- Обновлено в час ночи 6 апреля 2016 года. Поражает не прочтение... Даже не столько жалко, сколько объяснительно. Нация разучилась читать литературные образы. Читаются только посты, и всего более - очень злые посты... Спекулятивно-провакационные, псевдо фактажные... Такая себя славная политшизофрения... Тогда как образы - они напрягают... А мне-то как выжимать из себя давно засевшие на смерть непростые видения.... Где-то так...
рулики правят, ролики пляшут.
Эти проездки сквозь годы на выезд,
эти ушлёпки - вечно на вырост,
эти пробежки сквозь годы на ощупь,
словно полпреды в райскую рощу.
К рощи полпреды гонят строями -
в вещую тощу - там, за горами.
А за горами срублена роща...
В сказке без рая время на прощу.
Первым, известно, на проще Варрава,
сразу за вором - держава-шалава -
душ обесточенных в ней пепелище -
морлоки прошлого толпами рыщут.
- Нехилая экономика страны - хоть бы не доворовали! ...соль - государственная монополия! ...энергогенерация - государственная монополия! ...дороги - государственнная монополия!
- Разговорчики, цаб-цабэ, цаб-цабэ, цаб!
* * *
- Со всех уголков Троещины то глухо, то зычно доносилось:
- Да не все, через пень колоду, словно за ними не гонится Морковяный дядько, орущий всякому: «я не сторож твоему прошлому, ты сам выбрал такое будущее!!»
- Вот-те пень собакам ссать! Пень убрать, колоды взять на руки, понесли! Там, у бездны и понадобится их подспорье. Так что без разговорчиков – зализяку на пузяку, тьфу ты, Господи, колоды на плечо! Живенько понесли, прямо к бездне. При переходе через бездну ещё как принепременно сходятся… Только тех с одутловатыми рожами к колодам не ставить, а ломаками гнать… Туда же…
- Хе-хе, что ж получается, погнали лебедей?
- Погнали говно по трубам, станичники!
- А что там за Морковный дядька сыскался, что должен был всех пугать?
- Да тут дело такое, рассказывала одна базарка, а ей ещё одна тётка, а той продавщица Тамара из ночного, что когда была чуток помоложе, да притом ещё замужем в достатке, пристала к ней односельца на семь лет моложе, у которой с мужиками до тех пор не ладилось, пойти ночью на морковное поле морковь воровать.
А в ту пору в Киевской области по колхозным хозяйствам выращивали такую себе генетически опущенную морковь. Сахара хрен, а росту как в брюкве. Нарубаешь такой моркови свинке в корыто, так жрет ховроня со вкусом и только чавкает да ушными хрящами хрустит! От свинского удовольствия. А вот жрать самому – бе-аа….
Но вот пристала молодая односелица к старшей: пошли да пошли. Не отказать. Взяли немецкие же мешки из синтетической пленки – почти бездонные, прокрались на никем не охраняемое поле, и ну драть офигенные корнеплоды. Надрали столько, что ели по полю тащить могли в направлении к «Жигулям», которые стояли на трасе. Четыре колеса тому в свидетельства, да муж той же Тамары. В ту пору еще просто муж, не разведенный, не откочевавший в мирские бега, стоял на трассе и поджидал озорующих воровским промыслом баб.
А те уже впрямь по полю морковянный хлам по полю волокут. Довольные такие… И тут вдруг практически неоткуда восстает в засветке луны мужичонка в серенькой кепочке и в такой же пиджачинке. Правда, несколько тонок в талии, но во всем остальном строг чрезвычайно. И что главное, лицо отсутствует напрочь, а вот безликости более чем хватает – и в лице, и в руках.
Сельские товарки чуть даже обмякли, чтоб в обморок, но… дедок тот стал со всей своей безликостью приближаться, и тут припустились бабы в сторону шоссе, как перепуганные напрочь куры, но притом за ушки мешки свои волокут. И притом дико визжат. А обладателю безликости от того только пох… Приближается и приближается, но при этом не бежит, а словно экспонируется, кадрируясь вся ближе и ближе.
