Веле Штылвелд: С боку припёка, часть шестнадцатая

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть шестнадцатая

Ирина Диденко: Графика

Ещё одним участником нашего киевского еврейского кагала была моя еврейская прабабка Эстер-Фира-Эсфирь… Почему Фира? Потому что Фира – это Эсфирь, а Эсфирь – это и есть царица Эсфер она же Эстер, она же еврейская Василиса Премудрая. Вводные обязательны, иначе народы так и нее пойдут друг дружку и останутся друг от дружки в тихом недоумении. Царица 

Царица Эсфирь спасла еврейский народ в пору, когда злобный царедворец Аман послал в каждый еврейский дом погромщиков. И тогда царица Эсфирь упросила царственного супруга – на один только день – позволить евреям взять в руки оружие и убивать врагов на пороге своего дома. 

Теперь Книгу Эсфирь читают в начале каждого Нового еврейского года, а из всей этой истории проистекает народный праздник Пурим. 

Однажды, во времена Леонида Макаровича Кравчука, мои школьные приятели – русские и украинцы подогнали к моему дому такси и повезли меня и мою – ныне покойную – мать в Бабий Яр. Там стояли – президент Кравчук и великий еврейский актер СССР Иннокентий Смоктуновский, в то время уже умиравший от ещё военного туберкулеза. Так я увидел в едином пешем строю украинского Политика, и мирового Актёра... 

Они оба поздоровались с моей матерью... Это был 1991 год... Все шли по ступеням... Смоктуновский – в сером кашемировом костюме с красным платком в нагрудном кармане. Когда он кашлял в свой красный платок, то отхаркивал в него кровью... Бабий Яр и поныне отхаркивает кровь... украинцев... Поскольку они ещё не до конца осознали содеянного... Но в те  минуты мне казалось, что межэтнический мир в стране, несмотря на крайне черносотенные майданы, непременно тронется с места... Но, увы, этого не произошло.

Что тихо возмутило уже в 2020 году? Ни одно провластное СМИ всю первую половину дня не проронило ни единого слова о жертвах Бабьего Яра. Ждали явления президента, а в это время в 1941 году с 10 часов утра уже шли массовые расстрелы! Вы понимаете цинизм подобной извращённой памяти? Есть вещи, которые должны и в новые времена оставаться надсистемными... 

В нашем непростом мире просто нельзя быть манкуртом, кто бы ты ни был... Так что растите в себе Президента и вместе с ним идите на траурное поклонение...

И теперь, я жду... возмездия! Те, кто обрёк меня на это ожидание, напрасно надеются, что я начну действовать, противодействуя им. Не дождутся. Сама система имеет чеку. Выдерни её, и она рухнет. Поиском этой воистину действенной, но страшной для системы чеки заняты многие, а я её не ищу. Она у меня в руках…

А хочется, блин, писать тёплые светлые сказки. Ведь, настоящих сказочников на Земле так немного. И для этого не нужен никакой грант. А что – до чеки… То она, как говорится, рук не жмёт. До времени не выпущу... Я ведь сам по себе. Но с чекою от системы в руках. Вот так!.. Почему не слышу гомерический хохот, сардонический окрыс или – хотя бы – жидкие аплодисменты. Да, я гениален, но жить-то надо... Вот и существую... де-факто… Кто я? – Украинский народ!

Моя прабабушка Эстер в 1918 году танцевала на киевской «жабе» – историческом танцполе дансинг-вальс с молодым немецким офицером Куртом. В ту пору они – едва не поженились... А ещё в жизни Фиры были: и рано ушедший законный нэбах-муж с уже подзабытым мною именем Иосиф  Вонс, и второй гражданский муж Семён Палиновский, который так и не успел расписаться с Фирою до войны. А Сталин дал приказ вывозить в эвакуацию только сталинских евреев…И Палиновский остался в Киеве.

Кто же они – эти сталинские евреи? – Семьи военнослужащих и сотрудников органов. Палиновского не вывезли. Были у Фиры Эстер и двоюродные сёстры – кузины, и троюродные – мишпуха – с мужьями и дочерьми... Род был рецессивный, сплошь женский... О мире молил! После множественных погромов и Гражданской войны.

Работа Валерия Галайко, посвящённая памяти Холокоста ужасает – пылают в пространстве и опадают маленькие звёзды Сиона на фоне всепоглощающей горящей кровавой свастики…  Авторское название этой работы – Тени Бабьего Яра... Странно и страшно... Варшавское гетто отображено в мировом изобразительном искусстве, Бабий Яр – нет!.. Тема невыгодная... Ни тебе – козаков чубатых, ни – от+аманив гучных... Однако, в Бабьем Яру расстреляна и прекрасная украинская поэтесса Олена Телига…

В Бабьем Яру погибло тридцать четыре представителя моей многочисленной еврейской мишпухи. Одного из них помнит весь еврейский Киев. Он был преподавателем по классу скрипки в Киевской консерватории. Когда колонны обреченных вели в Бабий Яр, он вдруг на скрипке заиграл Бартока, а затем Мендельсона. Нет, он не играл фрейлакс или «семь сорок». Он был почти музыкальным академиком. У него была жена – кузина Фиры (Эстер) и три красавицы дочери, которых раздели – и ша! - не глумились – немцам не позволялось  публичной близости с еврейками – а много снимались – в эсесовских формах на фоне удивительных женских тел представительниц древнейшей земной нации... А затем их расстреляли.

