* * *
- В сумеречном предвечернем небе Троещины вечернее телешоу Матвея Ганапольского. На кону – вопрос:
За если что голосует вся Троещина – кто по-бычьи, кто по-птичьи вытягивая шеи в небеса необетованые… Куда наше ворье тащит эшелонами бабулики наши. Не в пещеру ли Хаухара с золотыми пластинами древних откровений, суть которых сводится к единственному:
- Не воруй! А будешь воровать – оборвешься в бездну.
До сих пор исследуют Боливийские каверны всяческие экспедиции. Ну, прежде всего, чтобы отыскать сии золотые скрижали, с тем, чтобы непременно слямзить…
Не у кого испрашивать разрешения на поступки, даже совершая откровенно жульнические проступки. Ведь у древних заблудших астронавтов не спросишь, мол, алло, вы даете ваше allow? Ага, так тебе и ответят… Ей Богу, в этом смысле, на Земле - полнейший чехардон!
Новейшие государства со всяческой начинкой стали только фабриками по разрушению людей. При этом – каждое на свой лад, всякое – со своим собственным переусердием.
Фабрики разрушенных людей, фабрики воздушных кораблей, да и красных фонарей с одеколонными фонфуриками туда же. Ну, а вы что хотели. На что надеялись. Разве не на одно только:
- Чего желать изволите-с!
Но, тем не менее, вы слышали о государственном наступлении на бездну? Ведь живем-то на её краю, как бы до времени не сорваться. Меры, правда, предпринимаются, репетируют исход в бездну, обрыв в бездну, провал в бездну и даже улёт в бездну с протоколами и сообщающими обстоятельства, дотошности и текстухами на сей счет регулярными. Но чуть дело о сути бездны заходит, так тут же переходят на личности. Мол, и у того в душе каверны, и у этого на душе раны. И что главное, не рубцуются, оттого, куда не кинь - дырка! Но зато, какая притом многоголосица наблюдается.
Правда и прошлые времена являли образцы административных восторгов по любому более мелкому поводу. Но тогда было принято параграфами драться и ловко костылять в полную накостырку шеи дерущихся. Не оттого ли и по сих пор говорят: у каждого Абрама – своя программа. А здесь уже и Иваны со Степанами да грыцьки я явтухами подтягиваются. И мы бузетёрить у корыта с баблом могём! Зело и много… Ей БО-ж как могём… Да что говорить, мОгем!!!
Тут в пору ОБСЕ из будущего подсылать. И оно таки явлено. Правда, сначала, одним серо-бурым гравитомобильциком. Правда, ни с кем не общаются, ни с кем не советуются… Похоже, это наши потомки, хоть и дохленькие они – непоказные, махонькие, и, словно, всем видом своим тщедушненньким говорят: мол, вы сперва в это бездну окончательно вступите, вляпайтесь… вот тогда и почешемся… За Рубиконом…
И серо-белый флажок нейтральности на тот гравитомобильчик подвешен. Но говорят, к бездне от рожденья идущее, что там далече, при приближении к бездне эти малявки уже более суетны. И гравитомобильчиков там у них до хрена. А все почему? Да потому, чем больше бездна слизнет в себя папередников, тем меньше на Земле будет тех, кто, собственно, и произведет некое запредельное, но жутко безоблачное Завтра. Если же уже сегодня сгинем у бездны все, то и их гравитационно-гравицапистого счастливого завтра наверняка уж точно не будет. Вот такой гравикон: либо бездну уже немедленно оградить, любо никакого такого завтра уже не будет… Даже для яблочных червей и упорных китайских девчушек, которых их отцы привычно называют червями в рисовых зернах… Рис и тот будет, а нас, и даже китайцев – нет!
Вот и сверлят они нам лобешники – эти завтрашние наблюдатели, мол, сечём, что вам трудно жить, но уж ступайте себе и мучайтесь дальше. А всё прочее мы поправим… Только к бездне, пожалуйста, не приближайтесь. Плз….
И тут же опять что-то от базарных бесед. Один старьевщик, по нынешним временам секунд-хендщик, рассказывал, что в их сельце, почти хуторке жила махонькая старушка-вреднюшка. Да такая махонькая, что едва с виду заметная, особливо, корда к риге на зиму на себе стожками сего несла. Всё ножками махонькими гребла, для того, чтобы под собой как-нибудь править, а на себе таскала на одной веревочной петелька копныцю за копыцей. Аж страшно было. Особенно с первого разу – глянешь, а по полю стожок сена прете два не на тебя.
А мы, пацаны, выпасали трех ладных хуторских жеребцов. И хоть на батюги со временем они были назначены, но до трех лет давали им и поле, и волю, и нас им на плечи. Вот мы в хуторских тинейджерах тем и пользовались. Уйдем в ночное к озеру на жеребцах, ночью рыбки половим, юшечки наварим, а к утру на сытых жеребцах в стойла правим.
