Чувство языка ещё жмет, но вот метафоризм уже чужд - вешки, маркеры в нем чужие... Вроде бы и язык
один, но изъяснители разные... Это уже влилось в кровь... на ментальном уровне...
Хочется на всех этих не по добру пришлых ребят - и мертвых и живых... вырвать... Шош они – души-то из-за поребрика, берут
больше не духовностью, а просто напором без терпимости...
Где их сегодня взять на
всех нас нынешних - не берут ни за живое, ни за прошлое... Уж, прости...
вырвать хочется... Потому как, в принципе, в духовных мирах - безверие и тризна
о прежде совместно прожитом времени... ни приятелей, ни друзей, ни
единомышленников...
Вот такая она нынешняя вера с нуля... Киевский фальстарт с
безучастием к просевшему духовному прошлому... Истаяло... просело оно... да и проклято
настоящим... Впрочем, человек, поступай, как знаешь... Войти в московскую
духовную брешь сегодня проще простого... а стоит ли своим духовным поиском себя
длиною в жизнь реанимировать уже совершенно не себя... в вечно чужих!
Именно из-за них иной добрый молодец десятилетиями коротает
свои дни на Земле в Германии... Ладно... я теперь никого не сужу... Но сегодня Москва
- это военный Берлин. Иных точек зрения у меня временно нет... Пока не забыл...
для всех... что бы понять... очень трудны в общении по-настоящему состоявшиеся
люди... Они настолько готовы стоять на своем и заблуждаться, насколько дремучее
и мощнее накануне были их духовные поиски... Они готовы вечно настаивать на
своём... их нельзя сшивать и сводить в усредненный социум. Они с такими
внутренними стремнинами и с такими подводными камнями в душе, что мама не
горюй... можно по-разному высказаться на их счет, но вот изменить - ни на
йоту...
Хотя бы высказаться им - не прокатит... я бы на вашем
месте... Они прочно и точно знают своё на земле место... кремень... их назначил
на свои собственные места едва ли не архитектор вселенной... Они соорудили из
себя пагоды и замерли в прыжке в вечность... не растормошить... не поддеть...
вязко грустно, но уже не обидно... Потому что именно в прыжке заметнее их
жизненные заблуждения... В этих Буддах, в этих памятниках своей собственной
значимости... Они любопытны, как надолбы остеклененного опыта в стеклярусе
окрестного абсурда... Между ними воистину можно лавировать да не
вылавировать... мда-с... Цаб-цабе... цаб-цабе... йоп!
Я был рожден в пору скудной либеризации совка в Киеве образца
1954 года с пролонгацией в изгои... Не дождались... Падал, да! Падал, но
вставал на ноги и продолжал жить дальше, потому что верил в себя, хоть рамсы с
географией мне явно попутали... Мог родиться в Крыму, чуть было не купил
квартиру в Донецке, но жить в берлине не стал бы, а Париж просто потряс, тогда
как Прага и Иерусалим воспринял по шкале не выше Житомира...
В два часа ночи 21 августа 1968 г. советский пассажирский
самолет Ан-24 запросил аварийную посадку в пражском аэропорту Рузине.
Диспетчеры дали добро, самолет приземлился, из него высадились военнослужащие
7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, дислоцированной в Каунасе. Десантники
под угрозой применения оружия захватили все объекты аэродрома и начали прием
транспортных самолетов Ан-12 с подразделениями десантников и военной техникой. Транспортные
Ан-12 садились на полосу каждые 30 секунд.
Так началась тщательно разработанная
СССР операция по оккупации Чехословакии и закончилась т.н. «Пражская весна» —
процесс демократических реформ, проводимых компартией Чехословакии под
руководством Александра Дубчека. Тема советского вторжения в Чехословакию
продолжает оставаться актуальной и по сей день. В этом году особенно. Осколки империи
повергают под собой слабых, и тех, кто подставился, и тех, кто при исполнении,
и просто патриотов, и просто стариков и младенцев, женщин и отрочиц - всех...
Но империя рушится... колоссально и страшно... отгрызая от Украины,
Грузии, Молдовы анклавы, крысясь на Киргизию, Белорусь и Казахстан...
Прибалтика под зонтиком НАТО временно не по зубам… Как пережить это время... Общей
рецептуры нет... И всё-таки любую империю исторически ожидает крах... как всякую
Вавилонскую башню... по преданиям и легендам в верхних ее этажах жили царь,
сатрапы, жрецы, мудрецы, философы, и фигляры - пожиратели огня и храмовые
проститутки, певцы и фокусники, евнухи и проституты...
наша попса - фигляры, наши доки от конституции - философы,
наши свят отцы всех мастей - жрецы... Вавилонская башня всех погребла. Мардук распорядился
никого не спасать...
Погибли и подрядчики столь дерьмовой постройки - нынешние
олигархи, и добротные резчики и вышколенные рабы, а простой люд, не допущенный
на этажи Вавилонской башни остался жив... Правда, его крепко дерьмом башенным
окатило, но не накрыло... Окатит и нас... всех! Повсеместно... но вот
выживем... Точно говорю... народ выживет... Помнится, одним Вавилоном дело не
кончилось... Восстала Ассирия... Затем империя Искандера - Александра
Македонского, затем Персия... Будет и у нас столетиями дерьмо вариться, но
народ будет иметь право отойти на санитарное состояние от деяний новых
строителей Вавилона...
Помните, в кинофильме «Вавилон-20» по роману Василия Земляка
«Лебедина зграя» пан философ Фобиан был безвинно расстрелян... Не похоже, что
фобианы двадцать первого века готовы дать себя расстрелять, перемять на
кровавую юшку и так вот запросто аннигилировать... Они первыми отважились на
исход из очередной Вавилонской башни без чинов и орденков на одном предощущении
того, что дальше - жопа... Так что еще только предстоит многим и многим перетечь
мерно в Ассирию... Арату... Армагеддон... но суто по-украински... Так что
цаб-цабе.... цаб-цабе... йоп! Начался глобальный исход из эпохи полуразвала в
полный, но таки конечный развал... Имперское в нас перекипело в смолу и серу
житейскую... Так что выдохнем ещё не скоро, но непременно и окончательно... с
тем, чтобы начать всё заново... ибо в этом только начало...
Про реалии в СБУ - вчерашние люди должны уходить! Это они
крышевали страну... А тема тупая...
отжал бизнес в районе получи назначение в область, усадил на зону бизнесмена в
области и снова-таки бизнес отжал - получи назначение в Киев! Скажите хоть кто-нибудь,
что все было не так! Только поклянитесь на Библии что ли... Весь киевский главк
СБУ надлежит срочно отправить на пенсию!,
и провести новый национальный набор из лучших полицейских и погранцов, если
честно, с нуля! И никому из прошлых никаких оправданий вплоть до последнего
майора! Всех майоров и майористых унтернавтов поделить на ноль и обратить в
ноль, всех майоров времен янека... Этот
особый эшелон национальных гнид - поднялись на поборах! Так что в ноль! На звании
хорунжего и на паевую пенсию!! Из-за их патологических жадности, страха и
полного отсутствия морали...
