Мой отец, за ходя в интернат не чаще чем раз в сезон, и живя отдельно от нас с матерью, обычно работал то в киевзеленьстрое садовником, то грузчиком в овощном магазине, пил казенку - много и беспробудно и читал в захлеб журналы Наука и Техника, Садовод-любитель и Техника молодежи. К этому набору периодики он добавлял фантастику нф-шестидесятником и Станислава Лема, конкретно его повесть Возвращение со звезд.
После фашистского концлагеря для малолетних узников под Берлином и лаборатории при нем доктора Менгеле он так и не вернулся со звезд. Но дело такое, сын и нф стали связующими его алкоголической анемии с некой гипертрофированной реальностью, в которой он чаще встречался с двеннадцатидюймовыми по росту зелеными, позже серыми. Серыми они стали тогда, когда лица их из округло правильных сплющились до старобалонных, готовых взорваться и разнести его реальность к некой чертовой бабушке.
Впрочем, со временем онм с ними, названными им самим впоследствии экипажем стал проводить в бреду много времени, отчего я узад, что в экипаже 8 особей, и что они любят кататься, скатываясь с его коленей, чебурахтаться и пытаться его понять. Он не предъявлял им претензии, но только спрашивал, почему они и зачем обсели его, на что они только весело улыбались, но опекали то от попадания в пьяном шатании под колесный городской транспорт, то просто закрывали перед его носом всякие неполезные двери в окрестные инореальности.
Так что выбора у него особо не оставалось. Дверь перед ним оставалась приоткрытой одна и она вела его непременно на Марс. Впрочем, обычно находился он на Марсе у самого экватора в почти весенний полдень, принаряжен в какие-то нелепейшие доспехи, в неких почти детских помочах, за которые его дергал экипаж нелюдей каждые 15 минут, говоря только одно единственное слововосклицание ЛЮ!
ЛЮ означало всегда одно и тоже - жми кнопку радиационной защиты, илет выброс радиации.. Так что ЛЮ, ЛЮ, ЛЮ и Лю и его опять выбрасывало на Землю. Но и времени в четыре очередных Лю хватало чтобы побродить, правда по одному и тому же марсианскому маршруту, налюбоваться на ядовито синие рассветы и хмуро-фиолетовые закаты. И он тогда уже понимал, что именно сюда его душу заберет полюбивший его экипаж после его земной человеческой смерти.
Интернат, отец, Марс.... Марс очень далек от Земли и её давнишних проблем. Потребовался Маск, чтобы упрочнить это в наших головах. Мы же и не ведали, что можно много и разно говорить о Марсе, так и не слетав на этот самый обетованный мечтами Марс.
В моем пионерском детстве был пионерский лагерь для районного и городского актива на острове Труханое, Труханов остров. Выше по течению Жуков остров, но это остров всеукраинской воровской элиты и о нем говорить не будем. А вот Труханов остров был летним раем для интернатовского мальчонки.ю который к тому же в Московском районе украинской столицы был членом районного пионерского штаба от своего интерната.
Так что пять лет я провел в этой днепровской здравнице, о которой в сегодня уже точно нет в национально проплющенном Киеве уже и памяти нет. Как же там было хорошо в обыкновенной спальной палатке, натянутой на деревянный остов. Такая палатка была на восемь человек, и таких палаток было девять рядов. В каждом по восемь палаток, за которыми была сходящаяся со всех палаточных рядов общая дорожка в огромный лагерный нужник, за которым начиналась зона, правильно угадали, марсиков.
Тридцати-пятидесятилетние вуйаристы забредали в зону пионерского детства стращать всячески пацанок и пацанву своими голыми гениталиями. Обычно после первых же девичьих переполохах и вскрикиваниях, их ловили засевшие в кустах физруки, плавруки и участковый. Участковый не поспешал и вуйаристы вылетали на пустынный противоположный берег острова слегка окровавленными отбитыми профитролями. На том их марсианское прикрытие и заканчивалось. Иногда на сезон, иногда на совсем.
Лю, лю, лю, лю мычал обычно он в воскресном отходняке, покупае где-то на рынке неведомого мне откуда взявшегося гуся, из шейки которого польская бабка готовила мне клецык, зашивая в шейку гусака или гуски смесь из муки и сливочного масла. Затем эта шейка варилась и подавалась мне, тогда как всю остальную часть гуски от гузки до крылышек съедал сам отец, объясняя, что в фашистком концлагере он с 12 до почти 16 лет голодал.
И этот голод... О, этот голод. Он громко и грязно шмаркался в огромный клетчатый платок, но передо мною не пил. Негоже при сыне-то напиваться.Мы говорили об артефактов, хранилища которых он знал, ведал на перечет по неким тайным координатам, которые начинались в последовательности цифр 0 1 2 4 8 64 128 256 512 1024... дальше на него наступал бред, и он раз за разом, с выходного в выходной рвал на себе зеленую клетчатую рубаху, майку, пузырился и принимался читать что-нибудь из О' Генри сипло харкаясь и рыдая над своим несусветным прошлым поверженного человека.
Я пытался заговаривать о его приятельстве с экипажем, но он резко ответствовал, чуть не бранно - всякий раз то на польком, то на немецком, то на французском, мол тебя это не касается.Но однажды я увидел, как он разговаривал с ними, осязал пальцами, здороваясь и лаская по маленьким г головкам и указывая на меня говорил - это мой сын... лю, лю, лю,лю....
На своих марсианских прогулках обычно на земле он спал. Под ногами был серовато-красный песок. И он пытался в нем копаться, надеясь выкопать некий особый марсианский корешок на земную рассаду. Узловатые пальцы вгрызались в старый кожаный довоенный диван и даже я физически ощущал, как он ищет их - корешки в неком инопланетном гумусе, а находит только песок, песок и снова песок серый, черный, красный, пока не начинает звучать страшная команда Лю - солнечная радиация и его погружают его проводники в какой-то странный скафандр.
В скафандре на него смотрели его собственные лица от младенческого до концлагерного, от концлагерного до керченского капитанского, от капитанского до босяцкого, от босяцкого то лика ополоумевшего биндюжника со стокилограммовой бочкой солений у себя в широком заплечье. Он ставил бочку, куда указывала усатая продавщица и выдыхая, уже только по привычке сам себе говорил Лю.
Как и положено столь особенному челу, он умер от суицида, купив 17 флаконов Лидии, выпил их запойно и страшно, а к утру за ним из морга уже пришли санитары и к ангелам срать понесли на старой полосатой простыне из его довоенного детства.
Душа тогда и перебралась на Марс. Там она и встретилась с давно знакомой восьмеркой чувачков, которых при жизни он называл своим экипажем, свои морским экипажем кабатажной шхуны, которая попала в невероятный штром между Лиссом и Зурбаганом и выжил он только один... Они бы и дальше бродили по Марсы, пьянея от счастья вечного общения душ, не случиь в эплху Илона Маска нечто следующее. Хотите знать? Следите за вечерними публикациями... Самому мне время перейти на несколько му на планету Муэта. Му это как лю, но диалект у муэтянок иной... Так что Му, Му, МУ и еще одно Му. С тем и до завтра....
Комментариев нет:
Отправить комментарий