Веле Штылвелд: Голос погибшей вселенной, часть десятая

Веле Штылвелд: Голос погибшей вселенной, часть десятая

Мир Орниса глазами Искусственного интеллекта, графика

Чуть сложнее с правдоискателями. У этих их обычно подзаборная правда начертана прямо на лбу. В Центре аттракционов их так вот прямо в лоб и спрашивают: “Какой-с правды желаете?” Правдолюбы и правдоверы начинают вещать.

Тут-то им и предлагают по методу оратора Цицерона набрать в рот камней придорожных, а над плечом – левым ли, правым ли – по выбору, навесить острый дамоклов меч, а несогласных проорать о своём видении правды под всё ту же какофонию внешних звуков просто, зло и неласково кладут на аттракционное прокрустово ложе, где если и не усекают ни ног, ни головы, то вполне прочно дают почувствовать, как это делается при стеснённых жизненных обстоятельствами с прочими...

Иногда внезапно можно угодить и в прочие и тогда прости-прощай всё то, что имел, что смел и чем дорожил. Воистину, за что боролись, на то напоролись. А месье Гильотен был весьма и весьма щепетилен, хоть и сам не уберёг головы...

И летят головы, и корнаются ноги. Их-то и увозят в полиэтиленовых мешках в ночные загородные кошмары (по традиции, уже даже не для высыпки на Терриконы Забвенья, а в излучины древних высохших рек) каурые да чёрные (хоть при выплеске фар одиозно-коричневые) вечерние грузовички, с мрачноватыми водителями которых сама Клод не пересекалась ни разу...

Государственных же преступников обнаруживала особая молчаливость. Она угнетала. От неё дико ломило в висках и однажды она испепеляла. Клод даже казалось, что все эти преступники скорее и прежде – государственные самоубийцы. Ведь изначально все их попытки были тщетны, а они сами обречены. Их встречали с ухмылкой на первом же подъездном к Городу КПП.

По прибытии в Город им сразу на выбор предлагался расстрел, пожизненная каторга либо акт самосожжения с демонстрацией на тридцатом ночном национальном шоу-канале (при обычно разрешенных системой двадцати девяти).

Тем не менее многие обречённые экс-политики и ошельмованные системой уставшие диссиденты предпочли именно такой аттракцион, и поэтому чисто аттракционным пожарным в Городе обычно работы хватало.

…Сама Клод испытывала к предлагаемым аттракционам двойственное чувство: они липко сжимали, опекали собой и в конечном счёте убивали её безличное время, лишали надежды вырваться из однажды заведённого порочного круга, по которому из возраста в возраст перетекала она как некая вязкая неваляшка: из возраста Крысы в возраст Кабана, из возраста Кабана в возраст Собаки, из возраста Собаки в возраст Змеи...

Аттракционы, которые ей самой предлагались, были лишены всякого смысла. Клод могла часами лицезреть мелькающую с многочисленных мониторов огромную видеодискотеку, она даже могла тут же параллельно с просмотром в чисто виртуальном измерении поработать ди-джеем, помотылять, куролеся, разноцветные рычажки всяческих микшеров, в том числе и оказаться на тридцатом канале, на котором поочередно с маниакальным пристрастием самосжигались суматики, которых она узнавала и нет, припоминая исподволь, как давала тому или иному обречённому прикурить и не допускала, чтобы такой вот взял себе и облапил её от безобразной тоски и искорёженных чувств в своём несоосном с её собственным инореальном перекошенном мире. В мире, далёком от происходящего с Клод повседневного неприсутствия...

Нет, определённо, именно обшаривание, беззлобное, но липкое утреннее обшаривание её свежих утренних форм многим ещё как помогало! Многие готовы были даже сойти на трассу, хотя, в конечном счёте, утренняя дорога всегда вела только в одном направлении, а на её обочинах специально обученные дорожные стрелки, профессиональные снайперы, буднично отстреливали оторвавшихся от дорожного полотна, либо внезапно поворотивших назад. Выбирать поэтому не приходилось. Ни самой Клод, ни её странным попутчикам.

Вот и терпела, потому, что не знала, кому это взбрело в голову облобызать ли, облапить ли её бесконечно бабье – трепетно-податливое естество. Кому вдруг в очередной раз пришла неумная мысль так вот запросто отнивелировать Клод до уровня дорожного полотна?..

