Веле Штылвелд: С боку припёка, часть девятнадцатая

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть девятнадцатая

Ирина Диденко: Графика 

За эти годы в бойне за – инспирированный имперской РФ – Нагорный Карабах погибло до 40 тысяч местного населения. За Донбасс – ещё более 40 тысяч. В обоих конфликтах уже использовались первые робототехнические технологии в области вооружения. В нынешней активной фазе войны РФ с Украиной их роль резко возросла. 

Но не надо забывать о другом использовании этих технологий. Я верю в манипуляционные робототехнические лгунишки по любому окрестному поводу, уложенных уже сегодня планово и достаточно банально во всяческие медиа-ящики: гаджеты, телевизоры, УКВ -радиостанции, в принципе, во всё, что на слуху, что в очередной раз модно. Эвристики наработаны ещё какие! Только – бери и правь, подсовывая одним одну часть нелицеприятной правды, вторым – иную, третьим – третью… Дозируй эту правду, не переводи в микш, на гранях которого непременно возникает откровенная ложь и вгоняй эту рецептуру в роботов класса А, Б и С. 

А потом, ставь на каждом равноудалённом углу майдана такие роботы полуправд, и – баста… Человек начнёт бродить от одной полуправды к другой, пока не тронется умом или роботы системы его обкатают. Я принципиально говорю о публичной навязываемости грядущих роботов. 

И знаете, как работают эвристики? Бац, например, написано: 

– Касается всех – любите и почитайте Кольку Чмыхало, а с ним и  Веле Шт+ылвелда, как единого  истца своего, и держите ответ перед ним, как перед – просто Богом. А что? Потянет! Ведь это же – робототехника. 

- Эй, робот, в чём твоя сверхзадача? – Эвристически доказать и логически перегнать европейских партнёров ценой, увы, смертности физических лиц.

Не за горами выпуск антропоморфных роботов-работяг, и кто заметит, как люто мрут украинские физиологические работяги... И тогда, день рождения – это дата выпуска обновлённой серии роботов класса А, ну, а к ним – естественная убыль людей, не прошедших современной перековки для дальнейших партнёрских с роботами отношений. Баста! А дальше, как в анекдоте про одну из стран Средней Азии: 

 – Почему вас сегодня 15 миллионов человек, а недавно было сорок?

– Не знаем, но раньше нас вместе с баранами считали...

Анекдот злой, так что не станем его уточнять для конкретной страны. Только, как бы нас не стали считать вместе с роботами!

Даже на отдыхе кратком, мне непременно приходилось думать о рвано заостренной за последние годы болезненной гранью между Завтра и Вчера, среди мелькающих повсеместно, побитых сединою, балканских инвалидов последней балканской бойни... По приезду, прямо на Троещине – уж точно – начинаешь видеть своих, почти ещё не седых, но  таких же прикостыльно несчастных... 

Каково жить на скалах, на камнях возводя камни? Именно с них я смотрю в Завтра... Я вижу Завтра... Я прорицаю Завтра... На уже кровавых примерах Вчера. Когда-то у нас в киевском интернате был музей советско-болгарской дружбы. И из Казанлыкской долины к нам в музей как-то привезли бархатные розовые кусты – коричневой и голубой розы. В первую же ночь из по-варварски вырвали. Оставив у школьной теплицы две огромных воронки. Мол, вот вам куки царя небесного место для высадки чертоплоха. Ведь только он вам под стать…

Кто не готов увидеть суть этого – далеко не только балканского, но и родненького Вчера – пусть отодвинется от экранов, а я намерен прямо здесь рассказать Притчу о пластмассовой жопе... Прежде всего, блюстители морали, мы здесь – как бы поговорим о будущем мире. Примерно так, как мы разговариваем по утрам с местным цветочным хиппи, предупредительным, начитанным, продающем цветы от рачительного хозяина, с которым я тоже имею милое шапочное знакомство – раскланиваемся, клонируя взаимоприязнь в троещинском мире. 

Последние выплески балканского лета на Адриатике это – удивительный, хоть и крайне малый период между солнцем и – солнцем, между безумной жарой и беспросветной слякотью да унынием. К тому же, с первого сентября по приказу тамошнего принципала страны закрыты все прибрежные дискотеки... ведь там уже однажды уже дотанцевались до животной войны. 