А пока под их давлением малый бизнес в пролете... Кофе машины
в Киеве - донецкие, луганские, коломойские, а халемес без грандов на полный
копф у представителей малого бизнеса города Киева – это еще тот цурес без
нахеса на наши головы... Хоть и говорят, что хороший тухес – тоже нахес… И всё
таки... Одним дурилка из картона, а автохтонам дулёк тонна? Кто скажет, как сие
называется? И снова всё тот же шкурный вопрос: кому в таком случает заносить калым
отстежной?!
МЫ - не рабы! киев борется... По тысяче тачек в месяц
прокачивает донецких на гнилой запад... правда не Киев, а спецгруппы по 3-5
чел. с гранатами боевыми и... ... кто их курирует – зомби-ящик промолчал... А вы
додумайте сами... курируют!!
Когда наш мир как нерв раним, мы создаём его клавир...
и бьём по клавишам судьбы... фа-си-ля-соль фа-ре-ля-ми...
- Закос под «майский
синдром»
Людоньки, где я, кто я? Как меня вынесло в эту реальность? И
почему я попал в мир, который вечно строят уже не с оглядкой на состоявшееся
прошлое, а с окрыской так и никогда уже не осуществляющееся будущее?! Что меня
занесло в этот ад? Хотите знать, тогда я начну вам рассказывать о пережитый
мною «майский синдром», о котором все еще говоря в мировой глобальной сети, но
уже на одних отголосках…
Рукопись этой книги была мне заказана главным редактором
киевского журнала «Самватас» Андреем Беличенко и стала своеобразным
хирургическим инструментом, препарирующим ту пятилетнюю агонию существования,
которое проходило под знаком Черной луны...
Получалось, что не одного меня
травили, обворовывали, насылали «пидбрехувачей» и писали пасквили в большие
лит(ли?)журналы, например Сергей Щученко пасквильнул на мою повесть «Майский
синдром», опубликованную в журнальном варианте журналом «Самватас» летом 1996
г. И это почти накануне принятия меня в члены НСПУ в 1998 г. Так я был в
очередной раз бит своим же литературным воспитанником только за право быть и
оставаться самим собой...
Я отбуду свой десяток лет без амбиций и эмоций жухлых...
Ну, не дали мне велосипед – я от слёз при этом не опухну!
Пусть порой уходят за порог те, в кругу которых жил и верил...
Я отныне впрямь не одинок, так как в человечество поверил!
Я отныне – гуру и пиит, проходимец, плут и Вечный жид!
1 мая 1996 года: День опосредования Реальности. Пробуждение
в мае... Оно пришло через пространственный многоэпизодный, как иные уголовные
дела, сон. Этот сон проходил прокатывался в Дервише густыми волнами,
расчленяясь – за эпизодом эпизод – на вязкую серовато-горькую вату.
Эпизод первый:
ушедшая на дежурство в фабричное общежитие мать беспокоит не желающего
взрослеть сына странным предрассветным звонком:
– Миша, они здесь все невменяемы. Они просто меня убьют!
– Иди домой, – говорит матери Дервиш, – они тебе ни к
чему... они тебя и пальцем не тронут…
– Сейчас ухожу, – отвечает мать. Следует зуммер, и Дервиша
больше не беспокоит то, что где-то в мире, из которого возвращается мать,
бесчинствуют ополоумевшие идиоты. Все ко времени обязательно сходят с ума. Как
и эти, право же, полоумные... Вот-вот, и они кого-то убьют... Ну, да разве в
мире что-то изменится?!. Этих посадят, а в мир явятся новые идиоты, ибо идиоты
в этом мире – константа. Но она Дервишу более не интересна...
Только подумал, как тут же о хрустальный бокал, стоящий на
книжной полке, щелкнул своим вежливым ноготком Домовой.
– Только не думайте ставить подвесной потолок, сир… Это вам
шпалы, это вам рельсы, это вам гипсокартон. От времени его непременно покрутит,
комната сожмется в пространстве на добрых 10 сантиметров, а когда потолок
покривится, там соберется куча тараканистых жителей, и все они до единого будут
посылать тебе прямо оттуда пламенный привет с Марса….
Эпизод второй: В пятиэтажном деревянном коттедже в Карпатах
умирает Дамочка. Она очень красивая... Хоронят ее тут же, на третьем этаже,
прямо в столовой. Под ее столом-могилой Дервиш хочет идеальнейшей чистоты, но
как раз именно здесь обильно рассыпаны хлебные крошки и разлит крепкий
цейлонский чай. Марсианский десант тараканов медленно сметает все эти
лакомства, оставляя по себе обильнейшие тараканьи экскременты. Тогда Дервиш
требует, чтобы все это немедленно прибрали приспешники Домового – неприхотливые
расторопные дворлы, и пока те суетятся, кладет на могильный стол Дамочки
кусочек серого хлебушка с маслом и луком. Тут откуда-то вдруг приходит сама
Дамочка, и они долго стоят, тихо улыбаясь друг дружке. В их озябших Душах –
неведомое им доселе умиротворение. Им больше никто не будет им мешать жить...
Насколько ни сумеют растянуть своё время – настолько оно вновь им послужит
сторицей. Они еще поживут...
Пока же дневник – вполне удобное варево, некий
"грязевик" души Дервиша и людей, которые его окружают. Увы, их души
ему все чаще кажутся красными флажками на традиционной охоте на волка, которым
вдруг становится сам Дервиш. Скорее он даже не волк, а некий симбиот волколошади,
и на черной мулиной шее его – серо-белое потное мыло...
В волчью западню безысходности Дервиш попал не вчера, но
самого его все еще гонят по ней, не выпуская за красные флажки озлобленных Человеческих
Душ... Нелепые гоны… Когда-то примерно в то же время прошлого года, ему
почему-то вдруг показалось, что в прошлой жизни своей Дервиш был скрадернейший
меняла, ничтожно-мерзким и когтисто-цепким отвратительным человечишкой.
Я сожгу тетрадь менялы, но за прошлое опять
буду проклят... Ведь не даром родила менялой мать…
Интересно, а что бы стал разменивать и менять в этой своей
Реальности Дервиш, с ее страшной компьютерной клеткой, по которой вместе со ним
мечутся электронные детки с их непостижимым для самого Дервиша желанием загнать
этого ничтожно-цепкого, мерзко-когтистого зверя в какую-нибудь любую
электронную лузу и набрать за это ровно столько баллов, чтобы бесконечно
вырасти в своей виртуальной безумной вере в себя.
Бред не бред, а сам, Дервиш в последнее время усиленно
выпивает свои маленькие литературные заметки на полях жизни, вместо того, чтобы
жить. Но не может он оставить миру себя не выпитым, когда без этого ему жить
больше не интересно. Это было бы более чем странно, неразумно и опрометчиво –
жить просто так... И искать под ногами вечный призрачный миллион, или франк,
или окурок…. За него это все время делает метчик его судьбы, оставляя Дервишу
только право транслировать. И нет в нем сил от этого отказаться, и нет на это
прав у него...
