Веле Штылвелд: Исповедь звездного карлика, ч.2

Веле Штылвелд: Исповедь звездного карлика, ч.2,

Ирина Диденко: Графика

Кто-то издали выдал мне команду:

- Не смотри на житейские мелочи, зри в корень! – простужено заговорил Звёздный карлик каким-то особым, странно присушены голосом, словно в гортани у него роилась мельчайшая звездная пыль. - Я тут же прислушался к столь неожиданному совету, и мне внезапно удалось всех сразу их увидать… Правда, только со спины, поскольку все мы внезапно вдруг оказались во второй, совершенно иной комнате, которая до сих пор скрывалась от нас за гимнастической стенкой, и, как казалось, была уже даже не комнатой, а неожиданно расторгнутым пространством гаражного пакгауза, хотя, по логике вещей, здесь не должно было быть никакого странного гаража, ведь все мы по той же непреклонной логике должны были все еще рисоваться порушенной игротеке.

Но и здесь все было не так, а иначе, словно бы первичная молекула игротеки не только приступала двоиться, но в каком-то совершенно неожиданном режиме ещё и прихватывать под себя внезапно совершенно постороннее внешнее пространство, которым и оказался этот гараж.

Где-то прямо во вновь образовавшемся гаражном углу стоял маленький ПАЗик, на котором перевозили некогда земных советских детей в какой-то не здешний детский сад, ведь этот садик уже однажды существовал, правда, в моём далёком собственном детстве.

Да, именно в моём детском мире когда-то очень давно был уже этот полубежевый, полурозовый ПАЗик марки ГАЗ-49, который теперь существовал только в моем воображении, как некое подобие или калька жуткой империи Колыма в воображении моего дедушки Наума, прежнего каторжанина планеты ГУЛАГ, которая прежде регулярно тащила самого меня за собой, а сейчас уже я сам оказался в роли мойщика салона этого старенького приписного к большой зоне микробуса…

Потому что автобус продолжал своё существование но уже не полётном пространстве где-то между Кассиопей и Солнечной системой, а реально совершал рейсы между планетой Богов и нашей грешной землёй.

И, естественно, внутри его салона было так много космической пыли, что и реально какие-то крайне драгоценных микрочастиц, которые надо было непременно извлечь, уловить и собрать, действительно внезапно слиплись в некие макрогранулы и, сжимаясь в какие-то дивные монокристаллы, могли оказаться той давящей горло массой, следовало бы сдавать в комиссию по галактическим драгметаллам, и, естественно, за счет этих драгметаллов осуществлять любое последующее перемещения и проникновение в дальний космос.

Поэтому я даже не интересовался, из чего состоят все эти космические карбункулы и кристаллы всяческих разных цветов и разнообразной к ним яркости.

Всё равно при пролетах через галактику, их приходилось просто сдавать под расписку гамузом, что я регуляно и делал, не зная того, что и сами эти пылинки просто промачивают меня едва ли не насухо. Так я и стал терять уже частицы себя…

Ладно, я ведь сейчас рассказываю здесь вам не о том, я только говорю вам про то, что я просто грустно, безбашенно и бывало в очередной раз прибрал звёздный автобус, и, так сказать, уже по привычке обнаружил драгоценности в несколько сот каратов, которые свисали к полу странными сталактитами…

Всё это, воистину, было бы мило, глупо и бесполезно, если бы не одно маленькое но… Всю эту уборку приходилось делать под контролем этого самого Звёздного перемещена - то ли карлика, то ли человечка, который ютился во мне, то ли распавшимся на молекулы межзвёздным существом, которое заранее точно знало, сколько и каких кристаллов я извлеку с площади убираемой территории, то ли весьма непорядочным звездным скопидомом, а то ли и вообще прощелыгой каким…

Я ему как-то задал вопрос: а почему тебе самому не заняться уборкой этого помещения? Ну, те, которые перемещаешься по галактикам плохо понимают слово приборка, - был мне дан на это ответ, - по понятиям же вашего мира вполне объяснимо действо арбайтен, и он исключительно по твоей части.

- Ты бы мне хоть бы какой-нибудь микроскоп выдал, чтобы я все эти крупицы мог из пространства щепетильно убрать.

- А это, пожалуйста, возьми там, в углу, стоит раструб особый – чем он тебе не мелкостоп… Там же и кисточку, и совок бери, работай, не напрягайся!

Я взял всё мне предложенное, и начал тут же работать, н. потому что было во мне сказанном нечто изначально уважительное и к моему миру, и к моей в нём диспозиции…

и мне было предложено уважение, и я стал себя вести куда более уважительно понимаю, сколько предстояло в очередной раз этому звёздному мальчику перемещаться в далёком космосе, чтобы выполнять миссию связного между планетами богов и земля

Мне даже было жалко этого малыша он был какой-то весь несуразный и в чём-то даже тяжеловесной так что мне было очень трудно представить что на планете богов он полупарит в неком разжиженном состоянии ладно говорила я себе он всего лишь Матрица которая подстраивается под тот или иной мир по законам вселенной точно так же не ведает, как и мы

Благо, он хоть ведал, зачем нам эта бесконечная перемена мест, зачем нам эти бесконечные броски сквозь галактику, что мы не находим на том месте, где нас определила жизнь…И зачем только мы носимся по каким-то сопредельным мирам, когда как можно было бы просто состояться прямо здесь и сейчас – на этом месте и данный момент времени, хотя бы даже в этой чёртовой игротеке с её гимнастикой стенкой и с её разделенной двухкомнатной сущностью, в которую нельзя было уместить все последующие потуги каждого из нас - пацана, упавшего нам со звёзд и меня, так и не вырвавшегося в звёздное пространство.