Тут уж бабы с визгом припустились по трассе: старшей 35, младшей 28. А Мужичок в серенькой кепочке уже перед самой машиной хвать и ухватил каждую за плечо, да притом так стал за охваченное плечо трясти, что обе не просто орать, визжать стали не по-хорошему. А муж в ступоре. Чего это обе кобылы воют, отчего так неприглядно и страшно… Уж не рехнулись ли…
Рехнулись, не рехнулись, а старшая с мужем вскоре разошлась, зато молодая, что погуеявистей нашла себе мужика, с которым и по сих пор состоит в законном браке…
- Значит, младшая была ведьмой, загуторили направлявшиеся к бездне олухи. – Похоже, это она старшую подбила на авантюру, а тот Морковяный мужичок, слыхал, не по человеческой крови, а по человечески душам. Он когда обеих за плечи взял – от одной отодрал, да другой передал. От одной отодрал бабье счастье от другой материальный достаток. Одна хоть и без мужика, но как бы на коне, в магазине ночном не на последних ролях числится, а та, что её бабье счастье к себе пригребла – по сих пор злыдни по углам хаты гоняет…
- А кто это делает?!
- Да всё тот же Морковяный мужичок: колотушками по достаточку, колотушками по двери, колотушками по бошкам… У него и безликости, и безвольности, как видно на всех хватит…
- А це той, що наверное, встромлzє усілякі шваблики в двері. Ти його від дверей, він тебе до вікна, ти його від вікна – він тебе до дверей. Бо то ж дідько. А ви що гадали. Оті баби понавозили з сел. Усіляке абищо а воно й до влади, і на посада, і на громадські засади. Хоть би хто тих чортових дідьків спинив…
- Уже… Это же не мы их из хаты, а они нас к бездне ведут…
- Эй там, разговорчики! Построились строго по два! Не отставать… Петь будете?!
- …
- Тогда хоть войте, ваше пришло за вами. Неотвратно и зримо… На что напоролись, за то и домайданились… На горбах погибших и тяжко живых лютых воров поставили…
- Разговорчики, цаб-цабэ, цаб-цабэ, цаб!
* * *
- Я часто мечтаю о народном поэтическом сборнике, просить никак не отважусь... но как посмотрю в почтовый ящик - сколько дерЬма издается в стране - слёзы души градом.
Вот они издательские оффшоры страны. Как же это по-скотски.... Или вот придумали благотворительную ладошку для бедных в Макдональдсе, - так теперь самый травиальный гамбургер на таком благодеянии выскочил с 12 грн. на 18грн., а его энергоценность не менее тухлого пирожка с требухой..
Это ж какие сволочи крутят страну и ставят её простых жителей раком...
И вот привычное - марш бездну, на еврейские погромы, на галеры... Простите, никто здесь не леонид макарыч? еще раз простите, это ж его слова!! вроде и не было четвертака лет... тогда я вступил в кпсс... сегодня и пальцем не поведу... мосад уже в киеве, если что... вас не обидят....
а эти старички почему так трудно бегут? В паспортный стол за заграничными паспортами? Нет, это не вчерашние совковые старцы! Они люто ненавидят нынешнюю ВОРОВСКУЮ ВЛАСТЬ и идут на пристут строями.Они едут к вам, детушки-недомерки, смотавшие в Европу! И у них нет кравчучек... Им нечего к вам вести! У них украли не только всю прошлую жизнь, но и спокойно обустроенную старость!
Вот вот... важно помнить - говорящие меняются, стиль остаётся.... во это всего более страшно... вязкость национальной пустопорожней бездны... не дождутся... на сей раз ножи будут с обеих сторон... читайте Книгу Эсфирь! Предупрежден, значит вооружен...
Тягныбок и яворивский еще в стране... очччень жаль... такие сытые, дерьмом налитые... бегите, хлопцы! Пора!! Кто к нам с мечём попрет, тот АДРЕСНО отгребёт!!
Пора мой друг, пора... всё всевдомайданное скотство под сукно новейшей истории... проходимцы, пигмеи, пилигпримы, и уж простите, Воры, убившие мир в стране, благополучие и достаток...
