Веле Штылвелд: Голос погибшей вселенной, часть вторая

Веле Штылвелд: Голос погибшей вселенной, часть вторая

Мир Орниса: Создание Искусственного Интеллекта

В ноябре городские слепые сумерки разливаются рано. Кто-то бесконечно вредный включает на небе кран и выливает на город какой-то фиолетовый мрак. 

Не линяет этот неоненный мрак и тогда, когда хлещет непрерывный ноябрьский дождь. 

В нём уже подозревается снег, но снега всё ещё нет. 

Я еду на вечер теософов. Предстоит разговор о важном. В очередной раз схлестнутся между собой материалисты и парапсихологи, теософы и поэты. 

Будет там и мне дано право сказать несколько слов, тем самым оформив свои новоявленные миру суждения. Но всё это будет позже, а пока что я не забываю зайти в своё любимое угловое кафе, где меня ожидает мой любимый стаканчик вина. В такую непогодь я с удовольствием выпью янтарно-жёлтый портвейн, вызревший и перебродивший на солнечном Крымском побережье.

У меня ещё будет время на то, чтобы потягивать свой стаканчик неспешными маленькими глотками, ибо любовь к хорошим янтарным винам я сознательно сохранил в себе, пройдя самого себя в вязкой патине отшумевших тысячелетий. 

Я жду, когда на меня обратит внимание знакомая официантка, но за ней неотвязно следует вдоль не длинной высокой стойки курчавый молодой человек. Я даже хочу окликнуть его. Ведь это же Стазиш!

– Девушка, честное слово, поверьте мне на сей раз! У меня только недавно было сотрясение мозга! Я ведь не прошу у вас алкогольных напитков. У меня сейчас просто ужасно падает давление! Налейте мне, пожалуйста, чашечку кофе. Налейте взаймы... Вы, честно, никогда об этом не пожалеете. Пожалейте меня!

– Кого мне только сейчас не жалеть! Если бы вы только знали, молодой человек, сколько в залоге у меня перебывало супружеских колец да и так... На хлеб бы я вам не жалела. А без кофе вы можете обойтись!

– Да что вы, девушка! Не могу, милая. Вот тут сейчас упаду.

– Ох, и избаловали мы вас, мужиков, до негляди! Берите свой кофе... Вам блажь, 

а у меня по вечерам касса не сходится!

– Спасибо, родная!

И он ожидает, пока я возьму свой стаканчик вина. Его страшно интересует, что я писатель, и он читает тюремный фольклор о «по гроб» мужской верности, а я слушаю и стараюсь подтвердить в себе свои навязчивые предположения. 

Вскоре он достаёт тиснённый под шик плоский портсигар, скорее странно мулатистую жестяную сигаретницу. Предлагает курить и доказывать, что я действительно тот, за кого себя выдаю.

Его же с головой выдают прочитанные им браво стихи и его дорогая, как память о прошлом, тюремная сигаретница. На такую неброскую и в тюрьме не позарятся. Вот и рассказываю, как он сам представился, Станиславу, что я исследую проблемы мистики, и что по моему твёрдому убеждению, никакой мистики на этой Земле нет.

– А что же, по-вашему, есть?

– Есть просто хорошо подогнанная под себя реальность этого мира, как, например, ваше бесплатное для вас угощение под предлогом недавнего сотрясения мозга...

– Да, ведь действительно, без кофе мне нынче не жить. А спиртного и вовсе нельзя. Наверно, ещё из прошлой жизни, – извиняющимся тоном говорит Станислав

– Да, на любого из нас из прошлой жизни наложены какие-то ограничения. Вот, например, мне нельзя больше судить. Вот почему на этой Земле я не прокурор, а рядовой ссыльный. Наверное, когда-то прежде кого-то неверно осудил.

– Неверно – это несправедлив?

– Наверное, вот представьте себе, что не здесь, а на планете Цветов вы были сильным синим цветком, удушившим своими корнями розу. И я вас приговорил к смерти, и наслал на вас семь страшных бед. И первой бедой было усечение вашей роскошной цветочной головы. А вы всего-то отомстили розе за то, что из-за неё вы так и не достигли планетарного успеха, всех этих всепланетарных почестей, которые достались другим...