А дорожным полотном она никогда быть ещё не желала. Не смела, а значит и не могла. И поэтому в разгрёб своей шофёрской руки била непременно по роже, но из кабины обидчиков не выбрасывала, ибо на полотне были и били прямо в упор выброшенных на полотно снайперы, судить которых она не желала.

Впрочем, сегодня в кабину всё же подсели двое. Он и она. Они не принадлежали к известным ей разновидностям: бичей, бомжей, правдоискателей, политических преступников и утренних дальнобойщиков-сумасшедших.

Это были влюблённые. Они просто решили выбраться в давно забытое в стране свадебное путешествие. И это с ней! И это утренним рейсом для обречённых? Что могло ожидать их по прибытии в Город, в Центр карательных аттракционов, Клод знала.

Аттракционы для сумасшедших были крайне опасны. Нормальным зеленщикам и гробовщикам в это время следовало либо тихо дремать, либо молиться, либо лениво мочиться на грядки, где ещё с утра были увезенные в город свежие овощи. Одним словом, удобрять, чтобы самим не угодить в удобрение.

.Клод молча сцепила зубы. Она вдруг узнала холёный бобрик причёски влюблённого. Когда-то прежде он много, но безуспешно писал. Теперь же он писал значительно реже, но зато весьма и весьма. А его возлюбленная рисовала. Рисовала собственные воспоминаний из прошлых жизней.

Конечно же, на шелке в стиле батик и, что даже невероятно, но на настоящем папирусе, тайну изготовления которого она свято и бережно узнавала в себе сквозь сны.

Конечно же, что рисовала избранница не утренние грузовички, да и сам пожилой, но статный любовник привык писать не о них. Оба были счастливы. Их ещё не омрачали совместные бесцельные воспоминания. Они были намерены осуществляться, они были призваны жить.

Клод хорошо помнила неписаные правила странных дорожных историй. Она точно знала, что сейчас к ним в широкофюзеляжную кабину грузовичка непременно подсядет четвёртый, чья функция – разделять. Разделять миры, разрывать влюблённых, раздваивать человечество.

Так и произошло. Он мог быть кем угодно, но был именно тем, кого Клод предчувствовала. Она не имела права не остановить грузовик. Таковы были правила игры в отточенную по накатанному сценарию внезапную дорожную смерть.

Прямо на ходу он вырвал тело молодой женщины из объятий влюблённого и вместе с ней выпал в придорожный кювет. Туда, где стреляли. На месте. Без предупреждения.

Теперь Клод стало ясно, что и он не избежит участи политического преступника. И тут Клод впервые резко затормозила. Огненный шар вырвался из пределов контура её пышных волос. Он ударил столь бесцеремонно похитившего девушку попутчика прямо по контуру удаляющегося силуэта.

Вспыхнул огненный столб на месте заживо осуждённого. Расстроенная Клод нервно выбросила надломленный пропеллер рук на непослушную нынче баранку.

В то утро, как видно, так поступили многие. Ибо пришла весна, а с ней – неукротимое половодье чувств, а с ними – любовь, которую нельзя было не осудить, не предать.

Система карающих аттракционов рухнула, и по дороге от Города спешно и налегке, наперегонки и вприпрыжку побежали вчерашние Кукольники, не дожидаясь времени вечерних карательных автомобилей, с презренными водителями которых брезгливая Клод так никогда и не зналась.

А что до обочин дороги, то по направлению к Городу и из него же навстречу по простым делам человечьим заспешили влюблённые – вчерашние бомжи и чудаки, обреченные и их неумолимые судьи, жертвы системы и её палачи…

Были ли среди них Орнис и Свания, Свазиш и Ноель, Стрина и Дония… – сама Клод, честно, не знала. 

Но только теперь Клод больше никуда не спешила, а остервенело рвала на себе гороховые краги и кепи, блузон, жилетку, лосины... 

Ей ещё только предстояло жить, любить и рулить. В любое время и в любом направлении.

Рона и Орнис оканчательно перебрались на планету Богов для обстоятельных и длительных бесед с тамошним в ту пору уже  великовозрастным Червем сомнения, который и сам не мог толком понять зачем были прежде предприняты прежние десанты богов на землю. Ведь на Земле,все повзрослевшие боги рано или поздно становились людьми, так как и их многочисленные потомки, прибывшие на планету богов роями и в одиночку, становились богами, уже только потому, что преодолевали в космосе пространство и время, а в себе косвенность и безалаберность, опостылость и бренность.