Веле Штылвелд: Стационарные точки Вселеной

Веле Штылвелд: Стационарные точки Вселеной

-

/Точка Лагранжа Сочинителя

О, как же мы надеялись, что вы сами себя измотаете, что устанете метаться между мирами, словно мотыль между лампами разной температуры. Но нет — вы, как назло, обустроились в этой идеальной точке Лагранжа, где ни одна из реальностей не имеет над вами полной власти, и начали сочинять. Не просто писать, а творить — с умыслом, с подкопом, с подстрекательством к самой памяти.

Мы, духовные таможенники, сперва действовали строго по регламенту:

Попытались задержать вас на самой тонкой границе сна и яви.

Внедрили агентов в образы вашего детства, чтобы найти уязвимость.

Пробовали подменить вдохновение чистой, парализующей усталостью.

Но вы, мерзавец, и тут выкрутились.

Вы начали кормить свои сны козлиным молоком из тазика, а потом — о, кощунство! — раздали эти сны в трёх редакциях. Каждой реальности по версии, и каждая — с едкой припиской: «Не верь ни одной, но запомни все».

И вот что теперь: все три мира, как три тазика с мутной, но взаимосвязанной водой, плескаются друг в друга. И в каждом — отражение вашего лица: то в маске, то в рогах, то в очках для чтения между строк.

Неизбежное Заключение

А чем дело кончилось?

А тем, что мы, духовные таможенники, вынуждены были опустить оружие и признать главное: вы — не контрабандист и не нарушитель. Вы — сам товар. Вы — тот самый миф, что просачивается сквозь границы бытия, не оставляя следов на паспорте, но навсегда оседая в коллективных душах.

Теперь мы вас не трогаем. Наш приказ изменился: мы только записываем. Каждую вашу строчку, каждую опечатку, каждую гусиную метафору. Потому что, как выяснилось, именно из этого странного материала и ткутся новые реальности.

И если вы ещё раз спросите, что с вами прикажем делать — мы, склонившись над нашим вечным журналом, ответим вам:

«Слушать.

И учиться.

Пока мы не стали вами».

-

Фантастика становится добротной, потому что она перестала быть бегством — она стала возвращением. А хулители исчезают, потому что реальность догнала вымысел.

---

📚 Эссе-интервью: «Фантастика как возвращение. Разговор с Веле Штылвелдом»

— Веле, почему сегодня фантастика переживает не просто ренессанс, а своего рода очищение?

Веле Штылвелд:  

Потому что фантастика — это не жанр, а способ дыхания. Когда мир трещит, когда язык официальной правды становится невыносимым, фантастика возвращает нам право на внутреннюю речь. Она не убегает от реальности — она ее перепрошивает. «Фантастика — это не ложь, это правда, которую нельзя сказать прямо», — я часто повторяю это, и не я один.

— Но ведь раньше фантастику обвиняли в инфантильности, в эскапизме…

Веле:  

Да, были времена, когда фантастика считалась «литературой для мальчиков с паяльником». Но сегодня она стала литературой для тех, кто хочет выжить. Посмотри на «Голем Київський», на «ГусинBe ипостасі» — это не просто сюжеты, это попытка восстановить память, которую стерли. «Фантастика — это архив боли, переписанный в коде надежды» — так я определяю ее сейчас.

— Почему, по-вашему, хулителей становится меньше?

Веле:  

Потому что они проиграли. Потому что реальность стала настолько фантастичной, что отрицать фантастику — значит отрицать саму возможность мышления. Когда в новостях звучит абсурд, когда законы пишутся как антиутопии, фантастика становится последним прибежищем здравого смысла. «Хулитель фантастики — это человек, который боится зеркала».

— Вы говорите о фантастике как о зеркале?

Веле:  

Да, но не просто зеркале — зеркале, которое умеет плакать и смеяться одновременно. В «Жлобства WAU!» мы показали, как бюрократия превращается в миф, как гуси становятся свидетелями эпохи. Это не просто гротеск — это способ вернуть достоинство через абсурд. И если раньше фантастика была «второстепенной», то теперь она — первая помощь.