– И только за это вас сюда упекли?

– Не только меня, Станислав, но простите, Стазиш, и вас!

– Интересно как-то вы меня сейчас называли... Это вроде как бы по-польски?!..

– Увы, ох если бы! Нет, так было в те времена, когда вы были ещё преступником.

– На планете Цветов?

– Опять, Стазиш, не угадали. На планете Земля...

– Извините, мэтр, я сильно спешу... И потом, я не люблю никаких душекопателей – ни парапсихологов, ни экстрасенсов... Они меня уже пытались лечить. Так что будьте здоровы!

– И вам, Стазиш, того же!.. До встречи на планете Пирожков с гуталином.

– Вы там сами, наверное, будете придирчивой обувной щёткой?

– О, если бы, Стазиш. Я там буду, как и всегда, Прокуратором Дежурной вселенной. Ведь своей мне больше не выстроить, а на дежурной каждый получает право собрать осколки своей вселенной.

– Каждый преступник?

– Нет, скорее каждый Прокуратор.

– Ну, тогда мне не грозит очередная встреча в качестве вашего подопечного. Да и пирожков с гуталином у меня больше нет. Все они жадно съедены здешними ноябрьскими вечерами... И всё-таки, Прокуратор, вам так и не жалко моего прерванного вашим несправедливым судейством прошлого. Ведь я вас сразу узнал, хотя на этой Земле впервые в жизни меня судили другие. Может быть, поэтому на этот раз мне удалось сохранить голову...

– Может быть, хотя я не стал бы спешить с выводами о здешнем правосудии. Стазиш! Берегите себя!..

Мы прощаемся. Станислав-Стазиш поспешно выходит. Где-то рядом за углом кафе несутся потоки автомашин взмыленных, мокрых, встречных, в неоново-фиолетовых сумерках.

…Скрежет тормозов и страшные соударения нескольких автомобилей в кафе долетают не сразу. Когда я вышел на трассу, где по скоплению людей что-то заподозрил, голова Стазиша катилась вдоль разделительной полосы и искала меня глазами...

Смерть Стазиша я увидел во сне. Тонкие холодные образы в ту далёкую интернатовскую ночь моего земного отрочества, казалось, навсегда очаровали меня. Во сне смерть самого выдающегося вселенского преступника Стазиша проходила в моё подсознание по крупицам.

Кто-то достаточно надокучливый всё время намеренно растягивал и бесконечно повторял одно и то же назидательное сновидение: медленно и неотвратимо падал на шею обречённого страшный нож гильотины на разделительной полосе между

реальностями. Но юркий преступник то и дело умудрялся перетекать из одной реальности в другую, пока не высланные во все реальности подручные палачей не поставили в них заглушки.

И только тогда произошло то, что я так неожиданно увидал наяву в промозглый ноябрьский вечер. То же самое, как видно, именно в те же минуты происходило и на планете Цветов, и на многочисленных других планетах, где неугомонный Стазиш успел содеять преступное...

Меня вдруг тяжело стошнило от сигареты, которую недавно предлагал мне из своего тюремного портсигара ещё живой Станислав. О, то была подозрительная сигаретница!

Я только теперь это понял. Ведь на Земле происходит отупление ссыльных Богов, отчего даже простые планетарные преступники могут теперь безнаказанно водить нас за нос. 

Правда, редкий преступник умирает на Земле стариком. В пожилом, достаточно пожилом возрасте, испив всю горечь земной ссылки до дна, на Земле умирают обычно падшие Боги. О, горе падшим Богам!

Горечь... Я сохранил окурок, чтобы повнимательнее его рассмотреть под светом неоновых уличных фонарей. В суматошном, шумном кафе с нависшим над посетителями горько-серым табачным дымом, я бы не разобрался в том, по поводу чего возникли у меня подозрения... Теперь же, даже в густом, кисло рвотном, кромешном уличном смоге в мокром разорванном окурке я угадал запах смеси розового и миндального масел. 

