Веле Штылвелд: В услужение Минотавру

Веле Штылвелд: В услужение Минотавру

Как сейчас помню, моё первое знакомство с математикой было не из лёгких. В школе, после того как я не справился с первым уроком каллиграфии, мне предложили стать у доски в присутствии матери. Я завёл тетрадку, но, будучи настоящим еврейским отпрыском, начал рисовать свои первые в жизни палочки по каллиграфии  на задней странице тонкой школьной тетрадки, и они были совсем не похожие на древнюю легендарную букву алеф. За такую работу я естественно получил ноль, и моя мама пришла разбираться с моей первой учительницей, Матрёной Федотовной.

Матрёна Федотовна оказалась женщиной неглупой и, вместо того чтобы ругать меня, предложила маме посмотреть, как я справлюсь с классической задачей для второклассника: переправить волков, коз и капусту с одного берега на другой. Вся сложность была в том, чтобы делать правильные ходы, везти кого-то туда и кого-то обратно.

Уже, будучи взрослым, я попал в киевскую хоральную синагогу, но не на службу, а на разбор уличных полётов. Как раз тогда, когда раввин что-то сказал старосте синагоги, а тот в свою очередь красочно жестикулируя, пересказал услышанное от раввина дворнику, но всё свелось буквально к одной простой фразе: 

"Жидкое туда, твёрдое сюда". 

В это время я привёл с собой маму, и это ей понравилось. Она сказала, что все глубины киевского иудаизма она уже постигла.

То же произошло и у школьной доски. Когда мама увидела, как быстро я решил задачу, она спросила, почему же меня тогда держат в первом классе. Матрёна Федотовна ответила: потому,  что меня просто не научили писать правильно эти самые  палочки по каллиграфии нееврейского алфавита, а не то, что от азбуки Кирилла и Мефодия, и дала гарантию, что я и до последних дней не осилю их, если только не уеду из Киева. 

Но я, как видно, из тех, кто никогда и никуда не уезжает, я - просто сказочник. И с тех пор я пишу сказки,  типа:

"Жидкое туда, твёрдое сюда",

 хотя уже нет на этой земле ни моей первой учительницы, ни мамы, а с киевским раввином я крепко не в ладах и он сам в том повинен… Зато изредка упражняюсь в гекзаметре…

В лабиринте далёком, где тени таинственно шепчутся, 

Минотавр одинокий свой век одиночества вёл безмятежно. 

В день необычный тот к нему присылать начали чары — 

Нимф речных, полурусалок, чтоб развеять его уныние.

Красота их была несравненной, с какой стороны ни взгляни, 

Их песни, танцы и смех разносились по мрачным коридорам. 

Минотавр, привыкший к тишине и к своему уединению,

 Стал находить утешение в их присутствии нежном.

Но выжил ли он, этот существо полубык и получеловек? 

Вопрос остаётся, ибо нимфы пришли не спасать его. 

Их задача — развлечь, но не избавить его от проклятья, 

Так что продолжил он своё вечное бдение в лабиринте.

И алчно продолжал он пожирать девственников и дев, 

Но нимф не трогал, и даже в устричном соусе не мариновал. 

Ведь нимфами восхищаются, а не насыщаются ими.

- Вы должны быть проще в наши-то веки, милорд текстозвучный… Хотя бы вот так…

В далёком лабиринте, где тени таинственно шептались между стен,

Минотавр одинокий свой век одиночества безмолвно вел.

Но в один необычный день, к нему в услужение стали присылать

Речных нимф, полурусалок и полуселедок, чтоб его уныние развеять.

С какой стороны не посмотри, красота их была несравненной,

Их песни и танцы, их смех и игры в лабиринте звучали весело.

Минотавр, привыкший к тишине и покою своего мрачного жилища,

Находил в их присутствии утешение, и даже сердце его трепетало.

Но выжил ли он, этот полубык, получеловек, полумиф?... Вопрос остаётся,

Ведь нимфы, хоть и прекрасными были, в пещеру пришли не для спасении плоти.

Их задача была развлечь, но не избавить чудище от его же проклятья,

Так что Минотавр продолжал своё вечное бдение, в лабиринте, в одиночестве.

 И продолжал алчно пожирать девственников и девственниц, 

а нимф не трогал, и даже в бочках с устричным соусом не мариновал. 

А зачем? Нимфами восхищаются, а не насыщаются…