Обычно Дервиш залечиваю себя самостоятельно до почти полнейшего
самоизлечения, как любой шелудивый пес, обретающий блеск в глазах, холод в носу
и шелковистость в шерсти... Однако, какая же шелковистость шерсти у старого
мула, чья первоприродная помесь волка и лошади очень уже давно вызывают
удивление у него самого...
Но эта гипотетически гладкая шерстность возникает, тем не
менее, у него в силу обретенной от жизни, и, ставшей уже почти физиологической,
внутренней повседневной духовности. Ибо только духовность спасает его во всех
жизненных передрягах...
«Учитесь на мне, люди с красными флажками вместо
запорошенных бездуховностью душ!» – словно говорит Дервиш при этом… - «Учитесь
на мне, ибо сам по себе мелкий трудяга Дервиш – крупное пособие по
бездуховности... Учитесь на мне, люди, исследуйте меня, публикуйте меня, но не
увлекайтесь мной, ибо я, только один из вас, и мне свойственны те же падения и
поражения, как и всему ущербному НедоЗвездному Человечеству, чье имя Дервиш тем
не менее пишет всегда только с большой буквы. В этом – его привязанность
к Человечеству, как бы оно не роняло самого Дервиша под уровень ниже плинтуса и
не выше кромки асфальта…. Аминь!
…Зашел вчера к Дервишу коллега-учитель Василий Сигорский, и
они принялись сочинять праздник. Сочиняли из-за одного почтения к прошлому
Первомаю, так как нынешний подарил им столовый маргарин, одно яйцо, плошку
макаронных рожек да еще бледнолицую "Фетяску". От такого рациона на
двоих никакой жок не спляшешь, а о маргарине и того более Василий очень мудро
изрек:
– Маргарин – это
продукт, от которого проистекает два свойства: первое – жрать тяжело, второе –
зато срать легко...
И совсем было они духом упали, да только полоумный сосед с
пятнадцатого этажа, ворвавшись в квартиру Дервиша на четырнадцатый этаж прямо
на велосипеде, браво предложил, и продал им дополнительный литр домашнего
алиготе. От этого жить стало легче, пить стало веселей... Приятели вкушали
алиготе и фетяску, одинаково белые, одинаково кислые, одинаково
вяло-алкогольные, и Василий бурно пел дифирамбы цепторовской швейцарской посуде
из хром-никеля, которую он принялся продавать:
– Это посуда с термоаккумулирующим дном, гори все верх дном!
Дальше и вовсе из полуголодной кухни понеслось в мир
маловразумительное:
– Ноу Хау... Слава Мао!.. Микки, ты только найди мне трех
идиотов, чтобы им таки можно было продать пару-несколько кастрюль с ручками
вовнутрь... В наших поваренных книгах – с омарами х@ево... В поваренной книге
от цепторской – омары есть, а у нас жрут картошку на сале... Для меня фирма
"Цептор" – Души рецептер... Хром-никель 1810... Аттракцион с покупкой
чреват подарком, например, солонкой на 50 гринов...
Мы должны научиться прощать друг дружку, господа и
господынки украинцы с украинками... Украина не лопнет от этого пополам, и даже
не репнет, искромсав нас обильным голодом и безденежьем от кабмина! Грейпфрут с
ней, с нашей голодной эпохой, в которой всех нас простолюдинистых просто хотят
удавить. Подарите мне стоимость цептеровской солонки и я без голода проживу на
Украине месяц, не разрушив себя, и не встав на колени. Дальше, обычное дело,
перешли на обсасывание плотских тел и того, что они творят с нами, либо
способны вытворить:
– Я-то – Троещина, а она: с Броваров – на Харьковский... И
вообще у нее плащ выше моего роста... Жердь Иерихонова, мокрощелка артельная...
Ушла к себе гордоотъ@банная, вроде как сыграла за других в конкурсе "Папа,
мама, я – дружная семья"...
– А дружбану Митрохе вырезали почку, а он с протесту пошел
на шашлыки. А шош, подыхать ему, бугаю здоровому... Ведь их всех не еб@т, какой
ты господин... Главное – вынь и положь. А если ложить больше нечего. А тут еще
мой батя – урод не слабый... И вообще, все они – эти не люди. Они просто
муравьи на этой земле. Но только их топчут более ценные особи... А они и не
отказываются, чтобы те их давили...
– И, вообще, Микки, ты с Юлькой попробуй, хотя ничего нового
в мире ты не добавишь... Ведь каждый через это проходит. Потому, что у каждого
своя тяга к Лолитам... Вон и я, Микки, в свои восемнадцать, как конченный
идиот, лазил по водосточным трубам на идиотски третий этаж... В 1986 году она
от меня сделала свой первый аборт. А сбросила с себя деточку четырнадцатилетняя
трогательная девочка-подолянка. Теперь бы ему было десять Отец девочки-подоляночки был алкоголиком, мать –
век провела в торговле, а сама она сегодня, в свои двадцать четыре навеки
застряла в троещинской мафии, на базаре... А в те светлые для меня годы она
выставила меня на подставу по поводу налета на один подольский овощной магазин.
А тогда ведь бригад еще не было... Вот и дело шилось строго под меня, как по
рецепту. Не знаю, как только и соскочил... До сих пор мороз продирает... Ее
@бли тогда слесаря, электромонтеры лагерные... Помню как меня с ней – вожатого
и пионерку вывезли на берег речки, а там меня напоили до пупсиков. тогда и ног
не вязал, а они отвели ее за верболоз и перешли к невербальной агрессии по
согласию.
Какой не пьян был, а
до меня это дошло. Поднялся, туфли взял в руки, и пешком на трассу. Так они
меня на автомобиле догоняли, морду водкой мыли... Ей двадцать рублей в карман
сунули, а у меня на "восьмерке" Жигулей, на которых везли нас к
речке-озеру до сих пор аллергия... Они, уроды, когда свое дело потное сделали,
то, прежде всего, вычислили на трассе меня, обмыли водой озерной, водкой лицо
умыли и заставили уже не идти, а просто бежать за Жигулями, чтобы я в дороге
потерялся... Мне так и пришлось полночи бежать за машиной.. Все еще перед
глазами стоит какой-то смутный восемнадцатый стакан, все время полный, все
время – сто пятьдесят... Такая она была констерва. Сношал весь Подол, и потом
долго меня никто не мог соблазнить...