...оно нам надо - убивать ещё природу полуубитых украинских Карпат? И после ... каталогизировать, то бишь КАТОЛИЗИРОВАТЬ! Бедный Отче наш, еже еси на Небеси... Услужливая матка Боска...
- БЕГ! ИСХОД ОГРАБЛЕННЫХ!!
- ВСТРЕЧАЙ, СТАРУШКА ЕВРОПА!
* * *
сижу куру...
- ты кто
- чукча
- ты что
- мужик...
- чужик ты, мукча... чужой,больно чужой, сукжик поганый... генетический ноль в поколения... и на том, слава Богу!!!
Это сначала на сказали, что мы живём у некой карстовой каверны наших несбывшихся надежд. Самоеды и швондеры, мы запретили себе устремление в будущее, отсекли от себя прошлое и дали вести тупо в бездну, для которой любая из наших каверн не более чем мельчайшая ракушка… нет, да что там – песчинка, из которой мы выжали себя в некую иллюзорность… В ту самую инореальность, из которой возникал в своей жуткой безликости очередной другой, какой никакой Морковяный мужчинка, который иссушен от старости и вреден по сути, вечно орущий каждому: «Да не сторож я твоему прошлому, не погонщик твоего настоящего, не палач твоего будущего. Я как бы сам по себе, но лучше меня не трогать…»
И люди не трогают. Не трожь лихо, нехай будет тихо… Отойди и не тронь! Вони не оберешься. Вот и бредут к бездне выстроенные парами по два, как в моем интернатовском детстве, когда до восьмого класса нас гоняли в строю – их класса в столовую через три этажа и два корпуса, из столовой в спальный корпус по палатам – девчонок на второй, а мальчишек на четвертый этаж. Видно еще тогда нас готовили к бездне, и я, как классный староста, репетировал голос:
- Класс, стали по два. Пошли! Не отставать, не растягиваться, шагом марш! Горбунова перестать болтать со Скакун!
- Ты, Шкида, не учитель!
- Я староста, разговорчики пре-кра-тить!
И прекращался словесный накал, и обреталась понурость, и в столовой уже не наступало разрядки ни от манной каши на сливочном масле, ни от горячего с молоком какао.
Сегодня, «ты, Шкида, учитель» - уже не конает… Я был учителем, чернобыльским учителем… целые десять лет… С 1996 по 2006 годы. И звали меня в ту пору то ли Аарон Моисеевич, то ли Иван Михайлович… Где-то так. Обреченно и гибло…
А что я им должен был говорить, следующим в бездну:
- Жить идите, конченные азиопы! Или хотя бы в индийские пещеры Аджанты! Их, говорят, там целых четыре. И все в буддийском храмовье… Хотя они уже не для вас. До седьмого века там жили джатаки… Но джатаки – это только предтечи… Потому и вымерли, что запрудили собой все каверные пространства. От того и вымерли. А затем явился Альберт Эйнштейн и академически сухо изрек:
- Современному человечеству древних пещер не хватит. – Бедный гений. Он забыл о вечной изворотливости людской – не хватит пещер, забьемся житейские каверны, а из них сиганем прямо в бездну.
Но только не тут-то было. В период перестройки бездну возвели в ранг сакральной идеи нации и стали восторженно охранять, при этом приближаясь к краю бездны всё ближе и ближе
- ты кто
- чукча
- ты что
- мужик...
- куда мы идем?
- к бездне.
- всего-то. Тогда, граждане встали по парам! Горбунова ты опять со Скакун болтаешь…
- болтаю. Только я теперь по третьему мужу Зинченко, а она по второму – Винченко… Запоминай, дядя. И не шибко нас торопи… все там будем.
Обе при том смеются… Я же чешу свою жолудиную поседелую с лысым проблеском репу.
*
* *
- Пора и мне в местечковый медиацентр податься – проведать что там и как: кто доподлинно набузил с этой национальной бездной? Говорили же, до времени множить каверны, чтобы от того жизнь стала позаковыристей, но так чтоб сразу да к бездне народ отправить, то такого не случалось даже в чернобыльское лихолетье, когда бездна впервые даже не расторглась, а просто ощерилась…
- Есть.
