заветным шатром дошло пятнадцать послушников… Выстудили себя на ветру после соития четырнадцать неокрепших… Их обмороженные тела так и остались вешками – обледенелыми мандолами несостоявшегося… Пятнадцатый стал Отцом… Маленького горного Будды…
Отцовство предназначено в этом мире не каждому…
Девочка из Ашкелона ещё не была моей дочерью…
Девушка из Эйлата ещё не была моей дочерью…
Женщина из Тель-Авива стала моей дочерью…
… и заявила, что это не она изрезала лица резиновым трофейным куколкам на шкафу у своей бабушки… за то, что её от рождения лишили отца в городе Киеве…
2.
Устанут тени вычурно плясать над дивною печатью Соломона,
печаль от слов созвучных отличать и строиться в подспудные колонны…
Им от икон отвычки не предвзять и Веры предков в иудейском мире. –
Они себя готовы отличать от тех, кем прежде до недавно были…
Они в окопах собственно уже, вчерашнее ценя не на полушку,
гранаты мыслей в каверзном клише легко бросают связками друг в дружку.
И вот летят уже не в Тель-Авив – в Хар-Агеддон житейские колонны –
вчера забывших слёзы у икон, сегодня подле Яхве свои стоны…
Двурушники, отказники от льгот, что Бог даёт, и Б-г им посылает…
В печальный отправляются полёт – в безбожие, где счастья не бывает…
3.
Шерсть с яков сострижена и выварена в индиго… Беременная уйгурка ткёт полотно из шерсти, и кроит их него шапочки послушников Будды… За окном в Киеве уныло хлещет ранне-мартовский дождь. Завтра Пурим…
4.
Поживи, Соломон, окрестись, Соломон…
В мире попранных прежде парсун и окон
И на скорбный Пурим подле дивы Аштар
Вновь скажи… Элохейм… АУМ… Зейла… Иван…
КГБ на Тибет пробивают тропу
И эссесман-эстет ищет ту же стезю…
Кондоминиум тел переплетенных впрок
Дзен-буддистов звезда – унисекс, униБог…
Вновь скажи: «Я любим!» - даже в страшном бреду.
Поживи, Соломон, окрестись… Я иду!
У меня есть народ, и не вам возглашать
будто в нем я чужой… Вам меня не понять…
Не в бахилах брожу я по грешной земле.
Помолись, Соломон, обо мне и себе
5.
Шерстит время, выдувает щекастые формы и роняет их на абрис бритого черепа… Травы уже не драпят, драп не тарит, тара не греет, а пузыри волдырятся уже не градусами по Менделю Менделееву, а укуренностью по гаджи, гаджубас вымок в спичечном коробке, лишенном полиэтиленовой мозоли липкой пленки просвета и беспросветный кашель вывоваричает наружу фальшь-панель легочного надрыва… Каверны в свою очередь пухнут и пузырятся, варикозно срыгивая шахтерскую расу с её лёгочным надрывом и школьным педикулёзом у девочек-проституток…
Папы не зарабатывают, папики не кормят, их отстреливают по предписанию киевских удельных князьков и девочки ищут объятий мальчиков – метро-юнцов и мажоров, которые сопят и хрюкают, хрюкают и сопят, словно получая девяностоградусный хук левой под дых после ложного и фривольного джепа в голову… Наркотический джем перекрывает дыхание и выволакивает наружу закоулки говённых душ… Душно и сиро… Не хочется уже не жить, не писать… Итак день за днём, несколько непростых месяцев, пока Боги и Б-г иудеев, православных, католиков и Будда не состоятся в очередного единого нового Бога, вывернутого наизнанку, к которому возникают претензии и желание поговорить… не скуля, без соплей, откровенно и честно…
На хрена мы введены коэффициентами мизерности в этот подспудный мир с его театральным величием и мизерной мерзостью… Кто мы и откуда, в чём наш драйв и с чем нас жуют недоЛюди окрестные, всяческие мразные унтерменш-Сапиенсы безголовые?.. Неужели снова фашизм?
Иван, Степан, Макар – канкан… Где мало света – много нар…
Иван, Степан, Савелий – сплин… Где мало света – враг един...
Иван Степан Игнат – дурак… Где мало света – вечный мрак…
Иероним, Иуда, Дик – где мало счастья, горя крик!
6.