Вторая – алкоголичка. Ей тридцать пять, мне –
девятнадцать... Это уже когда я, Микки, в одной из секций-холодильников по
железке носился... @бал много и многих, но только после начальника секции... Помнится,
одну такую подобрали на БАМе... Где-то в Забалкалье... На полустанке с выгнутым
именем... То есть гнули его под русскую ижицу, но с этого, как видно, никакого
проку не вышло... А вот таежная раскосая тунгуска Бог весть откуда вышла на
полустанок, шатаясь от доброго перепития... Оказалась женой охотника, которого
в прошлом году задрал таежный медведь... С тех пор и пила, запивая тоску свою
вдовью... А чуть что по-бабьи пробьёт, выходила к железке и, случалось, ждала
по несколько дней... И симафорила своим собственным телом... Его-то рано или
поздно – нет-нет да и подбирали... Показалась скользкой и жирной... Видать, у
себя на заимки питалась одной только солониною из медвежатины... Долго она с
нами водиться желала. Но у начальника был свой приговор – шмотки в окно, а
дальше варяжская отповедь, дескать, п@здуй, стерва, на х@й отселя... Что мне
твое: "Я с вами еще поезжу!" Приехала, шваль! А тут еще гламурно
добавил:
"Подруга, – ей
говорю ласково, – имей же совесть – мы тебя по@бали, пока не извели весь запас
одноразовых шприцов... Теперь мы очень рискуем остаться без х@ев. Ты ведь –
гнилое мясо. А нам без х@ев нельзя – железка, она, большая..."
У себя на холодильной секции в то время мы обычно имели при
себе парочку дюжин одноразовых шприцев с ампулами бицилина... Такой себе
душеспасительный комплект – сам себя полечил, сам же себя пожалел, и сам же
себя настраиваешь – какие могут быть отношения... Вот ты тут заговорил здесь
вдруг о проскальзывании у тебя глупых мыслей. Микки, ты не Ксандр, – ты не
сможешь выпить это безумное житейское море, в лунка-ополонках которого можно
наловить массу таких свеженьких свежедоступных шлюшек... Ты только начнешь их
ловить, как они уже будут готовы к твоему погребению...
От всех этих Ленок Гречан разит елейной тупостью и житейской
паскудностью. Ты на краю полыньи, Микки, не оступись... Как-то и меня так п@зда
засосала. ...Прошли годы после той моей лагерной пробежки прежде чем я встретил
ее опять. Зашли мы с Митрофаном как-то почти уже на ночь в ресторан
"Гостиный двор": на опохмелок после поздней баньки и парикмахерской.
За одну только стрижку отдал, помню, пятерку... Взяли тогда бутылку водки и
закусить, с грибами. Влетело в тридцать девять рублей... И тут является она в
брызгах водки и подмоченными фраерами:
– Алло!
Хотел было уйти: встал и направился в мужской туалет, захожу
в кабинку, а она уже без трусов стоит раком, и орет почти бурым матом:
"Бери меня, Васька!.. Веришь, Микки, как есть, прямо на задницу ей и
вырвал, – ведь любил ее окаянно... А она стала жанровой женщиной...Я бы, Микки,
ее бы и вы@бал, но не так вдруг, с лету...
А вот с другом моим она была всю ночь. Правда под утро уже,
как и всякая жанровая женщина, очень грозно потребовала:
– Давай пятьдесят
рублей, а не то приедет сейчас мой сутер, так он тебе рожу набьет по высшему
разряду... – Здесь деваться некуда, Митроха на ходу во все свое обрядился и дал
от нее чесу...
Потная тема выдохлась. Пора была прощаться. Мы спустились и
прошлись по киоскам... Ваське обязательно хотелось водки, но обнаружился
красный сухарь... На том мы и расстались... В башке гремели цепторские
кастрюли, сливные бачки от унитазов, и все время как-то обидно чавкало розовое
очко жанровой женщины, поливаемое спермой и водкой...
Сейчас ни пить не следует с теми, кто способен орать:
"Растлители", ни тем более делать со всего в мире происходящего
маленькие трагедии Александра Сергеевича Пушкина. Рукоположен Господом на мир –
живи, знай себе, проживай и не усердствуй в азах первоморали...
Ибо азы чреваты – они увлекают из жизни в какие-то морально-каббалистические
бредни, тогда как снятие подобных запретов, возможно, смогло бы осуществить
более разумное мироустройство, более биологичное, а значит и более счастливое в
чем-то своем первопричинно-животного мира...
Но когда Дервиш звонит к трогательной Женечке Ягодке,
которой вчера исполнилось тридцать лет, и вспоминает о ее хрупкости и
недозволенности – снова начинает думать о том, что, черт побери, как это
здорово, просто чертовски здорово, что почти все человецы Божьи почти навсегда
вырвались из прежде чисто животного мира, хотя зачастую и побеждает госпожа
эклектика, все в мире тасующая по своему усмотрению, и без должного указания –
что из какого мира, особенно во времена Черной луны..
Микки сам не знал, откуда взялось это определение, но когда
в его мир внезапно происходит Чудо, обыденность в нем вынуждена отступать...
Трах-токи-дон!.. А может быть, время Черной луны – это какое-то особое,
страшное чудо, к наличию которого в мире нам всем еще следует как надо
попривыкнуть и не роптать... Не роптать... Ни-ни нисколько не роптать…
Нисколечко!..
2 мая 1996 года: Дервиш в очередной раз кропает в свой
дневничок… О, воспарение! Да Воспарению! Иду в Славу, то есть кроплю над
письменным столом, тогда как другие в силу традиции лежат пьяно носом в тарелке
и не высовываются на сей счет...
Сам Дервиш весь вчерашний день провел с Василием Сигорским,
как говорится, в самую пору духовной ломки... Уж ему-то она была известна...
Самого брала за горло не раз... На двоих два с половиной литра сухаря,
полбатона, два яйца, пятьдесят грамм масла... Пятьдесят же грамм мяса... Время
душевной отсидки с одиннадцати часов утра до восьми вечера... Слава Богу, что в
кой-то веки сам Бог прислал в его дом полоумного соседа с литром алиготе, иначе
бы нам было на этой земле сиро. Ведь учителя, которым зарплату на праздники
заеханное государство не выдаёт, должны целить себя едва ли не отходными
молитвами.
Сегодня Дервиш был занят версткой письма к Володе
Ковальчуку, хотя даже и делал это без особой охоты. Скорее и чаще они просто
болтают по телефону. Этот вербальный процесс их более занимает. Только так
полощутся в их звонких поэтических глотках оглохшие в них самих звуки и только
от этого возникает радость, что они еще сегодня звучат. А эпистолярить – это
как бы предаваться литературному мазохизму... И ведь правда, писать-то
приходиться только для одного единственного читателя-адресата... Стучать же
постранично что-нибудь из дневников либо поэзии новенького – душа уже
притупилась... Вот почитать бы чего бы конца двадцатого века, ан нет, прогрызаются
пока из толковеньких только молодые, а им-то самим еще сказать не больно чего
есть, увы... При всех-то талантах. Но все же жизнь всегда делается на минусах,
те же поэтажные перекрытия – минус, минус, минус... Однако всегда неглупые люди
ищут ключи-плюсы, для того чтобы не потерять жизненные ориентиры. И этих
плюсов-ключей на каждого в жизни вдоволь... Их надо только увидеть...