- Назовитесь.
- Сомнамбулическая сущность киевского литератора Веле Штылвелда.
- Инициализирую проверку. Когда вы впервые встретили проявление бездны в вашем собственном мире?
- Собственно, что рассказывать. В 1997 году у матери случился обширный правосторонний инсульт, меня же вышвырнуло в инореальность. Пока мать в больнице была – держался. Вернулась парализованным человеком, ходит под себя – ни веры, ни надежд. Ни-ни… И денег - йок. Всё, форменный тухес. Взял голову в руки, собрался, нашлись через маминых девчат первые госпитальные на фабрике "Желань", из поликлиники бодренько притопал невропатолог и изрек:
- Инсульт – это навсегда, а вот желудок, он будет угасать у болящей годы, до полного отказа перистальтики. Тогда и гнить начнет. Дай Бог, чтоб не на вашем веку.
- Та я же относительно молод!
- Был относительно, теперь станете считать год за два, а то и за три… Попомните моё слово – состаритесь! И рядышком костьми сляжете. Так обычно и бывает… Пока!
Сам невропатолог стал прежде меня сдавать, волосы хной подкрашивать, слова крикливо покрикивать с прикрикиванием и смаком. Вот тогда-то к нему смачному и пожаловала пышнотело-даунистая двадцатитрехлетняя астматичка. Не подумавши, взял в жены. Пульманолог тоже наобещал, что астматичка долго не проживет, а ему, немолодому невропатологу радость телу доставит..
Помер невропатолог почти мгновенно. Сгорел за месяцы, оставив молодой пышной вдове трехкомнатную квартиру и залежи бабла от перепуганных родственников, смотрящих за инсультобольными… Я этому хмырю каплоухому не ссудил за свои горести ни копейки… Вот только спрос на хну с тех пор у окрестных торговок упал.
- А что они… По сих пор беспечно рассказывают старинные народные страшилки. Прислушиваюсь… И вы послушайте.
Правда, далеко и объезд вдоль кладбища, по периметру. А горбатому чего уж боятся. Ведь не зря же говорят, мол, горбатого могила исправит. А что её, могилы боятся… Могила же не бездна. Вот и ходил сиромаха – и утром, и вечером, и в дождь, и в туман, и в снег, и в жару… Год, два, десять лет, надцать.. А как-то совсем на работе горбатенький придержался, и луну с небо будто бы леший спер. Жутковато… И всё же по привычке взял и пошёл. И вдруг услышал за спиной у себя зычный голос:
- Стой, просто ровно стой и иди!
- Так как же я ровно пойду, когда ношу горб за плечами?!
- Не смей хулить мне, мужик, - ты не горбатый!..
Припугнулся горбун, пригнулся, и вдруг горб свой заплечный расправил и стройно через кладбище прямо к дому пошел. Да так таким уже и остался. Стройный, рослым, счастливым. Это же надо – был заплечный горб и его рассосало!
Ладно. Завтра он снова пришел в бригаду и про кладбищенский голос, что за спиной с ним разговаривал, всем прочим поведал. Все только диву дались, а один отродясь хроменький мужичок, к тому же с врожденной завистливостью решил и себе испытать счастье такое заплечное. И сам пошел той же кладбищенской тропкой когда все мужички бригадные по домам разошлись – кто на велолайбе, что пешим чёсом.
И вдруг услыхал у себя за спиной, описанный недавним горбуном спёртый, но зычный голос:
- Мужик, ты горбатый?
- Да что вы в самом-то деле, хромый я…
- Нет, ты горбатый, мужик…
И точно, глядь, цап-мац, а за плечами горбина у мужика взялась! Да такая, что мама не горюй!
…
Крестятся бабы, а одна другим говорит:
- Это от того, что дидько - он узкоспециализированная нечисть: у одного забрать, другому отдать. А все одно и тоже.
- А что ЭТО одно и тоже?
- То, что в тебе самом есть от изначалия и до бездны! Ведь живём же у самой бездны, значит к каждому из нас что-то привинчено.