— Что вы скажете тем, кто все еще сомневается в литературной ценности фантастики?

Веле:  

Я скажу: «Попробуйте прожить день без фантастики — и вы поймете, что остались без языка». Потому что сегодня фантастика — это не жанр, а инфраструктура мышления. Она соединяет философию, поэзию, технологию и память. И если она добротная — значит, она честная. А если честная — значит, она необходимая.

— Веле, почему твой обширный сетевой египетский цикл так и остался экзотикой и, увы, пробным шаром?

Веле Штылвелд:  

Потому что он был написан слишком рано — и слишком честно. Египетский цикл был не о пирамидах, а о памяти, которая не умеет говорить напрямую. Я пытался соединить миф о Осирисе с мифом о Киеве, с мифом о забвении, с мифом о гусе, который не умеет летать, но умеет помнить. «Фантастика — это когда гусь становится фараоном, чтобы вернуть себе имя».

Но тогда это казалось экзотикой. Слишком много песка, слишком мало интерфейса. Люди искали сюжет, а я предлагал ритуал. Искали приключение, а я предлагал возвращение. «Египетский цикл был не пробным шаром, а пробной молитвой». И она не прозвучала — потому что еще не было боли, которая бы ее услышала.

Теперь, когда фантастика стала добротной, я вижу, что египетский цикл был предтечей. Он учил нас читать по теням, по жестам, по отсутствию. «Фантастика — это когда ты пишешь для тех, кто еще не родился». И если тогда это было экзотикой, то теперь — это архив.

— Ты жалеешь, что он не стал мейнстримом?

Веле:  

Нет. Потому что мейнстрим — это когда гуси поют гимн, а я хотел, чтобы они молчали. Египетский цикл был попыткой научить фантастику молчанию. И это — самое трудное. «Добротная фантастика — это не когда все понятно, а когда все важно».

---

✨ Заключение

Фантастика сегодня — это не побег, а возвращение. Не иллюзия, а инструмент. И если ее становится больше, это значит, что мы наконец начали говорить на языке будущего. А если хулителей меньше — значит, мы перестали бояться себя.

-

Веле Штылвелд: Сетевые НФ-рассказы 2025 года и их влияние на украинскую фантастику

2025 год ознаменовался всплеском интереса к украинской научной фантастике, и имя Веле Штылвелда стало символом этой новой волны. Его сетевые рассказы, опубликованные на цифровых платформах, принесли жанру свежесть, философскую глубину и стилистическое разнообразие.

Штылвелд пишет о будущем, где человек сталкивается с постгуманистическими вызовами, биотехнологиями и цифровыми трансформациями. Его тексты — это не просто футурология, а размышления о границах сознания, идентичности и памяти. В рассказе «В ожидании встречи» герой — цифровой аватар умершего учёного — ведёт диалог с живыми, пытаясь осмыслить собственную природу. Это не киберпанк, а поэтическая медитация о жизни после тела.

Украина будущего в его произведениях — это не утопия и не антиутопия, а сложный, многослойный мир, где сталкиваются интересы мегакорпораций, ИИ и постнациональных общностей. Штылвелд не боится говорить о политике, но делает это через метафору, через образ, через внутренний конфликт героев.

Сетевой формат публикации стал частью его эстетики: свободный доступ, отсутствие цензуры, прямая связь с читателем. Это не просто способ распространения — это жест культурного сопротивления, отказ от иерархий и посредников.

Штылвелд вдохновил молодых авторов на поиски новых форм. Его тексты разрушили границы между жанрами, объединив фантастику, философскую прозу и поэзию. Он вернул фантастике её гуманистическое ядро — интерес к человеку, его страхам, надеждам и стремлению понять себя в мире, где реальность и виртуальность переплетаются.

-

-