Пока что Дервиш опять увидел по-разному обеспокоивший его
сон:
Ему снился его собственный дух противоречия с голосом
Люльки, маленького компьютерного адъютанта... Этот голос все время и как бы за
кадром то ласково, то строго заставлял примерять Дервишу на себя все новые и
новые галстуки, в чем-то при этом бесконечно осуждая его – столь не модного
истукана... Хотя бы уже за то, что все это время Дервиш очень бестолково
крутился перед невидимым внешне зеркалом в белой рубахе, но без штанов.
– Вот тебе и рубаху
заправить некуда, – ворчало противоречие-адъютант, пока, наконец, не выбрало
синий шелковый галстук ручной работы, подаренный Дервишу заунывно-гундосым
поэтишкой Димкой Ами...
Теперь же Дервиш
по-прежнему стоял при галстуке и в рубахе, но по-прежнему без штанов... Тем не
менее, похоже, Люлька была отчаянно довольна, и с этим чувством Дервиш
пробуждался...
В реальности все было как-то еще более кроваво-мистично и
страшно. Микки что-то пыталась рассказать мать, совершенно точно зная, что и
себе, и ей Дервиш запретил в доме "кровавый мери" из газетных полос и
новостей на ТВ. Но происшествие произошло неожиданно рядом: в лифте одного из
окрестных домов тихо зарезали двадцатисемилетнюю женщину... В это время в ее
доме глухо лопнуло зеркало и заплакал ребенок... В струнах близкого ей мира
прозвучал смертельный аккорд... Если Дервиш сегодня и пел себе осанну сам без
шамана, если он во сне и стоял перед зеркалом без штанов, то, что произойдет
лично с ним и его миром завтра?..
Когда сегодня этот мир – это его мозг и потрясающие извилины
этого мозга коллизии. А любой мозг бывает интересен только до тех пор, покуда
этот мир не совершает над этим мозгом насилие... Отсюда напрашивается и вывод:
прозомбированные миром мозги миру не интересны!..
Сам Дервиш старается не зомбировать попавших в его мир
людей. Это делал он прежде, и на том ошибался, но это время прошло. Иное дело,
что всякий, кто попал в резервуары его души – остается в них навсегда: –
будь-то поздоровавшийся в мае 1973 года с ним за руку президент Чили Сальвадор
Альенде во время его краткосрочного посещения весеннего Киева, или его новый
компьютерный адъютант Люлька, мысль о котором превращаются в наваждение...
А вот у парней, духовно вышедших, в том числе и из-под него
самого, нынешней бодрой литературной команды, уже несколько иное представление
о здешней земной Реальности. Оно даже укладывается в их особую форму, сводимую
к резюме:
У них была куча себя: своя водка, своё бабло, свои мысли, своя закуска, свои печатавшие их
газеты… И со всем этим они завалились к Дервишу
в гости... У них только не было даже
маленькой мысли о самом имениннике. Весь тот вечер Дервиш так и просидел среди
них, как облеванный... Хоть и делить с ними было ему больше нечего –
отпочковавшимися и рвущими в этой жизни своё… К двум часам по полудни, уставший
от второго дня праздничного затворничества Дервиш позвонил Леониду Барскому.
Текст о себе тот одобрил. Еще раз мельком хохотнул, и тут же сообщил, что ровно
в 14:15 собирается в "бо марш аля фронте"– выгуливать себя… Дервиш
пожелал ему флаг в руки…
Все последние литературные касания были какими-то вялыми...
В них явно чего-то Дервишу уже не хватало... Приходилось искать новых миров,
ибо в старых объявились отчаянные страстотерпцы, многих из которых напрочь
отпугивала от него его нелицеприятная литературно-портретная съемка. Хотя
именно она и сделает из тех немногих, кто не повелся, преданных Дервишу
читателей: иронических, терпимых, мудрых... И это будет происходит так и впредь
людей и судеб бесконечно взаимоприятных…
Август 2015 г.
- Троещинский Гарлем в сердце моем
Ну, да ладно, чуть погодя вернемся к прошлому миру так и не
состоявшегося. А пока впорхаем снова в реальность…
Украина - родина креветко?
Троещинские ступы... Они уводят в небо спальный район, в
котором реклама на асфальте, а сами "ступы" вызывают привычную
обывательскую зубную боль... как-то вот так...
Прозябают на асфальте люди в смальте.
В капри я иду понтово - не то слово!
Капри латаны с изнанки - шешель в банке,
разожрались мироеды - к ним поеду!
Эй, вчерашние кидалы - всё вам мало!
Всяк меняла, шлопер, шавка - прочь под лавку...
Кто грузило, кто мудило, червь запечный -
что ж тебя заноровило жить на встречной?
Ни одного клуба по интересам, ни одного театра, ни одного
теплого стариковского дома... зверинец с инсулами... бестиарий столицы... и
таких – тьма: Троещина, Радужный, Воскресенка, старая Дарница, Осокорки, ДВРЗ,
Нивки, Отрадный и и и и... Тихий ужас... только фитнес- и армреслинг- клубы в
фаворе... Что и кто крышует - судите сами... Годами ору, что могу курировать
поэтический клуб Троещины... Дайте только помещение... публика потянется... Нет...
в инсулах троещины должны жить и плодиться рабы... Вот и задайте вопрос - за
кого пойду голосовать? Ни за кого! Это не те люди, которым нужен народ…
Пройдут годы, прежде чем сегодня 26 января 2020 г. в
рейсовом 114А автобусе я, наконец, услышу от чар-лидерши стайки чистеньких
троещинских пятнадцатилетних девченок:
- Девочки, мы с вами представительницы поколения Zet! О нас еще в 2013 году
написали, что мы – носители принаков этого поколения. А гланый отличительный
признак, что мы – это все рожденные между 2000 и 2015 годами!
- Ой, брось ты, Лейла… Столько пафоса, столько патетики… Ты
постотри на бабушек – они сечас прямо из себя выскочат через автобусные окошки…
Жена, тихо обращаясь ко мне, спрашивает:
- Разве это не твоя выдумка дать им такой ярлык?
- Моя, после поколений Net и Next- Net, поколение Y не конало – сильно гендерно… Мальчики…
Досвидания, мальчики… ах, война… Зачем всем им такая черная метка? Вот и написал
я сетературное эссе-исследование «Поколение Neхt»… И хоть внешне они меня не признали, но по сути – это они…
- Нет, ты прислушайся, они
и шпарят твоими цитатами, как по конспекту! А вдруг кто и издал твое эссе в
виде школьной методички для внеклассного чтения…
- Нет, здесь иное… Сильно
чистенькие они, к тому же полный интенационал – русские, армянки, иранки…
Скажем, та же Лейла. Зашла через несколько остановок после основной стайки.