Попалил ты дядьку на смерть – вот 2be_OR_not 2be…
Лопари и те жрут вусмерть соцсистемы сухари…
Оперенье обрывают с Чингачгуков и святош,
В человечество втирают след забвения вельмож…
Остаются только в звуках все 2be_OR_not2be…
Столь несложная наука, лишь себя переступи,
Не запарь мозги в коросту, не залей себя в янтарь
смрадной жизни не по росту… Жизнь разнюхивай и правь
на вселенское открытье Человечеством себя…
И живи не для соитья, а для солнечного дня –
не для жрачки или срачки, не для всяческой туфты,
а во имя передачки Богу-господу судьбы…
Той, в которой состоялась прописного счастья нить,
но однажды надорвалась и теперь уже болит…
Только ты не вой без толку – это первый сабантуй,
А покажешь зубы волку – вот тогда уже ликуй!
Всё, что прежде надорвалось, пересиль без лабуды…
Но, вдохнув свободы малость, говори: «Алаверды!»
Пусть и те, кто междометья крыл по-русски и всерьез,
Обретут себя на свете среди роз и тубероз…
20.02-2.03.2007 г.
7.
От распальцовки фальцетом веет сезонно – забралом:
выжимкой прошлого лета – так ведь и раньше бывало...
Но почему-то так точно выписан жизни рубильник –
сонм самостийных стагнаций – вечной души собутыльник.
Пусть не симфония – скерцо, пусть не играет, а ноет
то, что когда-нибудь в сердце вдавит и боль перекроет…
Перекроившие летом дурь-государство на веси:
кто-то дорвался до власти, кто-то запил и повесил…
Нос свой – рубильник неважный – без эполет на клаксонах.
Шморает им неотважно ночью – все больше в кальсонах…
И не наяривать гоже, а разрыдаться желать
можно, как видимо, тоже... Мертвая зона? Начхать!
В поэзии важнее всего передать точное настроение. Оно передано, под него можно – подстроиться, посопереживать, поёрничать... Виват поэту! И все-таки… Какие-то общие фоновые звуки убивают персональное звучание. Самостийная личина под ёжиком стагнаций здесь ни причем. Не хватает священного акта соразмерности с Летой, с той колоссальной гаммой, из которой интонировать надо бы НЕЧТО особенное...
Ну, да это придет... Мир Вашему дому! А штыл андер велд!!
08.2003 г.
8.
СВАДЕБНЫЙ ФУРШЕТ: пьянка без собутыльников…
(грустнейший Веле–сонет: ни выпить, ни пожрать в меру!)
Нудно болит голова. Я узнаю, что я – Витя!
Это тревожит родня: "Выпить на свадьбе хотите?
Да и при том закусить – под балычки и икорку". –
Как не крути, разгрузить время приходит подкорку…
Взять бы с собою кота: – Элька, желаешь колбаски?
Пить одному – маята: нет в том ни толку ни ласки…
Здесь мы с тобой – мелкота: грозно стоят коньячины,
выпивка – только не та: не от житейской кручины!
Гости хлебают пивко и предвкушают ужраться
смотрят на свадьбу легко – повод житейский надраться.
Элька, туда не пойдем: там и тебя – как жаркое
слопают парни живьём, – мы с тобой большего стоим!!
Нет собыльников тут: все нажираются скопом –
выпьют и снова нальют – "Горько!" И вновь тебе – "Оппа!"
08.2003 г.
...
Есть такие красивые женщины,
есть такие счастливые дни!!
Что мне, Господи, зов деревенщины –
я ведь сам из деревни Любви!
...
От пупка до переносицы поцелуи в мире носятся.
Над холстом мазки проносятся – на палитру Время просится.
В паутине экзальтации, в сладкой неге профанации,
те же страстные наития, те же сладкие открытия.
Те же ласки, те же радости, те же ласковые гадости,
та же боль и то же мужество, то же грешное содружество.
Те же выпуклые видами, соразмерные с обидами,
беспристрастные к Отечеству, соплеменны – Человечеству.
...
С этих рук я буду пить, в этом доме буду жить,
в этих глаз колодцы мне обрываться при луне.
...
Боль в кадильнице контрастов: каждый кажется зверьком.
Круговерть земных маразмов в котловине за углом.
Кто-то бросит ожиданье, кто-то – козни, кто-то – бред...
Боль в кадильнице контрастов – казнь давно минувших лет.
Годы катятся коварно в котловину Бытия:
ритуально, лапидарно... Там страдали Ты и Я.
ПОСЛЕБРАЧИЕ...
