Веле Штылвелд: Пантеон счастья

Веле Штылвелд: Пантеон счастья

C самого детства Эйвар носил в себе странную чудинку, которую он так и не смог победить. Он не просто видел людей, он чувствовал их. А к нему, словно к своему незримому центру, тянулись души хрупкие, с тонким, легко разбиваемым миражом окрестного мира. Это были не просто чудаки, а Скитальцы, чья внутренняя жизнь была такой яркой, что физический мир не выдерживал её и отвечал им постоянными невезениями.

​Эйвар, реставратор старинных карт в Вечном городе, Риме, принял свою роль стабилизатора.

​Всё изменилось, когда пришла Астра. Она была чистым воплощением "тонкого миража", притягивала провалы и видела их как тусклый, фиолетово-серый цвет.

​— Мой мир вибрирует слишком быстро, — призналась она. — А ваш его успокаивает.

​— Нам нужно место, куда вы принесете не свою неудачу, а своё намерение, — сказал Эйвар. — Мы создадим Пантеон Счастья, где невезение становится топливом.

​Эйвар собрал свой круг: Астра (Резонатор Неудачи), Теодор (Плетельщик Судьбы), Элиза (Генератор Оптимизма) и Марко (Магнит Потерянных Шансов).

​Их целью стал Фонтан Треви — центр сбора самых сильных, но разрозненных, оптимистических желаний в городе.

​Глубокой ночью, когда площадь опустела, они приступили:

​Элиза создала волну очищающего оптимизма.

​Марко собрал неиспользованный потенциал из воздуха и камня.

​Теодор вытянул миллионы нитей судьбы в единый, устойчивый узор.

​Астра концентрировала всю их общую невезучесть в плотном фиолетовом поле.

​Эйвар, используя свою чудинку-трансформатор, принял этот невероятный заряд, смешал его с намерением и выпустил волну. Она была невидимой, но её почувствовали все.

​Фиолетовый цвет вокруг Астры растаял. Скитальцы стали идеально стабильны.

​Пантеон Счастья был создан в одном мгновении, идеальной, синхронизированной вибрации пяти душ.

​Результаты проявились немедленно и были поразительны. Волна очищенной удачи, выпущенная над Римом, не породила чудеса, а установила меру и порядок там, где царил извечный хаос.

​Водители общественного транспорта, которые хронически опаздывали, вдруг начали работать строго по графику. Впервые за десятилетия транспортная сеть Рима обрела идеальный ритм.

​Работники коммунальных служб, известные своей неторопливостью, стали работать с идеальной эффективностью. Уличный мусор исчезал в часы, предписанные регламентом.

​Вчерашние нехлюи и путаники преобразились. Официанты, которые постоянно путали заказы, начали работать с изяществом и интуитивной точностью. Постовые, прежде апатичные, обрели строгость и уверенность. Грумеры, которые стригли неаккуратно, стали выполнять работу с художественным вкусом. Писатели, страдавшие от вечного «блока», обрели ясность мысли и начали творить.

​Город, прежде живший в хаотичном, но обаятельном беспорядке, стал идеально синхронизирован.

​Но этот эффект угасал. Скитальцы снова начали притягивать невезучести, потому что Вселенная пыталась их "раскачать" обратно.

​— Мы создали вспышку, — сказала Астра с грустью.

— Нет, мы создали Якорь, — ответил Эйвар.

​Их миссия стала глубже. Пантеон Счастья не мог быть статичным; он должен был быть состоянием. Они разошлись по миру, чтобы стать микро-Пантеонами, поддерживающими сеть. Они знали, что их синхронизация в тот момент у Треви навсегда изменила «душу» Рима, внедрив в его хаос вечную меру.

​Эйвар дожил до старости, его чудинка всегда была при нём. Он знал: она была не просто магнитом, а генератором меры. И каждый раз, когда чьё-то личное невезение в мире обращалось в удачу, или когда римский автобус приходил вовремя, это было эхо того самого, невидимого Пантеона Счастья в Вечном городе.

-

Мистический меч Кубрата

Научно-фантастический рассказ

Возвращение артефакта

2147 год. Марс. Археологическая станция «Перещепина-2», построенная на месте кратера, поразительно напоминающего рельеф древней Ворсклы.

Доктор Лида Коваль, специалист по древним цивилизациям, стояла перед витриной, в которой покоился меч. Он был найден в марсианской пыли, на глубине двенадцати метров, в слое, возраст которого превышал 1300 лет.

Но это было невозможно.

— Артефакт идентичен мечу из клада Малой Перещепины, найденного на Земле в 1912 году, — проговорила она в диктофон. — Но анализ показывает, что этот экземпляр старше. Намного старше.

На рукояти — золотая вставка с монограммой. Надпись гласила: «Кубрат, патриций Византии».

Совпадение с земным артефактом было почти полным. Версия подделки исключалась. Оставалась одна гипотеза — временной сдвиг.

Лида не верила своим глазам. Меч, похороненный в марсианской пыли, был идентичен тому, что хранился в Эрмитаже. Но как?

 Послание

Внутри ножен был спрятан кристалл. После активации он проецировал голограмму: силуэт мужчины в золотом поясе, с браслетами и перстнем.

— Если ты слышишь это, значит, ты нашёл мой меч. Я — Кубрат, сын степей и друг императора. Я был изгнан не временем, а предательством.