По-дружески обнялась и расцеловалась с двумя из трех мальчишек сопровождения, а
затем встала над стайкой тихо сидевших
аккуратных девчат как менторша… Одним словом, чисто американский подростковый
домен, даде не тинейдерский, а словно из кампуса! Американского кампуса наши
чисто троещенские подростки! Ни хамства, ни агрессивности друг к дружке… Откуда
эта редкая невидаль? Кто они, с чем и
зачем?.. Но как не скоро все это вышло… Далеко не в августе 2015 года, далеко
не в мой последний преподавательский 1996 год, в самый разгар моего собственного
кризиса среднего возраста на той еще в то время Троещине…
Тетушка Ада, живущая в США с 1975 года, увидав Троещину образца
2010 года, с ужасом воскликнула об увиденном:
- Гарлем!
И с отчаянием прибавила:
- Когда я уезжалав мае 1975 года, все еще помнили трагедию
на Куреневке, но здесь не грязевые потоки, здесь грязь человеческая! Во что вас
привратили?
Она просто рыдала... С тех пор в духовнуюполиклинику времени
не явился ни один киевский интеллектуал, а средства на культуру воруют уже на
подноготку... Тихий ужас, проекция которого на завтра уже очевидна. Чуть
порезвилась новая полиция... И та притихла в нетрях этого бесконечного
кромешного ужаса. Нынче в героях - люди, которые живут годами без света, люди
из тусклых колодцев дворов, и иные далеко не безобидные и немилые антигерои...
Лечить, значит писать об этом, орать об этом, потому что до времени просто
говорить не с кем!
Вглубь колодцев дворов забредая не раз,
бродит старый скрипач с обомшелой сумой.
Льются звуки легко — полонез, падеграс,
но печальную тень он несёт за спиной.
Прежде молод он был — с цирком мир колесил,
на парадах-алле первой скрипкой звучал,
ванты бантом накрыв, по канату ходил
и любовью всегда на любовь отвечал.
Но иссякла река переездов и встреч,
и пришлось пережить отпевание лет…
И уже больше нет прежде ангельских плеч,
А в колодцах дворов — полутьма, полусвет…
Вглубь колодца веков отступает рассказ,
И скрипач улететь в это
счастье не прочь,
где звучал много раз… полонез… падеграс…
Но печальная тень превращается в
ночь.
Июнь-июль 2007 г., редакция 2019 г.
Как бы и обо мне, и о моем литературном Дервише, и о времени
упущенных надежд и иллюзий…
3 мая 1996 года: Опять ночью снились кошмары... Гнусновато и сипло пел свои незатейливые
прибаутки незабвенный школьный сантехник Клим Климович, да так, что его смачные
рулады густо забивали пространство:
Вот это стыд, вот это срам – он наши мозги задолбал,
а мы стоим, как баранЫ и видим розовые
сны…
Дервиш, пробуждаясь, записывает в поту:
– Смарта, по смартофону вторую вечность звоню… это
Чизарцев... Позови Аниду Леонидовну...
Микки всю ночь ошивается в роли учителя труда без зрЯплаты..
С эксдиректором своей нынешней школы, бывшим одноклассником, с которым отсидел
пять лет за одной партой – Колькой Качуром он вместо Клим Климовича чинно ремонтирует школьные туалеты...
Попутно
рассуждая с "дрэктором" о природе говна и усердно ищя в унитазах
фекалии динозавров… Вот это смрад, вот это кал… Экскременты формами и размерами
в футбольный мяч на глаза так и не попадаются, но зато унитазы плотно забиты
припятскими апельсинами и за ними все тянутся и тянутся худые руки киевских,
надоевших в своем детстве, детей... Дервиш и рад дать им апельсины, но фрукты
уже зловонны, и Дервиш предлагаю их съесть Николаю, как инициатору деления
украинских детей на две неравные касты... Над всем этим витает дух нынешнего
директора-мздаимца Петра Петровича Коломийца... То и дело кажется, что
прибухнутый дирек лихо подпевает Клим Климовичу, громко оркеструя при этом
фалдамы заселенного вытертого пиджака:
По деревне мы пройдем, мы пройдем, проохаем.
Если девок не дадут – бабам загогохаем…
Это уже выше всяческих мер! И тогда Дервиш бросает
сантехнический халат на пол и отчаянно ищет выход... Выход – только алия в
Ерец... Там несколько встреч... Амбиционнный униженный артист Олег Янковский
лезет к Дервишу исповедоваться и исповедать его самого... А в это время
унизивший Дервиша украинский столичный чиновник берет за руку Микки и отводит
его к израильскому министерскому талмудисту... Пасхальная Агада, Талмуд, Тора,
Мишна – в огромных томах на русском и английском языках просто завораживают
Дервиша, как и лицо маленького обоятельно сабленосого талмудиста Боруха
Рыбиковича. Дервиша поселяют тут же при министерстве, а за отчаявшимся Олегом
Янковским приезжает из России Михаил Боярский. Олег плачет от счастья, его
утешает Михаил Козаков, говоря:
– Все в этом мире нынче безумно. Вот и новый министерский
талмудист Дервиш ещё недавно в Киеве ковырялся в говне. И ты знаешь, он бы до
сих пор искал в говнистых фекалиях археоптерикса драгоценные возрастом камни,
если бы не выехал к нам в здешний Ерец, и не нашел бы в нем сакральные книги.
Эти книги и сделали его человеком, а ты, Олег, до сих пор в России отражаешься
в зеркалах, хотя и в Израиле на три года вперед тебя ожидал бы аншлаг. Вот
смотри – это все уже оформленные заявки. Правда, это уже не успех, а только
последняя волна прошлой славы...
– Так уж последней, – пытается парировать Янковский, мерно
пережевывая хамсу с ананасами… При этом Олег как-то болезненно-близоруко
смотрит на все эти розово-фиолетовые форматно-театральные фишки на непонятном
ему иврите, и в последнюю минуту предлагает:
– Пусть все эти мишурные фишки останутся Микки. Ведь у него
есть архив...
Мы с Козаковым остаемся на министерской веранде пить
полуденный джус. С нами – незабвенный Борух Рыбикович, мой друг и учитель, а
российские актеры спешат на теплоход "Юрий Лермонтов". Впереди их
ожидает Родина, тогда как Дервиша – сладчайшая музыка великой древней книги
Эстер... Среди мифических и сказочных героинь во всём мире ей нету равных... Она
спасла свой народ, тогда как в России уже даже великие народные артисты страны
уже более никого не спасут... Как и не спасет лохматобородый дядька имярек
Солженицын, чьё имя в Украине очень быстро рассыпается в прах...
А все-таки, Господи, во что обходится тебе постоянная тщета
упрямого в своих заблуждениях, ущербного земного Человечества!.. Страстотерпец
ты наш, великий!.. Вот взять хотя бы все виданные за годы нашей мишурной независимости
киевские тусучки... Как для Дервиша, то сегодня любая околовсяческая тусня –
тупиковая ветвь любого развития. Тусня скорее для насыщения ауры, а вот запах
кандалов у писательского стола – это уже от работы... А работы на земле
Дервишу, как писателю, на эту жизнь хватит, поскольку он гордо и долго готов
вбивать свои духовные гвозди в безветренные души людей, пока в это безветрие их
прыщеватых душ не ворвется Солнечный ветер... Ибо, если от "От
кутюр", то прическу своему лохматому времени мы делаем сами, пусть даже и
ценой писательского ремесла... Однако битый час проведенный за письменным
столом чреват для Человечества только одной Дервиш-страницей, – быстрее не
получается, и то, при условии, что в подстрочных черновиках у него забита в литобойму стола целая человеческая жизнь, со всеми ее трещинами и сколами...
