Веле Штылвелд: Электронные кочевья
Ирина Диденко: графика
Транспортный Киев лишён модерна. Он до банальности мерно традиционен, тем и дорог. Так и не выпрыгнул он из транспортного совка. Все былые попытки дружно разворовали всяческие привластные дерьмовщики, которых со времен Николая Васильевича Гоголя звали временщиками. В древнем Египте к подобным житейским нелюдям прежде относились, ако к лютым нелюдям, и прямо, как врагам, наотмашь рубили от правой руки воровскую злодейскую кисть. Но нет у нас сегодня ни десятков, ни сотен, ни даже, на худой конец, тысяч отрубленных всяческих воровских рук. А жалко... И уже не у пчёлки... Ноябрьская Троещина – это тебе и Дога, и Скорик, это к ним и Мунк и пост-Мунк, а к этому, только, чур, без личностных оскорблений, идиотская недовоспитанность масс…
Уж простите, но парк вокруг озера – это общественное достояние! Но пока вокруг него временами бродит дичайшая общаковская шобла-момба окрестных невежд, но зато крепких семейных авторитетов: куда не брось взгляд – на тебя отовсюду в упор тупо идёт очередная семейная шеренга!
Притом, сначала авторитархно обычно шествует некий усредненный муж-автократ, как глава своего собственного семейства, а затем тут же рядышком выплывет она, с коляской, а перед носом у неё как есть – точняк на сносях обворожительное брюшко – ведь идет уже почитай восьмой месяц национального карантина. А к тому еще рядом с ней пешими с насмешками перебежками шествуют детушки малые, в числе не менее трёх плюс к ней родной при коляске, и все они прочно особым строем построены, через который так просто уже и не пройти, и даже на велике не проехать…
Этот семейный строй – особая коронавирусная шеренга, и этим строем не по одному, чтобы как-нибудь поинтеллигентней, гуськом, так нет же, все трое-пятеро детей по всей дорожке при дородных родыках, другим рядом уже не пройти, на что им на то семейно насрать...
Как и на то, что и ты такой же человек перехожий и тоже имеешь право оставаться быть после подобной пробивной прогулки здоровым...
А на то, что в мире жесточайший режим карантина, уж простите, всем встречным просто начхать, как и на чувства дистанции и толерантности, потому что здесь вам Троещина: и все мы здесь дикие и свои мирки в окрестный мир нарожавшие, и оттого мы единственные в своём числе и подобии, а вы, извольте-с, подвиньтесь... В этом и состоит скотство высочайшей социальной окраски, из огрызков здешних сварганенных...
Господи, да кто их вообще в этот мир допустил с тем, чтобы так люто ненавидеть всех прочих... Так что тяжело, ребята, жить на Троещине... А тем более отходить, когда уже далеко за полночь, ко сну. Когда вдруг начинает мерцать экран уже давно выключенного телевизора и являть всяческую чушь как бы на предъявление… И только затем уходить, проныривать некой кистоперой рыбою в сон. И кто бы мог к тому же подумать, что у самого меня, во сне так встревожат электронные кочевья, к которому примкнул ныне покойный киевский писатель-фантаст Тимур Литовченко.
Сам он почил такой же промозглый осенью ещё в 2022 году накануне заморозков, в самый разгар ковидной эпидемии. За восемь часов до его смерти в промозглом предвечерье умерла в той же больнице его жена, но только утром Тимуру сообщили о её смерти. Тимур Иванович этой утраты не пережил, поскольку, будучи инвалидом второй группы по опорно-двигательной системе, он всецело зависел от этой властной восточной женщины, с которой делил не только постель, но и духов.
К глубочайшему несчастью Тимура, у него были разорваны связки на обоих ногах, и поэтому он стал вынужденным домоседом что собственно для писателей и не так уж плохо, но… Однако, киевский еврей-выкрест, он выбрал для себя в виде литературный деятельности бесконечный козацкий мартиролог за последние триста пятьдесят лет. И в этом кропотливом деле ему нужен был столь же кропотливый постоянный помощник. А сколько договор был подписан Тимуром на целое десятилетие, то, узнав о смерти своей жены Елены, он был настолько глубоко потрясён, что к утру следующего дня привело самого его к смерти.