Так домик той бабки у самого края поля стоял, и по ночам, случалось, по слухам, бабка та ворожила. Типа, колдуй баба, колдуй дед, ваши с боку, наших нет… Мы в то не верили, но как-то к утру, на зорьке ранней возвращаемся из ночного и видим, что в окошке у бабки словно свечка горит, а из дома тонкий сизый дымок через печную трубу в небо идет.
И вдруг все три коника скопытились на передние ноги и встали как вкопанные. Даже ушами не прядут. Мы чуть через их головы наземь не послетали, головы у всех вверх запрокинулись, и оттого глазами мы невольно в небо ушли. Глядь, а над трубой в домике старушки словно черный силуэт в небо ушел, а в самой избушке свечке погасла. Каждый в том силуэте что-то своё увидел. Я дидугана с батогом, помню, как страшному мне в то утро от дядьки досталось, мол, кони в мыле пришли. А бабка как жила, так жила, но только больше мы мимо её избушки с ночного не возвращались.
* * *
- Они выходят из полусонных парадиков, тыкаются дворами и вливаются в бесконечную реку спального населения.
- На экскурсию… к бездне…
- Нет, я не могу пойти в этом коридоре! Я страдаю инвалидностью сердца!
- То же мне скерцо, ну, впрямь тебе Цицерон… Как там у него: событие зависит не от его масштабности, а от его своевременности. А стало быть, почему бы и не прогуляться все нам к этой чертовой бездне?
- Да вовсе и не чертова! Что вы себе заладили?! Чертовая, к черту… Ну впрямь как чертыжники! Вы ведь сами все с кавернами в душах. Да или нет?
- Ну, да…
- Вот там, своих кавернах вы и выпестовали эту самую бездну. Разве не замечали, когда то здесь то там проваливался асфальт и в ямы падали и люди, и автомобили, и дома… Тогда говорили, мол, там-то и там-то прорвало водопроводную трубу, произошел грунтовый размыв. И это где… В пребрежном Городе… Да весь это город – сплошной размыв и конченное полоумие, и мы в нём - прямые свидетели расторжения бездны…
- А я так думаю, что сперва нас к коммунизму вели, а как только стали возвращаться, то обнаружили, что ни духа ни средств на обратный путь нет и оттого порешили: нехай будет бездна!..
- Так что будем идти строями в бетонное государства. Прошу не шугаться, если преддроги бездны станут расторгаться прямиком под ногами. Сказано же – репетиция. Вот коммунизм тоже репетировали… И ничего. Как-то выжили… А у кого инвалидность сердца там завелась, пусть, если что – выбирает или валерьянку по-быстрому пить, или век страдать от инвалидности опорно-двигательных суставов. Если кто не понял, повторю расхожее: соплей обуха не перешибешь. Магом шарш, станичкики… Штамм могаш вам в подягодишницу поясничную!
- Вы б хотя бы лозоискателей по периметру строя ставили… Люди ж всё таки… Человецы…
- Ну, ты тупой! Бездна, она же под ногами каждого крысится… И под тобой, и подомной неожиданно взыграть может, с твоей собственной не карстовой каверной совместиться. Но не дрейфь! Если только тебе страшно – можешь идти вразброд: когда все чуть левее, ты – чуть правее. Но может быть именно там бездна и поглотит тебя: если и не первым, то и не самым последним. И вообще, что за паника – сказано же – репетиция!
- А что бездна, - чуть запричитал один махонький то ли сосед, то ли мужик-восемь-бед, я вон как-то вызывал под комнатной люстрой миссию их нло. Оно как раз в ту пору оранжевым светным облаком мимо дома летало – от заката до рассвета. Аж глаза жгло. Ну, пекло так день, второй…
Я и не выдержал, решил срочно явить себе под лампу из представителя, чтобы дал разъяснение, мол, что толком и как… Вот и встал строго под люстрой, правда, принял малёха и телепортации жду. Но тут что-то не заладилось. То ли их портальный шлюз меня не заметил, то ли что иное, но чувствую, меня словно под той люстрой расшмякнуло, а внутри меня сущность образовалась – хоть внешне невидимая, но тяжёлая, а я словно заглотнул в себя этот самый портал с тем самым представителем.
И он к тому же словно в скафандре. Стоит во мне не колышется, а я не дохнуть, ни шага в сторону сделать… Но тут тёща вошла и люстру для чего-то включила. Видите ли, ей тоже показалось, что я не один, а стоют с соседкой в обжим… Ну лампочка надо мной и взорвалась. Сперва одна, а затем следующие две по порядку.
А сам я рыхлым овощем прямо под ноги одуревшей тещеньке рухнул. Весь ватный, и почти бездыханный. Помню, ведерком воды меня окатили, а вот что инопланетный скиталец мне при этом сказал, уже толком не вспомню. Но оранжевый корабль из зримого пространства над нашим домом исчез…
- А впрямь, а что он тебе такого сказал?