Готоню, прежде всего – покарай родами сателлитов фашистов, всех тех конвоиров из украинцев за то, что именно они умели задеть за живое. Я десятилетиями собирал показания очевидцев.  Это не были представители дивизии СС Галичина и Настингаль (Соловейко), а такие себе бывшие красноармейские украинцы из Киевщины, Житомирщины, Полтавщины, Черниговщины, сломавшиеся в Житомирском концлагере для военнопленных... Вот почему сегодня я не пошёл в Бабий Яр... Я остался дома просто скорбить… 

После армянского этноцида 1915-го года многие армянские старики вновь стали отцами, чтобы восполнить армянскую популяцию. Их благословляли православные армянские патриархи и священники. После еврейского Холокоста в синагогах разрешили браки между двоюродными родственниками. Мои бабушка Хана и дед Наум были двоюродными братом и сестрой. Они вывезли свою дочь Аду в США. Сегодня в Чикаго подрастают уже её внуки – мальчик и девочка с двойными, как принято в западных странах – при разных религиях родителей – именами: Джон Патрик и Кэтрин Мария. Брак фиксировали ирландский священник и иудейский раввин. Мы здесь, в Украине, очень далеки от подобной цивилизованности, и оттого, бытовой антисемитизм в крови у безродных слоёв населения просто зашкаливает...

29 сентября 2020 года при открытии стел в Бабьем яру пела украинська дивчинка на еврейской могиле размером более чем 100000 невинно убиенных евреев! Меня взорвало! Должен был петь еврейский ребёнок! Самый охраняемый в еврейском доме – мальчик! А дивчинка своё еще споёт, но – не сегодня! Готоню, но почему я оказался так прав чуть более чем через два года? 

Это кощунственно! Мир, слышишь? – Ведь они не покаялись! У меня комок в горле с 1966 года, когда меня, двеннацатилетнего еврейского пацана, всю ночь пытали украинские мальчишки! Мир, слышишь?! Они не покаялись!

Судный день, когда Гашем должен был решать судьбы грешников по-своему жёстко перечеркнул немецкий фашизм. Затем в Киеве их вешали – эсесманов – на майдане. Поставили поперёк площади 11 полуторок и на каждой установили по виселице. Трупы долго не убирали. Их обгладывали вороны и о том мне рассказывали киевляне старшего поколения... О тех, кто на стороне гитлеровцев вёл учет расстрелянных в Бабьем яру евреев, мне стало известно в 1976 году, когда замминистром ЦСУ стал полицай из фашистской Киевской думы, который только учитывал имущество расстрелянных… 

Увы, процесс национальной дефашизации в западных землях так и не прошёл. Я слышал их на майданах... Я понимал, что именно об этом скажу я – украинский неформальный, но известный в мире писатель Веле Штылвелд... Украинский русскоязычный автор десятилетиями пишущий на... еврейские темы... Так сегодня окрестили меня и "свои", и "чужие"... Ведь именно сегодня всем вместе нам надо что-то менять. 

Многие нынешние раввины – даже не выходцы с Украины. Многие львовские профашистские лидеры не имеют украинской гражданственности. А между ними – память навсегда утихшего кровавого Бабьего Яра. 

Многое я украинцам никогда не прощу. Но вот – дети наши и внуки должны реально на себе, на своих судьбах рано или поздно ощутить акт межэтнического примирения. А пока, сегодня, я за стойкую культурную сегрегацию, потому что еврейская культура в Украине непременно и независимо должна развиваться.

И – без оглядки на то, что подумает тот или иной этноукраинский чиновник от нынешней недокультуры. Ибо сегодня, ещё – не день примирения...

P.S. Так случилось, что последние репетиции наших поэтических ноябрьских циклов мы репетировали в старинной киевской квартире на Урицкого. Шли бы все пришлые националисты к черту. Ведь у них не  лады с культурой, особенно с витыми венецианскими стульями, такими же как в кафе у памятника Швейка во Львове. Венецианские стулья тут и там... Вычурно литые в Киеве и во Львове. А ещё смерть смотрительницы Киевского Дома актера Екатерины, которая и через годы в нас точно узнавала поэтом. В ту пору весь мир был пронизан вычурными витыми венецианскими стульями из орехового дерева и светло коричневыми сидушка́ми, на которых ещё сидели простые киевские, черниговские да и львовские поэты. Очень разные, очень этнически обособленные, но в ту пору ещё очень родные… На таких же стульях в Праге сиживал Иосиф Швейк и мы с ним пивали здесь, там в нашей общей Европе по доброй пинты пельзенского пива, да ещё там же на тех же витых венецианских стульях в итальянском Римини нам подавали горклый горячий миндальный шоколад. Мадам, вы туда не заходили?

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть пятнадцатая

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть пятнадцатая

Ирина Диденко: Графика

Мало кто исследует природу советских интернатов шестидесятых-семидесятых годов прошлого века, ведь для этого конечно существует такая научная дисциплина как теория педагогики. Но я вам скажу, чисто по своим ощущениям, для тех, кто уже начал читать моё произведение «Сбоку припёка» и кто уже столкнулся с тем, что сразу после смерти Сталина возник период, когда стали закрываться притюремные школы-интернаты для детей инакомыслящих и врагов народа.

Здесь всё дело в том, что за годы «сталинизма» эти интернаты сформировали целый подкаст «сталинских» педагогов, всяческих Макаренко, которые были способны работать с «матрицами»-детьми, из которых с рождения лепили оттиски советских рабов, и которым об иной модели демократического человечества никто правду не говорил, как и о том, что было создано в двадцатом веке в области воспитания советского человека. Всё это воспитание было направлено на репродукцию человека особой советской породы, чему способствовали раболепно услужливые тоталитарной системе мишурно мелкие сталинские педагоги, которые остались такими и после смерти вождя.

Все эти последователи Макаренко воистину были крушителями простых человеческих судеб. Потому что они и задержались в советской педагогике ещё лет эдак на двадцать  и  стали старьёвщиками умов  потенциальных духовных титанов старыми таранами по утилизации человеческих душ. 