Увы, время было жуткое, эпидемия никого не щадило, и все окрестные литераторы, ограничились коллективным печальным вздохом.
Ра деле же, потому что литературный успех в нашей стране не прощают, на отпевание и гражданскую панихиду к усопшему литератору Тимуру Ивановичу пришло только два литература: киевский писатель-фантаст Игорь Сокол да его собутыльник. И с этим всё, как бы печально это не выглядело со стороны. О самых близких, убитых глубочайшим семейным горем, мы здесь говорить не будем.
Жил Тимур до надрывности просто и ярко: многоплодно писал серю романов об украинских гетманах, каждый третий из которых был евреем, что его уже давно не занимало, поскольку сам он, как впрочем и я, был типично киевский еврей-полукровка, правда, он скорее традиционный моран, а я шейгиц, что значило только то, что если я одевал могендовид, то сын мамы Жанны повсеместно и гордо носил христианский крестик. Да ещё Тимка был младше меня на добрые девять лет, и жить бы ему ещё да жить, – ведь по многолетнему издательскому контракту гетманов ему хватило, как и заработков, до самой глубокой старости, но что-то не срослось…
А ведь за них писать бы ещё Тимуру и писать, и он даже сумел издать некое украинское десятикнижие-мартиролог всяческих козацких достойников. Все эти книжки были изданы в харьковскои издательстве «Фолио». Все они были однообразно безлико-белоцветные, и написать их мог бы и станционный смотритель или иной чиновник пробирной палатки, но написал и устаканил их Тимур и его жена Ленка, о которой надо сказать, что была она дамой с перцем.
Но, как говорится, «все идеалы скрываются под одеялом», и мне только однажды пришлось посетить Тимура в Октябрьской больнице, когда порывистая Ленка, родом из Киргизии, запустила в него чем-то тяжёлым, что и привело Ивановича в крупную столичную травматологию.
Но это было за десять лет до их совместной кончины. Так что воистину говорю, что более дружной творческой пары Украина не знала. И это говорю я вам без иронии, ибо так оно и было: оба они были трудоголиками и просто фанатели от своей литературной и социальной загруженности, милы местечковые еврейцы из еврейских местечек Киргизии и Литвы.
Правда, при этом Тимур был по жизни отличник и умница, а Ленка – упорная графоманка, которая при этом сохраняла некую необузданную детскость и азийскую неукротимость еврейки из Бишкека о котором никто никогда толком не говорил. Для Тимура она была просто роковой женщиной, и их брак начался в достаточно юном возрасте, и пребывали они в нём до самого последнего дня на Земле. Мне же она подсунула на рецензию свою трехстраничную эротическую заготовку «Мяу или женщина-вамп». Эта женщина из разряда вечные сиси-писи убила меня наповал. Я тихо взмолился никогда более не видеть этого. И вот это страстное чудо решительно перешло на бесконечный козацкий мартиролог упорно и веско. Удивительно, что именно Игоря Сокола она и не любила. Но он был единственным киевским литератором, который пришел к Тимуру на гражданскую панихиду в скорбный городской колумбарий…Точно также как незабвенный киевский уфолог Валерий Кратохвиль прибыл на такое же скорбное мероприятие по поводу похорон киевского поэта и журналиста Тараса Лимпольца. К этим обоим похоронам прежде них я оказался причастным, но на похороны я отродясь не ходок, тогда, как и Игорь Сокол, и Валерий Кратохвиль оказались на этих скорбных мероприятиях кстати.
Из общественных деяний покойного наиболее более ярким было созданием Тимуром Ивановичем Киевского клуба любителей украинской фантастики «Чумацкий шлях». К тому же им же был создан журнал украинской фантастики, главным редактором которого был всё тот же Тимур Иванович. Был выпущен и клубный журнал «Fan sweet» в виде трёх отдельных номеров как было в то время принято по 50 экземпляров каждый. Но дальше этой эрзац-территории, такого себе своеобразного киевского фэн-гетто Тимур Иванович никого и никуда так и не выпустил. Он цепко всех согнал всех своих конкурентов в единый штетел исключительно с тем, чтобы никто и никогда не вырвался ни при нём, ни после него на самостоятельную литературную свободу. Для этого он не брезговал даже тем, что писал всяческие, по сути, мерзкие рецензии едва ли не каждому из клубантов, как и наушничал при этом на каждого же фантаста. О времена, о нравы…
Ну и имел Тимка Литовченко какие-то основы только ему понятной морали, по которой получалось, что каждый из нас ы изначально грешный, несовершенный и погрешимый, и только один он один был и оставался каким-то особым местечковым мерилом безгрешного совершенства.