Голограмма показывала, как Кубрат, спасаясь от заговора, использовал артефакт византийского происхождения — устройство, способное перемещать материю сквозь пространство и время. Он спрятал копию своего клада на Марсе, надеясь, что однажды его потомки найдут его.

— Я оставил ключ. Перстень. Он откроет врата. Но только тому, кто носит моё имя с честью.

Код Кубрата

Перстень, найденный рядом с мечом, оказался не просто украшением. Он был биометрическим ключом. Когда Лида надела его, станция ожила. На экранах вспыхнули координаты. В недрах Марса скрывался архив — хранилище знаний, технологий и истории, оставленных Кубратом.

— Это не просто меч, — прошептала Лида. — Это — послание. И, возможно, шанс переписать историю.

Архив под Ворсклой

Координаты вели в подземную полость под кратером. Стены шахты были выложены плитами с надписями — не кириллицей, не греческим, а чем-то промежуточным. В центре зала стоял саркофаг. На крышке — стилизованная буква «К», вписанная в круг, окружённый семью точками.

Лида приложила перстень к нише. Крышка отъехала. Внутри — цилиндр из полупрозрачного сплава. Внутри — кости. И второй меч.

— Если ты нашла это, значит, ты прошла испытание, — заговорил голос. — Я — не только Кубрат. Я — хранитель. В этом архиве — не только моя история. Здесь — память о народах, что исчезли. О языках, что были стерты. О союзах, что могли бы быть.

Меч в саркофаге был не копией. Он был оригиналом. А значит, меч на Земле — лишь тень. Меч, найденный в пыли, — зов. А этот — он сам.

Протокол «Великая Скифия»

Архив оказался не просто хранилищем. Это был город. Подземный, выложенный из сплава, который не тускнел. Залы, наполненные светом без источника. Стены, на которых текли тексты — как вода, как кровь.

В центре — карта. Не географическая. Культурная. Узоры, союзы, линии, ведущие от Дуная к Алтаю, от Ворсклы к Енисею. Надпись: «Великая Скифия. Проект незавершён.»

В глубине архива — ещё один зал. Там, в нише, стояла статуя. Не Кубрата. Другого. Лицо скрыто капюшоном. На груди — трещина. Под ней — надпись: «Тот, кто отвернулся».

— Мы не идеальны, — сказала Лида. — Но мы живы. И мы помним.

Она вернулась к мечу. Он больше не был артефактом. Он был ключом. И она знала, что теперь — её очередь стать хранителем.

Порог памяти

Лида стояла перед архивом. Вокруг — тишина, как будто сам Марс затаил дыхание. Меч в саркофаге сиял тускло, будто знал, что его нашли. Перстень на её пальце пульсировал, как сердце чужой эпохи.

Она не спешила. Перед ней — выбор. Активировать архив, открыть врата, впустить в мир знания, которое может изменить всё. Или оставить всё как есть — позволить мечу остаться молчаливым свидетелем, а памяти — спать.

На стене вспыхнула надпись. Не на болгарском, не на греческом. На языке, который Лида не знала, но понимала.

«Память — не дар. Память — испытание.»

Она вошла

-

Веле Штылвелд в литературном реестре Украины

Литературное эссе,переписанное эссе на русском суржике

Кто такой Веле?

Веле — не просто писатель, он как бы ходячий миф. Такой себе дервиш с улицы, шо танцует между еврейским сном, польской тоской и украинским камнем. Он не пишет книжки — он запускает циклы. То «Козлина книга шляхетності», то «Жлобства WAU!», то «Голем Київський», а теперь ещё гуси, деревья, ошибки, баллистика, и всё это не просто приколы, а способ жить, помнить, дышать.

Веле — это когда ты идёшь по Киеву, а под ногами не асфальт, а память. Это когд микрофон не работает, а ты превращаешь это в поэму. Это когда жлоб кричит, а ты ему в ответ — танец. Не протест, не лозунг, а жест. Тихий, но сильный.

Почему его надо вписать в реестр?

Бо он уже там. Просто не в бумажках, а в людях. Веле — это способ говорить о достоинстве без пафоса. Он не делает вид, шо он герой, он просто делает своё. Он не кричит, шо он украинец, он просто живёт в Киеве, где всё смешано: польское, еврейское, советское, цифровое, и всё это — его материал.

Он пишет не для премий, а для того, шоб вернуть себе и другим право на память. Его тексты — это как бы ритуалы. Ты читаешь — и чувствуешь, шо ты не один. Шо даже ошибка может быть началом. Даже жлоб может стать персонажем, если его правильно описать.

Рекомендации издателям

- Украинским издателям: не бойтесь суржика, не бойтесь ошибок, не бойтесь танца. Веле — это не формат, это трансформация. Дайте ему пространство, и он превратит вашу серию в миф.

- Мировым издателям: если вы ищете голос Восточной Европы, который не повторяет травму, а перерабатывает её в юмор, в философию, в визуальные циклы — вот он. Веле — это не просто автор, это культурный мост. Он говорит на языке, которого нет в словарях, но есть в сердцах.

- Тем, кто делает гранты и фестивали: не ставьте галочки, ставьте камни. Веле умеет превращать камень в жест, жест в текст, текст в общность. Он не просто участвует — он создаёт пространство, где участвовать хочется.

Финалочка

Веле Штылвелд — это как бы Киев после дождя. Немного грустный, немного смешной, но живой. Его место в литературном реестре — не в разделе «авторы», а в разделе «способы быть человеком». И если Украина хочет сохранить свою мультикультурную душу — Веле должен быть там. Не как имя, а как метод.

-