То есть, что тут главным было то, что ни одно событийное шоу в поры политической оттепели не имело чётких контуров окончания вчерашних тенденций, и поэтому и совок сегодня всё ещё доподлинно жив. И только не парьте мне мозги про нынешний страгл между мовой и языком, потому что и на мове, и на языке  всегда найдутся свои собственные карапутины или Владимиры Яворивские…

Но речь сейчас идёт не о них, а о том штате педагогов, которые  лет двадцать пять скрупулезно тиранили украинское общество, украинскую школу и украинский социум.

В ту пору, ещё когда были ВУЗы, это они подготовили модель переходного украинского человечества, в которой допускались все прошлые подлости совка, которые нам приходится расхлёбывать до сих пор. Поэтому сегодня существую не только я со своим видением мира отличным от узконационального…  А и все мы, прошедшие через эти проклятые жернова времени, имеем и свои миры, и свои страдания, и свои трагедии, и своё видение того, как это избежать завтра. И если даже всем нам позакрывают рты и не дадут сказать нашу горькую правду и высказать нашу невероятную боль, то  мы получим новое поколение уродов - юродивых и уродцев...

Что делало советские интеринаты в областных и республиканских городах совка подобием закрытых зон, так это встроенные в структуру интернатовских городков отдельного корпуса, здания, флигельков для пед- и техперсонала: сотрудников важных и дефицитных сервисных специальностей, состоявшие из внутренних служебных кубриков и квартир. Иногда даже молодые специалисты могли претендовать только на подобные кубрики, но не квартиры. Хотя и те, и другие выходили на общие гулкие коридоры, как во всех подобных сталинских общежитиях. 

От "работяжной" общаги данные служебные помещения отличали только их особые правила, привносившие в общую чопорность и даже подобострастность в эти часто полубарачные помещения, пусть даже порой и с кирпичными стенами. Именно в подобных общежитиях и жили прежде немецкие кап+о и надзиратели многочисленных концентрационных лагерей смерти, только с той разницей, что даже тогда эти сервисные городки отделялись от общей зоны интернирование несчастных и строились чуть поодаль от бараков обреченных на смерть узников тогда как совок не позволял этого даже для своих преданных сатрапов и надзирателей, не оставляя никому из слуг системы даже мелких житейских мелкой на хоть какую-нибудь  обустроенность, что делало этих системных спецов даже вне рабочего времени такими же узниками большого ГУЛАГа, за что  все эти педагоги и прочие ценные специалисты были напрочь глухи к интернатовским детям в свое хоть какое-то не рабочее время.

Поражала и позиция мамашек невольных интернатовских узников хотя бы в области тех же вещевых аттестатов. Ведь в интернате на каждого воспитанника была заведена особая вещевая карточка, где отмечались все выданные каждому из них и носки, и чулки, и девичьи ночнушки, и мальчуковые бязевые кальсоны, и колючие унисекс вигоневые пуловеры, и клетчатые всесезонные рубахи в зеленую и бордовую клетку…

Но особой песней была сезонная обувь, особо для старшешкольников и старшешкольшиц, которую регулярно и много разворовывали. Ведь обувка в ту пору не доставало многим. Я накануне написания этого текста посмотрел на Фейсбуке малоизвестный исторический стрим: «Колхозницы на киевском Крещатике» в 1957-ом году! Все они были весьма тощие и даже невольно сказал бы с очень красивыми телами   социальных дикарок. Именно дикарок, потому что прямо на Крещатике все до единой они снимались хоть и в вполне опрятных ситцевых платьях, но без обуви! На ни одной из этих  девушек и молодых женщинах не было обуви! Дюжина украинских красавиц щеголяла по киевскому Крещатику босо! И при этом их лица светились, правда, постными, но самыми настоящими не постановочными улыбками!!

Вот почему,  когда среди зимы в силу возрастных трансформации окончательно прохудились мои в ту пору очередные прошлогодние ботинки, вместо очередных зимних ботинок мне внезапно достались рыжие балетки на картонной подошве, которые я сносил практически за две недели того забытого февраля, чем и закрыл свой шмоткис-аттестат, в то время как мать моя Тойбочка зычно потребовала от интернатовской администрации:

«Выдайте сыну нормальные зимние ботинки! Я вам за сына и за это регулярно плачу!» 

И здесь уже речь шла о суммах катастрофически смешных, поскольку с первого до шестой класс мать платила всего  пятнадцать рублей, тогда как другие родители могли платить и восемнадцать и двадцать два рубля, и даже двадцать семь или тридцать два рубля за своих практически брошенных на попечение совковского государства обездоленных родителями чад…

Только начиная с шестого класса и уже до самого выпуска мать стала платить по восемнадцать рублей… Комплектовщица швейной фабрики с зарплатой  в восемьдесят рублей в месяц сама она практически голодала. Коммунальные платежи за однокомнатную квартиру без телефона в ту пору ей стоили от десяти до пятнадцати рублей. На прочие деньги ей надо было и самой что-нибудь кушать, и одеваться, и содержать меня на каникулах и в выходные. Для её, с материальной точки зрения, это было ужасно, как, впрочем, и с моральной  стороны дела, и оттого она очень часто сдавала меня своей матери и отчиму, которые были традиционной еврейской семьей, в ту пору в которой регулярно избивали полотенцами мою непутевую тетушку-старшеклассницу. В отместку Идочка всё время орала: 

«Не бейте меня, и застрелитесь оба одним патроном!»,  на что Наум смачивал все новые и новые вафельные полотенца, связанные узлами. Порой их было три: на первое, второе и третье…Старый ГУЛАГовец, он не мог быть ангелом, хотя и бил Идочку крайне редко, но зато очень часто охотился за ее юркой фигуркой, норовясь шлепнуть мокрым вафельным квачом кухонного полотенца по ее розовым ягодицам. Но эти ягодицы обычно прикрывал старый халатик, а Идочка не только умела ловко им прикрываться, но и упрекать отца за сношенный его вид и бесформенность, и дедка Наум после подобных экзекуций обычно шел прикупать ей хлопковые «бумажные», они же фильдеперсовые чулки. На другие - фантазии ему не хватало…