К тому же он состоял сразу в двух творческих союзах: в национальном союзе журналистов и таком же союзе писателей Украины, где и нарабатывал капитальный официозный авторитет. Во время нынешней бойни он мог бы далеко пойти и стать супер-пупер модерновым национал-патриотом или даже идеологом каких-то так и не открытых политических точек «джи», на которые и поныне существуют запрос у тех, кто ещё вчера злобно и методично громил современную украинскую литературу, но об этом при покойниках не принято говорить: плохое надо помалкивать, а говорить о хорошем, то…
Если то, вот проживи Тимур ещё полгода, он стал бы лауреатом Шевченковской премии, на которую его тянули всяческие инициаторы грандов. А так премию получил такой же еврей-полукровка, о котором и говорить особо я не хотел бы, а не то, не приведи Господи, тут же скажут, что сам я конченый антисемит. А я просто не переношу таких скучных и упорных людей, которые бесконечно непогрешимы в некой своей особой упоротости.
В личном общении Тимур для меня был навсегда Тимкой: Тимкой-невидимкой, Тимкой-без ужимки, Тимкой на пружинке… И вот такому ему я искренне и доверял, и симпатизировал всячески. Ведь это когда мы оставались один на один с новостью об обширном правостороннем чернобыльским параличом моей старенькой Тойбочки, от которого она и усопла в конце декабре 2007-го года, это его мама Жанна за десять лет до того передавала моей парализованной маме медицинскую и продовольственную передачу. А я умею помнить хорошее, даже после рецензии на мой выпестованный десятилетиями «Киевский де Сарт-стрит». Стараниями этого жуткого моралиста мое крепкое произведение прямо на обложке журнальной книжки было размазано вместе с автором в грязь. И вот сам Тимка теперь приходит ко мне только во сне.
И ладно бы сам, а так ведь со своей порнофонистой Ленкой, которая накануне тоже почила в бозе. Правда, ещё за восемь часов до его собственной смерти. Но у меня перед глазами она всё ещё стоит молодой набыченой телкой, сверхнакаченной собственной порнографической серостью.
- Веле, - пытала она меня. – слышишь, я тебя спрашиваю, как тебе моя кошечка-вамп, только откровенно скажи без всяческих залипух, её можно опубликовать где-нибудь в «Эротическом клубе» или скажем в каких-нибудь «Лелях»?
- Боже упаси, - отвечаю, - там хоть люди и пишут и даже порой поведены на вопросах эротики, но всё то, что они делают, хоть как-то имеет отношение к литературе.
- А с моим опусом что не так?
- Если коротко и кротко, мадам, то с вашим текстом всё ясно: в нём полная психбольничка. Лично меня вывернуло после первых трёх абзацев, дальше читайте сами…
- Сам дурак, - гневно ответила Ленка в чёрном сатиновом платье на голый бюст, с коим и явилась ко мне на день рождения, как и со своим печальным супругом.
Здесь уж вмешалась мамулэ Тойбочка:
- Лена, здесь вам не Бишкек - ведите себя скромней, а то прямо отсюда в дежурную юрту пересядете…
- Тимур, я пошла!
- Сиди себе тихо, только рот покрепче прикрой…
С тем и поговорили…
----------------------------------------------------------
Моран - еврей-выкрест, обычно сознательно принявший крещение и христианство в силу некой горькой имперской традиции. Кристобано Коломбо и его 13 головных рыцарей-конкистодоров были моранами...
Шейгиц – еврей-полукровка даже при матери еврейке… Обычно чтит еврейскую Традицию, но почти никогда не является последователем традиционного иудаизма. Мне скорее ближе духовный микш еврейской Традиции, буддизма и католицизма.
Комментариев нет:
Отправить комментарий