В 13:15 позвонил Андрей Беличенко: Будет через два часа.
Огонь был зол, а мысль – крамольна. Душа противилась –
довольно!
Огонь был вечен на земле, в краях, где маги шли ко мне...
Но, отрешась от здешних мест, они несли свой светный крест...
не предававшие в себе всех тех, кого сожли во мгле…
Дервиш почувствовал, как постепенно превращает свою
повседневную жизнь в большое литературное шоу. Быть ей, как видно, еще и Меккой
для пришлых ольмеков и киевских литчеловеков!.. Зачем Девишу с его повседневным
расторжением личности ещё и этот дневник?.. Вспомнился отчаянный афоризм мелко
поэтирующего Димки Ами:
– Чтобы не расстраиваться – надо раздваиваться…
Дервиш наверняка знал, что он – очень одинокая личность, и
поэтому никогда не полагался на свою общественную полезность… Как не крути, а
выходило, что, во всяком случае, обществу от него всегда будет только мизерная,
почти минимальная польза...
Ну, вот сел и попытался разобраться со своим одиночеством...
А кто этого в своей жизни не делал и куда только не несся в опрометь головой...
В очередной раз позвонил Володе Ковальчуку... Говорили о разном: у каждой истории
– свои крематории, однако, по прогнозу того же Володи Ковальчука, реакция
отступает... и уступает место новым
дрожжам, не забывая и о вечных дождевых червях Человечества, которые все рыхлят
и рыхлят здешний социальный гумус.
...Отдельно обо всех отошедших, проведенных в бетонной
клетке майских праздниках оставалось горько заметить, что три дня покалывания и
пощипывания собственной изнуренной Души превратились в настоящий литературный
запой... А хотелось бы пить без просыпа. И Дервиш пока только концептуально
представил абрис будущего "Самватаса" – Зарахович, Аинова, Беличенко
и… Дервиш – а это уже какой-нибудь да обхват... На наших знаменах –
Единороги... Уже в прошлом двести десять минут общения с 39-летним издателем
Андреем Беличенко, которые произвели на Дервиша должное впечатление.
Умиротворительное настроение размягчал к тому же не верткий и тихий редактор
гдавреда... "Самватасу" пять лет, а значит он – сверстник в деле
литературной агрессии, которая, к сожалению, окончательно отключила Дервиша от
всего прочего мира, превратив из простого затворника в акцентиализированного
поведенного человека. И от этого чувства
Дервишу никогда более не отмежеваться, пусть даже и ценой собственной жизни...
Вечером Леня Барский больше всех других из тусни воспринимаемый Дервишем на личностном уровне
вдруг в оторопь заявляет...
– У тебя, Дервиш, энергетика гениального человека... – Не
сказать же ему, что Микки-Дервишу иногда хочется просто жрать, до одуренной
сытости, и безмерного благополучия, чтобы ни о чем более не думать... Но, как
видно, сытость не для Девиша... Она оставила его не в этом году.
А между тем
Лёнька все грузит и грузит об искусстве версификации (от лат. версия, т.е.
ряды), что и есть на самом деле искусством поэзии, в то время как проза – это
движение речи без возврата, и ее головное связующее – это кульминация или
целый кульминационный ряд. Почему-то вспомнилось, что сегодня Дервиш
предоплатил где-то четыре страницы очередной журнальной публикации... Жаль, что
самому ему пока что этого литературного пространства мало, да и что, собственно,
дать в скудное журнальное вместилище – Дервиш не вполне определился... А вот
лимит в полмиллиона тугриков за страницу – это разумные цены, только звучит-то,
Господи, как!
Пока Дервиш мрачно об этом думает, Ленька Барский всё грузит
о своем видении Скрябина – многокульминационного композитора, с разными
уровнями кульминаций... А Дервиш почему-то припоминает, что Скрябин любил
терменвокс и электрические разноцветные лампочки. Вот только не помнит, был ли
изобретен в те годы, столь любимый под Новый год лак-«цапон» разноцветно ярких
расцветок... Таким образом, о Скрябине проговорили. О чем бы еще нам сегодня
поговорить. Ага!
– Дервиш, ты реагируй только на свои внутренние числа. Ты родился
24 апреля, значит, для тебя первоприродным является число три и кратные ему на
глубину в пять парсеков... Но когда нарушается логика, то тебя скорее настигает логика с точностью наоборот,
тогда над тобой начинает довлеть дух приключений... Ты этот дух только примкни
к перу, а в остальном, все будет конгениально... - Дервиш и Андрей плотоядно
улыбаются. Теперь Андрей уже с литденежкой, а Дервиш без жрательных перспектив…
Такова муза бумагомарания… И она в нынешнее время любит пошамать…. От адской
жары тело подтекает и взрывается мелкой потницей, ибо, как и на всяком
слабоориентированном матушкой Природой теле, в такую жару на Дервише резвятся
целые колонии простейших грибковых паразитов, поедающих потное тело поедом...
Похоже, что все они, нy, просто потомственные сволочи... Но в пику им в такую
жару Дервиш способен провалиться в банный сон бесконечности. а мы стоим, как
баранЫ и видим розовые сны…
4 мая 1996 года: В предустановке на день – это день
постижений и осуществленных Надежд... Восточные мудрецы осуждают Надежду как
иллюзорную сказку инфантильных духовно слабых людей, а вот христиане ставят
Надежду наравне с Верой и Любовью... И
от этого даже Дервишу сегодня теплее, а вот индусам – по барабану… Узнать
бы, кто из них прав хотя бы сейчас: счастливейшее в тысячелетней истории земли
обстоятельство – в городе Самватасе-Киеве через бездну тысячелетий вновь
встретились отчаянные погонщики Единорогов. В те далекие времена, в период
гибели Атлантиды, они уводили в разверзающееся гиперпространство последних Единорогов.
На Землю наступала обыденность...
Малыши и Единорожицы бежали в окружении благородных самцов.
У самой кромки древнего океана их провожали печальными птичьими песнями...
голубые дельфины. Древний океан пришел из-за теплого моря навсегда остудить
своим необъятным телом беснующийся Санторин. Огонь Санторина навсегда смыл с
лика Земли великую Атлантиду. Погонщики Единорогов – первородные отпрыски
вождей и жрецов Атлантиды, юноши и девушки, уходили в Запредел последними. На
Земле отныне оставались только легенды, мифы и боги...