То же было и с носками, нижним бельем, и теми же халатами узбекского производства… А вот о косметики и речи не могло  быть. За косметикой разгоряченный Наум обычно отправлял свою капризную дочь на фронт к маршалу Жукова, от которого когда-то сам  он заслужил благодарность. Но, как видно, подобной благодарности Идочка так и не заслужила, и потому прикупала её на деньги от завтраков: то цыганскую помаду, то такую же недорогую иранскую пудру от местных киевских иранцев, чья колония образовалась в городе еще со времен высочайшего соизволения русского царя Николая Второго, который, таким образом, спасал в Киеве древних заострийцев… Но те, как видно, никогда не обрабатывали земли, и оттого в советские колхозы не рвались, а просто почти праздно ошивались на городских улицах и в весьма сомнительных переулках ворожками, сапожниками, кулачными бойцами и цирковыми атлетами. Что до косметики, то делали они ее из рук вон, отчего баба Ева и дед Наум регулярно отмывали Идочку от подобного жуткого макияжа до розовощекой мордашки. И тогда дед Наум тут же шел мочить очередное вафельное полотенце. 

- Застрелитесь, -  непременно звонко со временем звучало на всю Красноармейскую,и жизнь продолжалась…

Юрий Контишев: "Забытые поэты", текст совместно с Веле Штылвелд

Юрий Контишев: "Забытые поэты", текст совместно с Веле Штылвелд

Убит Осирис. старый птицелов

не стал пророком, просто прослезился.

так много в мире лжи и подлых слов -

как-будто в грязной луже отразился.

Откуда вы, пустейшие слова,

в родном знакомом жизни закоулке,

когда вокруг проклятая война,

куда ни ткнись - разруха и разлуки.

Там умирает прошлое моё,

а с ним - давно любимые поэты,

что вышли в неприятье-забытьё,

но для меня они - судьбы портреты.

В их барельефах стынет рыхлый гипс

созвучий, защищающих поэта.

Чуть тронь струну и умирает иск

всех тех, кто верил в чудеса завета.

Что им мешает быть самим собой? -

какой-то бог не-Киевской Руси,

который вместо вещего - любовь,

вовсю горланит - Гойда! Гой еси!

Уж лучше бы он помер и притих,

глядишь, поэт нашёл бы свой приют.

не продышаться там, где лютый рык,

и где орала на мечи куют.

В немецкой кирхе празднует страна

китайский новый год наоборот:

украинская мова, русский мат,

а на земле их - собственной - война...

Веле Штылвелд: Спазматический приступ с ментиком

Веле Штылвелд: Спазматический приступ с ментиком

Ирина Диденко: Графика

Вчера не смог спокойно уснуть был спазмический приступ. Голова начинает давать привычные сезонные сбои. Вырубило от боли.Это давануло давление. К утру устранилось, но не спится. Попустит... И снова будет доброе утро! Жизнь продолжается, а спазмический приступы у меня с 1975 года. Старый грешник. Двухгодичный итог советских армейских казарм ощущается почти пятьдесят лет… Вот такие они спазмы с совковым ментиком....

Пишу новую нф-ку о планете насекомых... Исследую тему, так ли, что в религиозных системах муравьев мы являемся богами?

Полил сильный дождь. Зима таки. Возможно, к врачу не поедем. А к 15 00 в церковь. Вино уже неделю не пьем. Ощущение, что месяц проходит  впустую...  Депрессия... Опять, хочется выпить. Хотя бы пива… Ну, посмотрим. Вчера отремонтировал настенные часы с кухни. - возился.три часа… Поставил механизм от маленьких ненужных часов, а стрелки приклеил большие, смазал маслом оси. Заработали. Фены, утюги, кофеварки, лужу паяю, чайники починяю, никого не трогаю. Со Львова еще друг не выехал, жену лечил, еле спас. Книгу уже в чемодан положил.

И вдруг вспомнил, как решалась дилемма в известном анекдоте. 

- Кого зарезать? Рыжего гуся или черного? 

- Рыжего.

- Так черный скучать будет. 

- Тогда черного.

- Так рыжий скучать будет.

- Ну, и хрен с ним! Пусть скучает…

Для начала не густо…

Должен появиться какой-то герой в этой муравьиной истории. Возможно, фиолетовый, доисторический. Который был заморожен в недрах глубокого ледника.

Он вышел на поверхность, посмотрел на все это безобразие, и решил делать бизнес: продавать оранжевый пигмент для черных.

В процессе отметил для себя, что предательство и подлость черных - беспредельна. Оранжевые его тоже ничем не вдохновляли... Короче, скучно ему стало, решил снова уйти в ледник и уснуть, как минимум, на пять тысяч лет.

В прошлые разы, когда он просыпался, конфликтовали красные с зелеными. А до них был конфликт синих с коричневыми...

А вот ещё о вечной борьбе рыжих и черных на планете Земля. Правда не муравьев, а людей…

В киевском интернате в 1968-69 годах классная дама, кстати, многократно мне говорила:

- Ты юде! А все юды - предатели!

Мои четверо внуков и внучек из Израиля навсегда знают, что Украина - это не их страна. Ты понимаешь, о чём это я? Разве не о том, что для осознания горьких истин не надо ездить за океан. Но ты большая умница.

Но почему-то  есть те, у кого  перемещения в пространстве - это в крови и это здорово. Мы же временно в домоседах. В семье есть очень пожилые… Не оставить одних, не бросить плюс война. 

Мне даже снился марсианский сон, что нам предстоит длительная поездка по  поверхности Марса в Сидонию на местном экскурсионном автобусе.