Учиться беспрекословно и многогранно – стало насущной потребностью маленькой балканской страны! Сервисов у этой крошки-страны тьма, а специалистов сферы всяческих добрых услуг всё ещё не хватает. А все эти услуги – не сбивка по-пролетарски колченогих табуреток из расчёта – три гвоздя четыре ножки. Наклепали же упорото их в совке... И столов, и банкеток, и стульев!

Так что танцы – ничто, услуги – всё! Вот и карусельщик Славко Ожич каждое утро к десяти утра появляется на пирсе, поскрипывая протезами левой руки, и такой же левой ноги да ещё чего-то там соединительного уже в ягодице... Он сед и почтенен, и даже без запаха перегара, к тому же вечно почти что выбрит, и с сединой ещё не во всю курчавую голову. 

Так вот, речь дальше пойдёт как раз об этом вот мужике. На пирсе, ожидая катерок в "Сладоленд" он полусидит, грузно опершись о боковой бакен. Подходят люди – туристы и черногорцы. Сперва учтиво и дружелюбно пропускают на катерок пляжно полуобнаженных туристов, а затем, неведомо откуда явившиеся молодцы, дружно взявши руки в "гнездышко", на четырёх руках переносят просевшего в живое креселко ветерана на кораблик в одно и то же особое место, которое занимается накануне, как служебное, предупредительным матросом каботажного судёнышка...

Точно так же, через 15 минут ходу по живописной бухте, его выгружают в "Сладоленде", где он ступает не более сотни шагов к тамошней карусели. Карусель уже отперта ночным сторожем, но не тем, который работает по Куштурице сторожем в зоопарке, а другим, растворяющимся в глубинах парка ещё до нашего прибытия. Теперь Славко садится за пихтовую стойку и в беловыцветшей протезной рукой начинает указывать на место сбора детворни со всяческими родыками, то бишь "шнурками в стакане".

Время от времени Славко тихо ворошит спекшимися губами... десять и едын... Всё. Конструкция пластиковой руки даёт строгую отмашку! Прочим ждать. Славко поднимается с места, делает неспешный шаг к рубильнику, и карусель начинает вращаться положенные ей три-пять минут... В особо жаркие дни – не более трёх... 

Остановка, дети выходят, за ними семенят чуть потухшие родители... Вращаясь на карусели, они многократно ловили на себе даже не взгляд, а только перст указующий...

Этот перст из квелого – в чёрных прожилках – пластикового мрамора врезается в память уже навсегда.... Но, дети любят Славко Ожича, а молодёжь день за днём, год за годом возит их, поскольку и она выросла со вчерашней славкиной карусели, ввинчиваясь в тинейджерство, юность и зрелость, тогда, как душа Славко всё это время словно мечется по безысходному кругу... 

Был уже однажды порушенный мир, и был он уже разорван на части... на последней Балканской бойне... А дальше уже – не было ничего... Не благословленные балканскими матерями, прежде всего, они потеряли веру в солнечный мир… Наверное, и поэтому обожгло их войной... Как следствие – это окаменевшие лица нынешних балканских матрон, их низкие зычные, не терпящие мужского противления голоса...

И всё же, припоминаю броский лозунг в том же – уже подзабытом нами – СССР, через те же 25 лет после войны: всё лучшее – детям. Как нам с Мелким в давно уже прошедшем навсегда феврале вместо вязаных шлёпанцев тёплые трофейные ботинки. Наши родненькие, не трофейные пропила интернатовская кастелянша Надежда Петровна, которую попросили из костюмерной киевского театра оперетты, где она упорно воровала с танцевальных пачек дефицитную белую парчу для трех Районных ЗАГСов в городе 

Киеве. Однажды, идя на работу в пригревший её интернат она просто упала с крурых ступенек предгорка и сломала себе шейку бедра. Правда, на сей раз правого. И больше её в интернате не видели. И снова ботинок стало хватать на всех. Вот такая жизненная канитель.

А карусель, которую и сегодня включает Славко, завтра, возможно, сдадут точно в музей – хотя бы – последней балканской войны... Потому что – самая последняя война на планете Земля остановлена будет не скоро, а, может быть, уже никогда...