Рассказчик, постой, не спеши рассказывать дальше. Еще не
пришло этому время... Не торопи мир, который густо отколопсировал от себя свою
прошлую правду. Однажды этой правдой мир уже подавился.. Эта правда оказалась
для него очень жирным деликатесом, после которого не одну последующую Ойкумкену
изрядно вытошнило... Лучше включи
телевизор, старина мой, автор, и посмотри на мир Шарля Азнавура!.. Чем не
чудо?!. Вместе с Шарлем ты впустил Вселенную в свою квартиру, и эта Вселенная
не разорвала твой мир ни радостью, ни печалью, а только подарила Тебе надежду.
Ибо весь мир Шарля Азнавура – это мир великих Надежд, которые только и следует
называть этой Жизнью. Не смотря ни на что, даже на то, что однажды из этой
жизни ушли даже самые последние единороги... Браво, Шарль Азнавур!
Неликвиды Звуков выбиты с набора. Подмастерья споро
складывают кассы.
Шепчет старый Мастер: “Подрастает Лора... Боже мой, как прытки нынче ловеласы!”
Отмывают Звуки мальчики-плебеи горными рожками тропами лесными,
где Единороги, знать, что ротозеи, бродят подле Лоры, Звуками ранимы.
Жрец же Оро-Оло тронул Лоре кудри: – Спрячь под диадему
девичью беспечность.
– Старого атланта прорицанья трудны. – Ты уже не Дева, а седая Вечность.
Как это ни страшно, верь тому, что слышишь: гибнет Атлантида! – молвил Оро-Оло.
– Мальчики... О, дети! В мир их страсти впишешь в сумерках Державы и родится...
Слово!
– Я хочу изведать Материнства силу! – Нет, увы, не станешь
Матерью атлантов,
но наступит Завтра. Ты пройдешь по илу брошенного мира в Море бриллиантов.
И прольются слёзы в сток Тысячелетий, и родятся грёзы, и родятся Люди...
Впрочем, не атланты в Радуге столетий в будущем восстанут, там, где нас
забудут.
Ты отдай им Слово и роди Эпохи, ты отдай им Горечь и прими
Прощенье.
Ты отныне – вечна! Хорошо ли, плохо... Выбор сделан, Лора, в муках озаренья.
Для Землян, что будут, ты взойдёшь Авророй, юной и прекрасной солнечной Мечтою.
Кто бы ни пытался сделать тебя Лорой, станет диадема для него чертою.
Но и ты не сможешь диадему эту снять с себя отныне. Замысел
свершился!
– Значит я Богиня. – Да, как видно это... – А Единороги. – Мир их растворился
в водах океанов... – А мальчишки Эти знали То, что будет?.. – Знали и молчали,
но тебя Богиней выбрали как Дети, те, что на рассвете Чудо повстречали.
– Что же мне сегодня хоронить вас, Братья. – Помяни,
сестрёнка, мы уходим в Небо –
в подПространстве срезал Хаоса безладье мудрый Оро-Оло корочкою Хлеба.
Миг и растворимся мы за Горизонтом, и угаснут Судьбы, и взойдут Рассветы.
Ты одна, сестрёнка, станешь нашим Зондом раненной однажды Утренней планеты.
Мы уже ступили Шаг за Мирозданье. Мы тебя любили! Лора, до
свиданья!..
– Послушайте, Дервиш! Такие творения, мне кажется, шикарно
должны выражаться через оформление экспрессионистками полотнами... Недостаёт
активной визуализации, Я так считаю... Потому, как энергетический напор велик,
но воздействует лишь при определённом состоянии сознания. Если “потенциальное
сознание” (предполагаемого потребителя произведения) заранее подготовить
соответствующей видео (визуа-) накачкой (кстати, аудионакачка в “Поисках
Атлантиды” – выглядела бы шикарно!) эффект будет наиболее полным! – выписал почти театральную тераду Dingo.–
Вообще, Ваши “Поиски...” – есть нечто про-Мистическое... Да, именно как зародыш
неких Мистерий... Так я их воспринимаю, но... Согласно Традиции (Правда, “что
это за традиция, если её не нарушить” – англичане) каждая мистерия
заканчивается убиением, а после и воскрешением Божества! Дервиш, вы не подумали
бы об особого рода театре?! Можно было бы также развить рок-мистерию (на манер
рок-опер) под соответствующий аккомпанемент психоделической музыки...
Ну, не знаю… Как завороженная слушала эту балладу киевская
эльфица Лена Волковая, сама поэтесса, ушедшая на небо зимой 2005 г. Я до сих
пор не встречал более чуткого поэтического восприятия моего творчества со
стороны юоле чувственной половины недозвездного человечества… Как знать,
возможно она читает эти стихи эльфам… Вчерашняя аудионакачка на сегодняшний
день, увы, нигде так и не сохранилась…
В двенадцатом часу дня со школы Дервиша энергично забрала
отдохнувшая от него (Микки) за первые два дня майских праздников Дамочка, тем
самым, на время возродив внешне сытую
семейную жизнь при тещеньке-директрисе мило богоугодного дошкольного заведения,
дающего в ее доме на стол не пропадающую ни на день из дому буженину... А
Дервиш все праздники только и прохотел жрать до боли зубов в желудке. Вечером
по ТВ ему впервые дали рассмотреть Аллу Дудаеву. Покойник имел потрясающий
вкус... Алла обворожительна, да продлятся годы ее. И взгляд у женщины независим. Правда, на ее месте вдовы, стихов
бы Дервиш ей не читал...Хоть и без стихов прослезился... Со стихами – хуже.
Потянуло на парафраз:
Накипь крови в гробах, натереть бы губ кандалы,
там, где прежде бы в слезах отстывали грёз кораллы...
пережившие не страх, а уже закланье века,
причитают вслух: "Аллах!" - им
в крови известна веха…
А в Украине же сегодня как-то все по-животному проще.
Умертвляют Души безкровно... Там, где НОП (сакральный запретительный акт),
запрет, табу (все три слова одного порядка)
– там вполне легко жлобу... Ибо
ему и впрямь пристало жить у самого Чертушки на болоте...
А ещё посмотрите, кого вытаскивают из политнафталина! Целого
Олежку Тягныбока!
Неужтоль без погромщиков никак?! Бесчестный мир... отобрали
честь фамилили, честь рода, честь кагала... кто и как - давайте последим на
одной его гнилой персоналии... Его заявление после майдана с ценою в евро меня
просто шокировало: "В нашей партиии убито на майдане двадцать три
областных провидника"... Сонм матерей, жен, детей были поражены в родовых
ленных правах из-за безумия в голове одного неумного человека.. И не просто
поражены, а поражены по всей Украине... 23 провидныка... 23 области... 233
плача... 2333 разрыва в сердцах и душах народных...
И эту мразь опять ведут на политолимп... Это проклятие,
вечное проклятие наших мест, когда никто не желает слышать воплей невинно
убиенных, заблудших и стравленных... ссученными... Мне больно, мне болит...
мир украинстства, как перепечка с переизбытком соды... кондитеры меня поймут...
мир ранимо хрупкий и крохткий... чуть тронь рассыпится на боль, стоны,
непрощение...
Август 2015 г.