Впрочем, во сне между нами было некое равенство, в котором даже усматривалось, что этот пацан всего лишь моя собственная межзвёздная проекция, которой выпало особое назначение метаться между мирами, тогда как мне прикипеть было назначено плотно прикипеть к одному из миров, и пыхтеть в нем самоваром чайником, чайничком, чайничком…

Самовары, чайнички, чайнички, чайнички... Самовары, чайнички, в чайничках жар... В чайничках дырочки, в дырочках – пар…

Ну где-то уже на третьи или даже четвёртые сутки к оставшимся в живых приходило прозрение: и они уже понимали, что этого делать не стоит. Но это было не сострадание, поскольку оно так и не сложилось в их душах. Все они окончательно однажды становились отчаянными садистами. И когда в каждой контрольной группе вместо семи их оставалось трое, в каждой из четырёх зон, из всех оставшихся создали единый безжалостный экипаж отчаянных негодяев, которые теперь получали практически любые фрукты с ветвей волшебного дерева, но теперь вместо исчезновение наиболее жестоких, они получали право растить в себе возраст ненависти. И так длилось это не один год, пока из них не получились жуткие обезображенные ненавистью старцы, которые и стали советом Старейшин, которых приняли достаточно одряхлевшие Боги…

Видно и сны нам даны с тем, чтобы выпускать пар окрестного воображения,

Давайте, теперь разбираться с этими двадцатью восемью внеплановыми человеческими существами, которые внезапно явились на планету богов, с точки зрения их последующего питания и содержания… Вопросов это не вызывает… Ведь должно же как-то осуществляться экспедиционное человечество, состоявшее из ряда функциональных синтетических гоминидов, давно готовых и питаться, и содержаться до времени строго в корабельной среде и в меру допустимых в них гуманитарных человеческих знаниях постепенно дорастать до каких-то оптимальных квазиземных параметров, которые могли бы дать им на Земле, с тем, чтобы стать элементарными недозвездными людьми, тем не менее почитающими космический кодекс.

но оставаться на одном и том же месте - где и был прежде выпущен пар…

Вообще-то воспитанием этих юных и по сути звездных существ надлежало заниматься синтетические гоминиды, в задачи которых однако не входило воспитание целой группы юных существ, прибывших с планеты, которую сами они между собой традиционно называли планетой людей, даже не понимая того, что сами они никогда не принадлежали Земле, на которой был просто рассадник один - из миллиардов подобных рассадников во вселенной…

Вот почему то первое, что им пытались привить услужливые корабельные гоминиды, была мысль, что сами они хоть и не боги, но не последние сущности во вселенной. Хоть это и возмущало саму природу автохтонов планеты Богов, на которой изначально каждая былинка точно знала, что эти существа просто первичные роботы… И с тем, чтобы хоть как-то поставить на место зарвавшуюся группу внезапно рождённых существ, их разместили в поблочно разделенных четырех отдельных отсеках.

Описывать функциональное назначение этих игровых отсеков, сразу скажем, всего менее неинтересно, но зато была удивительная биосинтетическая конструкция, которая объединяла эти случайным образом созданные группы вокруг одного единственного удивительного древнего дерева, которое каждое утро проворачивалось ровно на 90°и опускало в каждую отдельную зону ветви своего фруктового сада…

Когда груши и фиги, когда плоды папайи, когда бананы, а когда персики, и даже тошнотворные ежистые плоды Дорианы, и вот тут весь фокус состоял в том, чтобы в каждой контрольной группе прибывших из космоса недолюдей оказывался над головами то тот, то иной фрукт -компонент , но притом чтобы фруктов в каждой группе доставалось в равной степени, и чтобы ничего не понимающее до времени малыши просто расползались по другим рекреациям и не становились ловцами пропитания за пределами им дозволенной зоны.

И всё бы ничего, но толь фруктовые ошкурки представленные себе младенцы не ели. Зато из шкурок фруктов, которые были съедены накануне каждый младенец старался по-своему. Одним словом, с этим наблюдался некоторое недоразумение, потому что здесь младенцы поступали кто во что был в том горазд: кто-то мастерил из фруктовых шкурок ёжиков, кто-то даже придумывал динозавров. А кто-то - парнокопытных антилоп, совершенно не понимая того, что все эти фиговые изделия на планете Богов непременно превращались в живые сущности.

Правда, иногда живущие не более одного-трёх часов, да к тому же эти, по сути, гнилостные сущности были не только миловидные, но и к тому же умели пафосно умирать , горько ублажая себя всяческими печальными стонами.

Программа слабого детского, но непременно человеческого Эго должна была настраивать малышей на ноты сострадания ко всем этим зверушкам, но этого не происходило: прибывшие из космоса дети изначально были настроены на то, чтобы жесточайше изводить этих зверушек отчаянным смертным боем - с азартом и радостью наблюдаю, как те гибнут под недетскими ударами и оплеухами их первые собственные создания.

Так что послеобеденный вой под деревом жизни был страшной, но установившейся нормой. И эта норма репродуцировала самый громкий уровень мозговых импульсных кликов, что приводило к тому, что один из зрителей внезапно сам оказывался в роли избиваемого окрестными зверепотамами, тогда как все остальные не сразу замечали, что они убивают своего собственного юного соплеменника…