Сначала всё идёт ничего, но вскоре людей в экскурсионном автобусе начинают заменять их проекции… Одного, двух, всех… И мы доезжаем до пирамид в полном одиночестве: только мы одни и проекции так и не доехавших.

А что до планеты муравьев, то тут во какая заморочка. Черные и рыжие муравьи на планете живут доменами, как в запрограммированной магнитосфере: здесь клан рыжих муравьёв, там клан черных, и так бесконечно. Естественно, они враждуют и между ними все время идут неравные войны. В победителях непременно рыжие, побежденных черные… И о горе побежденным….  В плен их никогда не берут, и тут же истребляют на поле боя. Единственно с тем, чтобы захватить их личинки в качестве трофеев. При этом захваченные в плен трофейные личинки первейшим делом тщательно орошаются ферментом рыжих победителей. 

Вот почему рожденные в плену черные муравьи уже от рождения рождаются с изменённой рабской психикой, и в соответствии с ней служат рыжим рабами до самого последнего вздоха. Прибывали на планету всяческие миротворческие миссии, пока не разделили планету на три равные зоны. Треть территории закрепили за рыжими, затем насыпали огромный земляной вал и поселили за ним свободных черных муравьев, и только за тем после ещё одного земляного вала генноизмененных раболепных черных, рождённых в неволе…

С тех пор на планете пошла бесконечная очередная война рыжих да черных, да к ней черных да черных - независимых и рабов. И с тех пор эта бойня превратилась практически в непрерывную, а у инопланетных миротворцев просто навсегда опустились руки. Особенно после того, как отряды черных рабов прорвались на земли своих поработителей угождать своим старым хозяевам. Но попав под эгиду рыжих муравьев, они перестали воевать с черными независимыми муравьями, поскольку те стали им просто не интересны…

Прошли тысячи лет и на планете остались только рабы, поскольку рыжие захватчики переместились на другие планеты, а независимые черные муравьи отыскали и для себя некую планету обетованную... Грустный, казалось бы, эпилог, но вполне очевидный.

Да вот что ещё… На новых планетах агрессивных рыжих навсегда поработили зелёные да  синие даже не муравьи, а "муравлики" и превратили их в грошевых наемников, которые и по сей день дерутся друг с дружкой до полного и окончательного истребления за одни только ментики синие да зелёные….

А вот истинные чёрные муравьи это словно настоящие украинцы, люди навсегда выбравшие свободу. Хотя очень часто Интеллектуальные украинцы словно  окопались в себе. Они больше не говорят вслух, не высказывают свое собственное мнение, не становится на защиту общенационального духовного полиэтнического мира, многие почти безропотно примеряют на себя уже не одну, а две гребёнки: одну "суто" национальную и вторую - пост имперскую.... Ни одна из этих гребёнок не есть истинно украинской.  Потухли и ушли в песок вчерашние болтуны, К тому же многих из них просто пересажали из-за их нелепой алчности, которой они хотели подменить хотя бы минимальные духовные поиски. Украинский мир замер. А значит, он готовится к прыжку, а прыгать в сторону уже не получится. Там, в стране что-то происходит, и куда я с ним отныне  и присно?! 

Да кто мы такие, и что  там у нас внутри. Вот почему многие возвращаются облыженными из Европы или остаются там умирать в пёстрых изношенных косоворотках европейского кроя. Западному миру не нужны новые несчастливцы, он едва-едва со своими справлялся... 

Я бы советовал всем украинцам рано или поздно возвращаться в свой дом и просто дать каждому жить по своему пониманию, обретая под ногами свою собственную землю и брать в руки свою собственную планиду.

Юрий Контишев: "Пока нет покоя", авторская песня

Юрий Контишев: "Пока нет покоя". авторская песня 

Пока нет покоя

и образ жизни не совместился с образом смерти.

хочу надеяться, что я погибну не от перепоя,

а в пульсе последнего боя,

                                и в эру метро мезозоя

я снова  втиснусь  не птицей, не дикобразом,не йети,

а чутким индейцем из инуитов или креолов с Чилоэ

 - соседом янко-вским ковбоям.

                            А птеродактиль по имени Зоя

станет кассиром из политена эпохи застоя на табурете

из самого нижнего слоя от стирки полиэтилена и сплетен

- бабусей балбеса изгоя.

                            И бесы, о ней беспокоясь,

пристроят  к её домострою потребность креститься в посту и в диете,

пока на скелете  без иммунитета не будет протьмы и просвета -

и песнь её спета.

                А я напишу у прибоя 

Индейского моря  потомкам прошедшего дикообразного века куплеты

для оды  о том, как здоровому образу жизни мешают здоровые смерти...

последнего боя...

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть четырнадцатая

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть четырнадцатая

Ирина Диденко: Графика

Все мы и всегда до самого последнего дня ищем соосные нам миры... Но где их брать а ситцевых-то рядах с рожей заумной?!. 

В нас зашиты социальные Коды долженствования, и никто уже не способен их уже не отменит. Врага надо уничтожать и только потом записывать в святцы, дескать враг был сражён, посрамлён, поражён, истреблён и наказан. И в том сильна духовная Вера предков.

Каратель еврейского народа Эйхман в 1947 году был доставлен в Израиль в бронированном стеклянном колпаке, привезён в суд, осуждён еврейским народом и повешен! Во время казни на рычаги виселицы нажимали два палача. Но, поскольку у евреев исторически не сложилось с карателями и палачами, то один рычаг был ложным. 

Карал народ… именем Гашема... Запомнилось всем, что эта жалкая личность Эйхман страдал неточно подогнанными зубными протезами и хлебные крошки после еды причиняли ему неудобства. Лучшие стоматологи подогнали ему зубные протезы, и только затем народ повесил его! 