Вино, сулугуни, слоеное тесто.
Я ел хачапури, смеялась невеста.
Вино, сулугуни – хмелела родня.
Жених оставался не ровней... А зря.
Как сыр сулугуни, запеченный в тесте,
он плыл размячённо на теле невесты
не раз и не два уж... А, скажем, давно.
С тех пор перекисло в кувшинах вино...
С тех пор перегоркли миндаль и хинкали
и вновь я один... Тым-тырым... Трали-вали...
Как след сулугуни забыл мир горшки,
в которых давно пересохли вершки.
А старый горшечник прилёг на диване...
Дались ему тесто, вино и хинкали.
...
Мужчины выпали из дома, как зубья сломанной расчёски:
один ушёл в Страну знакомых, другой – под русские берёзки.
И от того ли, то, что спиться весьма легко в родном краю,
былое женщинам присниться: мужья, застолье... Как в Раю!
Десятилетие Прорухи!.. Лишь кнопка носика в окне,
да надокучливые мухи танцуют танго на стекле...
...
Ряды Пигмалионов, сто тысяч Галатей
на суд синедрионов таскает Прометей.
А те тому и рады – за косы и в мечту
какой-нибудь Наядой, которой за версту
ряды Пигмалионов себя роняют ниц,
а Прометей-гулёна целует фалды жриц –
вчера ещё приблудных, сегодня – прим и дам...
матрон, в миру царящих, по праву и без прав.
Они калечат Судьбы и мир ведут в Бедлам,
а из Пигмалионов трясут душевный хлам.
...
Бароны Любви считают ворон в буднях собственных похорон...
В менопаузе – тихий стон: “Умер ещё один...
Был ли он обычный пижон, или более – посажен...
или менее – обречен жить на земле одним”.
...
У псов – собачья скарлатина. Они с подвоём мёрзнут в зябь,
а дни под общим паланкином не вызывают в сердце рябь.
У снов – собачья скарлатина... Не вырывает горлом кровь!
К чему рычать за дней провину, за то, что те – сожгли Любовь...
ТЕМА ДЛЯ РАЗГОВОРА… В ПОСЛЕДНИЕ ЧАСЫ ЛЕТА
Ветхие простыни жриц сладострастья –
локте-коленные вытерты вешки:
были когда-то и радость, и слёзы,
и не однажды – и боль, и насмешки.
Над плащаницею вязкой – усталость,
под плащаницею – вытертый дол:
полуматрац, полу ватная вялость,
жалость к себе – невозвратного мол…
А на молу – на матрасной парсуне,
над плащаницею – баба в слезах:
что ей сулили, отчаянной дуре
все, кто любили не просто за так?
Думала чёт – получается нечет,
думала лечь – получается – встать:
пролежни совести душу калечат –
над плащаницею нечем рыдать…
9.
ТЕЗИСЫ ЛЕКЦИИ НОБЕЛЕВСКОГО ЛАУРЕАТА
Век двадцать первый – суть, Эйнштейниана:
былых чудес восторженная манна –
иных нездешних таинств мудрослов –
сплошное потрясание основ…
Эйнштейн что Бог: в легендах и регалиях:
эм-цэ-квадрат – страда из Хиросим:
безумие, маразм и так далее:
Чернобыль и явленье черных дыр…
Ликующие толпы сионистов
и штат антисемитов им под стать.
У каждого своя "сфера Шварцвальда",
дабы в себе безумие унять.
Прорыто время, выбито пространство,
фантасты перепутали миры…
И несть Отчизны… Есть лишь постоянство,
что нищими остались – Я и Ты…
1.09.2003 г
УДК 882(477)-1
ББК 84.4 УКР=РОС=ЕВР6-5
В27
Веле Штылвелд. Санитарная зона.
(Книга душевной осени киевского поэта), г. Киев – 1998.
Творческая Литературная Лаборатория “САЛАМАНДРА”
P.S. Где только не побывали эти стихи... В Сан-Франциско и Иерусалиме, в Воронеже и Москве, Одессе и Донецке, Харькове и во Львове, Нью-Йорке и Париже, Берлине и на Курилах... Их автор так и не был принят в НСПУ, пребывающем в болезненной националистической агонии... И так бывает, когда поэты сами по себе, а жирующие на них и вяжущие их структуры сами... Не всем желательно становится дрессированными обезьянами, теряя в себе поэзию нашей общей духовной памяти...
Комментариев нет:
Отправить комментарий