- Ну да, прямо здесь тебе и скажу…Этого не скажу, а короткий алфавит, пожалуйста. Абевегеде-жопа-чешеце!
В толпе послышались смешки с пересмешками:
- Эх, ты –Энке анунаки… Они ж к тебе с Альфа Литровки за пацакой гонца присылали… Адам ты наш, колонический, столб соляной…
- А почему соляной?
- А потому что обоссался ты, дядя, и оттого их гонец от запаха нутра твоего мочевого угорел нах… Оттого и воздвижился… на винами.
- А я помню?
- Ну да… Темное время суток…
- Не-а, до темноты до края бездны нам не добраться – как-то невпопад возразил всем в строю разводящий…
- А мы и не пытаемся, - соглашаются жизнью подконвойные. – Прежде до коммунизма так и не добрались, чай, и до бездны, по привычке, тоже не дойдём.
…Так и идут, словно кто тянет к бездне магнитом. Кто слова, кто полслова, кто два… И никаких деяний. Полнейший благостный похуизм. Нас предали, нас обкорнали, нас обездолили.
Вдруг один в сердцах говорит:
- Водка не то чтобы брала, она меня извечно в придорожье бросала, а бабы предавали, а дети – сволочи…
- А сам ты по жизни придурок…
- Придурок, не придурок, но, помнится и со мной от этих серых мерзкая беда приключилась. Был ещё моложе, надёге куда как более доверялся. А тут – не пить, не жить. Бабы хочу. Чуть не вою. А за стеной не то, что бы чужая квартира, а кажется мне, что как бы свою, но несколько запредельная, и как бы зеркальная… Те же стены, но из других материалов – более древних, более прочных, а между комнатами в припотолочье мягко-бархатные коричневые от времени гардины. И там всякие столики на высоких ножках для писаний литературных – секретеры с комодами и бомбаньерками, гусиные перья, вязкие ягодные чернила и она. Не ходит, а летает… Уловить ни форм ни запахов просто невозможно, но чую – восхитительна. И так уже не однажды. Чуть засну – тут же к себе приглашает, хоть ничем и не подчует и веселий не предлагаешь. Говорит только как бы без слов – и я твоя, и квартира твоя, и в квартире – наследственное.
Но только очнешься от сна, даже без шубы подкожной. Холодная – голый бетон с дешевыми обоями сверху в оранжевых меленьких цветочках на дрябленьком желтом фоне. Чем не взвыть… Особенно одному так, на диване. Со рта – перегарище, из души - и того хуже. Вот и востребовал я её к себе. Мол, у тебя-то я, дорогуша, уже как бы бывал, вот и ты ко мне явись, да не бабищей, а бабицею обернись… Однако, то ли не то пожелал, то ли трудности межсезонного перевода, как вдруг со стены во мраке двинулось ко мне весомое, но незримое чудище. Идет, по половицам локомотивно пыхтит, хотя и половиц-то в наличии нет. Один дохлый линолеум.
И всё же дошло это амбальное опудолище до дивана, объёмом в три отпетые тётки и присело на краешек дивана. Тут уж и диван в реальности подломился и несущая верхнюю ткань, струженная сосновая балка треснула. И тут, бац! Свет в окно. Нездешний, хоть и совсем ослабленный всеми этими инопородными вызовами. И голос: Не проси! Ничего не проси! Само пришло, само уйдет. Ничего не прости, и впредь Это не вызывай. Оно по иным законам в мире своем застенном - вечно движимо, а ты словно ЭТО рассек, и теперь осколок этого твоим вызовом мается. Если что испросишь, начнёт твою квартиру крушить до полнейшего разгардияша.
- Видно, мужчина, это ангел-хранитель твой к тебе добирался. И что же дальне…
- А что дальше. Село оно грузно, повеяло холодком, не то что бы жутким, но крепко прохладным. Но при этом квартиры не выстудило, а стало ожидать от меня самого то ли действий, то ли поступков всяческих. Но я не то чтобы в нирвану нырнул, но ушел в полное недеяние… Точно, как дзен-буддист. И оно это почувствовало и оттого как-то неловко встало и вновь в стену зашло… Диван, конечно, так и не пришел в прежний порядок, но и, то еще хорошо, что так и остался для сна не шибко счастливого одинокого человека...
- Ой, ёй, как жалостливо, как печальненько. Все вы здесь несчастливцы туевы. Оттого и к бездне идем. Может быть ещё и сталинскую придорожную нам стоит запеть? И ведь запоем же. Потому что при таких мужиках-красавах и бабы дуры!
Дура, дуда, дура я - дура я проклятая.
У него четыре дуры, а я дура пятая!
(ожидайте продолжения репортажа Национального исхода в Бездну)
Комментариев нет:
Отправить комментарий