Украинские литературные грантоеды третье десятилетие явно удовлетворены сетевыми нарезами, блогерскими убогими хуторками там, где на мощном литгумусе давно мог бы быть создан мощный блогерский, к тому же – единый литературный пласт, проповедовал который я ещё в начале 2000-х годов. 

Сегодня идеологи подобного форменного безобразия уже начинают разворачиваться радарами в сеть, прежде – привычно, чисто по-советски, придавив её всяческими Х-лучами всегдашней неприязни к инакомыслию. 

Даже вчерашняя неформальная литература уже как бы обволакивается ризами из всяческого окрестного дрантье-папье, мол, были и такие, но потому и не жрали грантов, и сами литературу кровавили... Ну, что я вам скажу, сволочные ли – или просто – непутёвые хлопцы – засрали вы моё прошлое напрочь! У вас была и литературная власть, и суждение общественное, вами спровоцированное, и бабло, и челюсти ваши сыто и много жрали... И коньячины было выпито с цуйкой без меры. И чуйка у вас был лакейская…

А вот из моего нутра, напрочь литературного, прет вечный Иван Котляревский, и оттого у меня в душе столь ранима ткань повседневности. Где вместо заслуженной к вам неприязни, только и отыщется заслуженный Вами гротеск.  У нас литературная вязь, у вас вчерашняя – яро злопыхательная – грязь!   А что будет завтра с нашими детьми и внуками?!. Становитесь мудрее, плиз -"будь ласка"! Консолидируйтесь... 

Я совершенно спокойно десятилетиями переношу угарный националистический заговор молчания, и точно знаю – при таком ко мне отношении теряют все. Ни одной украинской литгруппы на ФБ я никогда не поддерживал. И, кстати, задайтесь банальным вопросом: кто сожрал деньги на литературу всего прошлого предвоенного времени, и попытайтесь поискать на нём правдивый и честный ответ…В современной Германии подобная моей инаковость питает гений современного украиниста – романиста, поэта, переводчика и евроромантика Юрия Андруховича, которого регулярно издает только Германия по литературной квоте отведенной для нацменьшинств. 

По таким же квотам издаются украинские писатели Чехии и Португалии, и почти антисемитские канадийские гранты, которые давно и прочно исказили реальное зеркало видения межэтнических отношений в нашей стране, хотя механизмы этно- и духовной инаковости хорошо и правильно регулируются и оплачиваются в современной Европе, а четыре процента авторов, издаваемых в Германии, ежегодно непременно должны иметь свою собственную самобытную этническую нагрузку при тиражах своих книг. 

Все украинские литгруппы на ФБ, в  условиях навязанной сегрегации, становятся мне безразличными. Как минимум, все до единого многочисленные мои произведения просто не обслуживаются современной украинской литературной критикой.

Сам я серо-зелёноглазый, то есть глаза мои - не еврейские Я всегда интересовался: а чьи это глаза такие мне достались... Перевернул тысячи сетевых пабликов, прежде чем оказалось давно и прочно известное, что предки мои - польские аристократы со стороны отца, прямые потомки сарматского рыцарства, а те, как бы с боку припека, ко всему ещё  имеют не то скифские, не то тартарские корешки, то есть все они - прямые потомки выходцев с Гипербореи 

Но поскольку сама легендарная Тартария однажды уже погибла где-то между четырнадцатым и восемнадцатым веком, то в веках о ней осталась только история, о которой тоже можно сказать, что и она сама с боку припёка… Об этом же пока молчит и вся мировая история, так что поиск продолжу, хотя ещё неуёмный Александр Куприн замечал, что остатки этого человеческого вида больше всего сохранились на Полесье и в Подолии, то есть в Киевской и Хмельницко́й областях, а вот потомки хазар и сегодня  встречается в Луганской и Донецкой областях... А это сурёзно именно сур... Правда, луганские и донецкие оттиски древних рас крепко смешанны с греками -пиндосами, тогда как коренной гиперборейский оттиск Киевской и Хмельницких областей более прочен... В моём киевском интернате в шестидесятые годы девчушек 13-15 лет с зелёными глазами просто обожествляли из них чаще всего получались хорошие дипломаторши произведения Леси Украинки «Лисова писня». И вот здесь могут всяческие нюансы и оттенки искомого…

Тогда как народный идиш оттенков не меняет. Во главе угла – извечное:

– А гой кесар – а поц агрессор... – В переводе не нуждается. Вы скажете, что это не совсем ласковый язык. А три десятка лет орать по любому окрестному поводу одно только:  - Ганьба! – это ласково? Да, народам Киева пора причесать языки, но оставаться собой. И научиться смеяться...

У украинского, по нынешним меркам, поэта и публициста Сергея Чиркова есть – и обо мне – одна особая неприятная строчка: "долаючы опир, якый мова завжды чыныть чужынцэви"… Смотрите, сколько сразу противоречий. Меня с детства искушали украинским языком, выбивая им из меня мои столь же древние, и для меня – куда как более значимые – еврейские коды... Земля-то у нас одна – на всех, на всё и про всё, и поэтить, и писать, и любить на неё мы пришли вместе, в одно время… 

Но... Я бы никогда не жил в сторожке дворника, хоть там и стояла метла, которой орудовал прежде сам Платонов… Мой мир – более камерный, более отстранённый, но – ещё как – пересекаемый с украинцами. И вот, среди простых работяг, чаще услышишь за рюмкой недорогого покарманного, что мову не вбывать в бошки нового поколения надо, а плэкаты...