- Ты только о себе говори, вертихвостка.
- А что и скажу: жила и в нашем селе кладбищенская старушка… Кладбище образовалось сразу после войны, старое немцы в войну сожгли… Затем наши, наступая, перепахали снарядами. Затем разрозненные косточки прашек собрали в один общий короб, захоронили и насыпали на том месте курган. А новое кладбище разбили чуть ли не в чистом поле. И почти до того места в новые времена старое село протянулось…
Потянулись сами людоньки на жирные черноземы, а на кладбище уже было пять-шесть десятков могил. Это еще было тогда, когда из Киева из-за кладбищенской дороговизны столичной в села не везли хоронить. Теперь там до 300 знатных могил с черным гранитом и металлическими заграждениями. Оттого и местных хоронить вскоре будет негде.
Ну, так вот. Местная кладбищенская бабулька занялась уходом за могилками. И не прогадала. Сначала кто что сытенькое да бражное ей приносил, а затем и денежку стали божьей старушке давать. А у той сызмальства была мечта. Прикупить модный вместительный шкаф-шифоньер с зеркалом во весь рост, чтобы от сундучья убогонького отказаться.
Вот как-то с утреца и привезли бабушке шкаф. Святые угодники, что за шифоньер – всем шкапчикам шкап! Но… Со старого мира! Такой мир всегда следует по следам нынешнего миру, существующего сегодня. Шкаф перешел к бабульке по завещанию.
Завещала же его бабушке одна старая местечковая тетка – то ли ведунья. То ли колдунья, которая была благодарна бабушке за уход могилки её мужа – благенького батюшки из Дымера, который шифровался перед смертью последние 20 лет, ибо был по своим же соображениям грешен. 20 лет не служил в церкви, поскольку приход был прикрыт, а батюшка слыл хворым.
Одним словом, завещали ведунья старушке кладбищенской свой шифоньер, и когда тот в хату внесли, бубулька обмерла, словно ларец какой волшебный хату высветлил, но только через приоткрытую дверку тень странная выскользнула и через приоткрытое окно к кладбищу вырвалась…
Не к добру, решила бабулька, и пошла на огород за хатой, где на отдельной грядке выращивала меленькие, словно маховые кладбищенские ромашки. Сорвала на один обжимок руки и перед шифоньером рассыпала, а затем уже раскрыла дверцы в шифоньер, и оттуда прокричала страшным голосом:
- Чур тебя, дешушко, изыди! Изыди, изыди, изыди, дидько поганенький!
Затем из шкафчика вышла, чабрецом да рутой умылась, попила слабенький чай на перечной мятой и пошла на кладбище по привычке. Там прибрала могилку, здесь веночек поправила, приблизилась к могилке муже почившей в бозе ведуньи, наклонилась чуть ниже, чтобы прибрать сорной травы и не разогнулось. Словно кто вспрыгнул кладбищенской бабульке на плечи…
Охая и ахая, отползла бабулька от той клятой могилки, и едва-едва чуть не на карачках домой вошла. Тут же с порога, сняв кладбищенскую обувку, босо в хату зашла, и прямо к новому (старому) шифоньеру - в зеркало посмотреть. Что там и как с ней приключилось…
Подходит к самому зеркальному полотну и замирает. На плечах у нее и точно дидько сидит. Дымчатый, безобразный, но в каких-то черных и рыжих клочьях. Потянулась бабулька тут же к стоящему рядом столу и взяла со стола кружку. А в ней – про всякий случай – была на треть святая вода налита. Тут уж бабулька на ладошку стала воду плескать и себя всяко кропить с причитаниями семи поколений… И по книжице, и на ижице…
Хмуро-серое, рыже-бурое завертелось-заклубилось на плечиках у старушки, было даже в манто роскошное превращаться стало, но вдруг безо всякого алес гут в зеркало прорвалось разворотив зеркальную амальгаму до огромной вертикальной камеры, словно растесав зеркало пополам. На том дело и кончилось.
А бабьи пересуды на рынке – нет!
(ожидайте продолжения репортажа Национального исхода в Бездну)
Комментариев нет:
Отправить комментарий