С самого утра написал мне мой  старый армейским друг, с которым мы дружим вот уже пятое  десятилетие:

Доброе утро. Я тоже считаю, что интернат был ущемлением моего права на другое развитие, на другое детство, хотя сестра считала, что это была привилегированная школа. Но, это постфактум. Позже. А сразу после восьмого класса я ушел в техникум, а она в шестой класс железнодорожной школы и задала маме вопрос, зачем ты отдала на в интернат. Мама обиделась и запретила впредь поднимать эту тему. А я считал себя из-за интерната несколько ущербным и всю жизнь зажатым, Несмотря на то, что был и начальником, и директором, и всегда при деньгах. Но это было вопреки. С использованием любой возможности сделать деньги, благодаря служебному положению. Но я много учился, недоедал, работал на двух работах вначале, пока не стал начальником. И как говорил Жванецкий, сколько у государства ни воруй,  а своего все равно не вернешь. И вот я без недвижимости и за рубежом этого государства и в огромных  долгах по кредиту. Хоть и живу в достатке, но... Бесцельно. Хотя, когда на старости лет я оказался без родины, получил те же проблемы перекошенной социалки для стариков. Вот и, сейчас надо бегать по конторам, чтобы отбить счет за вывоз мусора на социальную службу. Одни и те же проблемы - каждые полгода, а то и чаще. Мусорный бак мне насильно всучили, сказав при этом, и что расходы по его содержанию будет платить соцслужба. А он мною не используется вообще, хотя счета шлют уже только мне, чтобы я бегал и переоформлял на социальную службу. Дурдом. А вот не знай я элементарного немецкого языка, взвыл бы…

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть тринадцатая

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть двенадцатая

Ирина Диденко: Графика 

Холодно. Замерзание. Один давнишний литприятель, уважаемый по жизни, публикует фотографии пишущей западной братии – усы, бороды, усища, бородёнки... Фиксаторы жизни, наблюдающие за фрикциями и фракциями, фрустрациями и инкрустациями... Не вопрос – сами не живут или слабо живут, жизнь сквозь себя процеживая словно сквозь  винное сусло. 

Такой себе – литературный сквош. Такой он нынче – литературный аркан… Такое он писательское стариковское кредо… Вместо катания парковых шаров, перебирание шариков под брюшной аркой. Никто не главный, все на равных, почти все отморожены жизнью до белесых бровей. У кого бровушки стрижены, у кого – по-совьи – горгулья. Ожидать от них прямо сейчас ценный продукт – очевидно не стоит. Они – в процессе. Но, когда станут отходить в Лету – будут в качестве прошлых активов являть архивы. Каждый из них только и мечтает: покопаться бы... Только не в своём, а – в сопричастном... 

Эне-бене-ряба – квинтер-принтер-жаба… Отрубить принтера! Читать – и – только читать, не шурша при перелистывании неистово!

Были у меня очень трудные годы, но вот что характерно – фотографий из них сохранилось мало. Почему?.. Знаете, сколько ни говори – «халва», во рту слаще не станет. Сколько ни притворяйся в те годы я значимым и счастливым – время чётко метило меня неким виртуальным ментиком – лузер... Даже – не неудачник, а – Несчастливцы. 

И тогда, любые фото-порывы произрастают в уже всем заметную смазанность и – даже – боль. От напряга казаться. А если даже этого напряга не существует... Одним словом, каждому выбирать некую полосу собственной фотонепрезентабельности, или, сцепив зубы, держаться. Да за примером и ходить далеко не надо. Как-то шли мы с моим литературным соавтором в почтовое отделение: то ли рукопись очередную отправить, то ли бандерольку с очередной публикацией получить. Теперь это не столь уж и важно. Затем хлопнули по рюмке. А затем хлопнулись мыльницей для истории. А затем я эти фотографииполучил. И просто ужаснуля. Ни у меня самого, ни у моего лит приятеля на лице не было даже малейших признаков душ – как его, так и моей собственной. Обе души, словно в пятки ушли, да там и оставались.… На нас смотрели реально очевидные зомби. Жена категорически потребовала: «Убери это из дому, к черту!»… А что черт, он тут же как, Лукавый. Рожу вышкурил и говорит четко: «Беру! Будут эти фотки пропусками на предъявителя… В ад!» 

Лично я в те страшные годы держаться внешне особо не умел... Не вышло у меня это мелкое фарисейство, не получилось... Вот почему, в моём мире, единственный проводник и целитель – Женщина, которая не только не предала, вытащила в жизнь после прямого укола в сердце почти похоронной командой... 

Так что, счастливые внешне фотографии – это огромный труд за – так и не пройденное – вчера, опущенное до времени в некое психологическое подзапретное небытие. 

А вот земным фотографам надо научиться всё таки  натуру, оберегать её, не допускать явных разрывов шаблонов с прежде увиденными – уже в фотографиях – воспроизведённым. Какие ни есть, а люди… Это даже не ижица, а некое милейшее назидание тем, от кого напрямую зависят наши образы и лики земные... Как-то вот так, что ли...

Но в конце шестидесятых ни я – Шкида, ни Колька Чмыхало – Мелкий никакой образности не имели… Подумаешь, интернатовские изгои в рыжих вельветовых пиджачках и почти тюремных ботинках. Правда, Мелкий все же требовал себе кеды, и очень огорчался, когда они дрались. Вот тогда ему и подыскивали кеды всем интернатом. Нет. Не китайские, в ту пору добротные, а наши из окрестных магазинов всяческих  спорттоваров от местной промышленности. По немыслимой цене в девять рублей и семьдесят три копейки! В таких кедах Мелкому не страшно было в воскресные гости ходить, поскольку в будние дни вход поварскую каптерку был ему настрого заказан. В будни он был просто интернатовским второгодником, прочно застрявшим в седьмом классе. Впрочем, и мать моя Тойбочка тоже когда-то в сорок седьмом году закончила ровно семь классов и на год ее определили в домашние няньки, поскольку от  второго муженька бабы Евы дедки Наума родилась ее белобрысенькая сестренка Идочка, моя американская впоследствии тётушка Ада… кем только затем в жизни она мне не являлась…

Между духовным проводником и субъектом обычно выступают посредники. 

Вот и сегодня пришла сквозь сон девочка Идочка: и даже не она, а её бестелесная проекция, но сегодня на переднем плане – это её душа. Рядом с ней в посредниках – в центре песчаных дюн – древняя светловолосая старуха Сивилла. На том берегу пути такой же, как Сивилла, старец – духовный учитель. 

Физически – он более зрел и вынослив. Старость его не давит. Он – в ожидании открыться... 

- Ты только пустыню, душенька, перейди да не замарайся... – обращается старец к Идочке и её старой дуэнье. 

В принципе, пустыня безбрежна и на переход могут уйти годы… А это значит, что на это могут уйти целые генерации жизней многих земных поколений, которые будут проносить на себе бессмертную душу Девочки... Кто как сумеет... И этот Путь древние назовут Сансарой...

Я лежал в тёплой ванне и всматривался в запотевшее настенное зеркало. Видение проявилось не сразу. Первой пришла девчушка-душа с полурасплетённой косичкок, как случалось прежде, обычно перед сном, когда Идочку укладывали спать на перину. Затем, среди дюн явилась седовласая дуэнья Сивилла. Её собранные горкой волосы были уложены тугими витыми кольцами... У ног Сивиллы резвилась игривая чупакабра... Она стремилась превратиться в оленёнка, но – что-то в ней недотягивало... В итоге трансформация произошла в сторону мультяшного двухмерного крокодила. И – только затем – на дальнем горизонте встал высокий худощавый старец. Он будто входил в очевидность сквозь накипающее тяжёлое волнение дюн и срывные над дюнами ветры. Ветры обретали головы злобных Горгон и уже даже не вьюжились, а только сычали...

– Не обращай внимание, но иди. Смелее иди, – говорил старец... 

– Старуха, а ты зачем всё ещё здесь? – строго, но настороженно спрашивал я Сивиллу - Не твои ли это буйные ветры?

- Ветры мои... Но дюны – его... Ты не сетуешь на дюны, а ветры что, они ведь и над дюнами пронести могут... 

– Могут, – говорил старец. Только в том не будет душевных усилий. Ты – ни ветров, ни зверушек не дорисовывай... Ложные они... Подложные – да и только... Просто ступай по назначенному тебе пути…

Ладно, потешу: на днях разговаривал с западными медийщиками. 

Пересекаюсь не первый год и не впервые. Я им любопытен, как особое самоценное явление в условиях черносотенной медиа-обстановки. И вот, говорю им, мол, у нас так просто жить евреям в медиа – давно и прочно не дают, зато создана этно-журналистика. 

– А как вы можете оценить её хотя бы еврейскую часть? 

– Это – от 150 до 600 человек с высшим гуманитарным образованием, со знанием Традиции и Истории своего народа и всего украинского кагала. 

– Так это же у вас – журналистика гетто! 

– Да, гетто, – соглашаюсь я. Есть отдельно венгерское и румынское гетто. 

Когда до них это дошло окончательно – взвыли. 

– А ещё – болгарское, польское... Жить рядом с украинцами на равных сегодня достойны только крымско-татарские медийщики. 

– Это – ужасно, – заговорили ко мне представители польских, канадских, бразильских и американских медиа. Ведь Европа – это праматерик землян! 

Это – просто ужасно! Это – Детский крестовый поход! Это – апофеоз государственной тупости! А вы обратите внимание, у нас каждый этномедийщик прежде всего изучает историю Детского крестового похода. Вернее, двух – французского и немецкого – Стефана и Николая. 

Вы не знаете почему? Потому что – крестовый поход французских детей похож на медиа восточных земель, а немецких – на западных. Но ведь, все знают, что и те, и другие были обречены – растлены, проданы в рабство, обречены просто на гибель. 

Мы ЭТО, наверное, понимаем острее других... А что толку? Ведь при таком неравноценном развитии этно – и региональной журналистики… в пику корпоративно-олигархической, берущей на себя знамя нынешней официозности, украинское население фактически лишено национальной медиа-опоры. Так что, все мы сегодня – в спешно сооружённых на месте прежнего ГУЛАГа гетто. Это просто ужасно! Но это сказал уже – даже – не я, а мои грустные визави.

Немецкий медийщик был просто поражён: 

– Мы два десятилетия кормим вашего Андруховича, а вы его– у себя в стране – издали не более чем 2-3 раза! Это – мистика! У вас назначены, как при сталинском казарменном коммунизме, очередные национальные писатели и это попахивает «не здорово!» А для кого ваши издательские фестивали некой украинской самости. Вместо халвы есть обертки для халвы, не переиздана украинская литературная классика 19-20 веков ни разу!  Жопа... Ass! Как говорят те же немцы – фауле флямуле – гнилая слива. Писать о ворах и для воров могут только проплаченные, быть литературными неграми можно было – в прошлом – только в Москове. Нет, сегодня Москвы уже больше не будет. А что будет? Европейские литературные мини-гранты в странах объединенной Европы для сбежавших – и избежавших национально себя на родине – украинцев. Этот ужас на столетие! А что вы желаете? 

Я? – И грантов от государства, и частный промысел в качестве литагента. Господи, а у меня не издано ни единой поэтической книги, но как нФ-автор я уже три года востребован, правда, потребовались самопереводы своих произведение на украинский язык. Но это не беда… А вот одних русских поэтических тексов на просторах интернет у меня собрано  на тринадцать томов!  Так что сегодня мы в промежуточном состоянии…

Всё как в жизни…. Откочевали из украинского Ноевого ковчега киевские украинцы и на рынке остались только тётки-трещотки и еврейский старики... И понеслось!

– Пиздохен Юр! А кирце юр – а шварце юр! А шварце пиздохен!

Угомонитесь, несведущие, переведу и продам вдобавок модненький анекдот...Так вот, пиздохен – конченый, а кирце – короткий... а шварце – чёрный... Мы уже обсуждали.