Таким запахом обладало только единственное в моей прошлой вселенной создание – Красарина, царь-роза с планеты Цветов...

Только теперь мне открылось, что в моей навсегда погибшей Вселенной умерщвлена была и она, а мы с покойным курили её фимиам – её экс-Хранитель, её падший создатель и её мерзкий убийца.

О, теперь мне было от чего тронуться и кого оплакивать бесконечно! Но в своём вселенском горе я был на этой земле не первым. Ведь всё нынешнее Человечество теперь, увы, состояло из Преступников и Божеств, хотя когда-то всё было совершенно иначе...

Ведь прежде эта голубая планета была многомерным перекрёстком тех, кто имел право на Радость. Ведь каждый из нас прежде владел Вселенной, но затем кто-то искушённый одинаково всем взял и поведал, что жить станет интересней, если в каждой Вселенной завести своего глобального Вселенского негодяя, а затем изловить его и в назидание всем маленьким негодяйчикам образцово-показательно наказать.

Многие не поверили, но нашлись и такие, кто тут же пошёл на вздорный эксперимент. Хотя сразу должных негодяев так и не вывели, а получили их мельчайшие разновиды. Тогда их стали привозить на Землю и скрещивать между собой, а затем уже забирать каждый к себе. И вскоре все вселенные были заселены мелкими генетическими негодяями во второй, третьей, а затем и в сотой генерации.

А уж они стали злонамеренно досаждать. Редко кто из них стремился стать по-настоящему великим. Каждый преступник знал, что главное – не светиться, быть в меру мишурным, и тогда его заберут на Землю для новой модернизации. Боги были достаточно открыты в своих побуждениях, Боги были даже возбуждены – ведь они творили. 

Но в то же время и негодяи играли. Играли во всяческих тихих скорумпированных хлюпиков, низких растлителей, неважнецких убийц. Их судили как деструкторов и ссылали в земные лаборатории. Так всё ещё был просто немыслимый эволюционный неуют, и потому многие преступники стали роптать, что им не хватает творческой энергии придумавших их Богов. 

Поэтому на Земле они вновь превращались на глазах у удивлённых Богов-экспериментаторов в немощных отщепенцев, и их начали возвращать обратно в те миры, из которых они как деструкторы были однажды удалены.

Но теперь в свои родные вселенные возвращались уже не Деструкторы, а хорошо обученные Инструкторы преступных миров и Гипепреступники, которые и приводили Вселенные к катастрофам. И тогда гибли целые цивилизации, а обречённые печальные Боги обрекали себя на ссылку в своей страшной Лаборатории.

Но прежде благорасположенная к Творцам своих Вселенных Земля не желала принимать к себе отверженных Властелинов Богами. Теперь и они, как и выведенные ими Преступниками становились её детьми и должны были смирить себя и соразмерить с тем новым миром, где одним только Богам было бы очень тесно.

Многие сразу почувствовали это и решились на создание Резервной вселенной, куда они собирали все возможные раритеты, антураж и осколки своих погибших вселенных. Но вскоре, выполнив эту задачу, и они приходили к тому, что в Резервной вселенной достаточно иметь одного Дежурного Демиурга-хранителя, тогда как всем прочим необходимо возвращаться на Землю и становиться её кроткими детьми и подданными. Многие, очень многие так никогда с этим не согласились...

В тот вечер, после столь нелепой смерти беседовавшего со мной в вечернем кафе преступного человека, я почему-то вдруг вспомнил, что не впервые еду в столичный Дом учёных на секцию теософов, и что влечёт туда обычно прежних Богов, так неосмотрительно в прошлом потерявших свои Вселенные. 

Мы давно уже сосуществуем вместе – многочисленные земные потомки давно забытых Человечеством Богов и Преступников, то и дело устраивая между собой диспуты физиков и лириков, Игроков и Творцов, материалистов и идеалистов. 

В недавнем прошлом я твёрдо встал на сторону идеалистов – захотелось верить не только в озарения и сны, но и в дневные видения, не только в безусловные встречи, а и во встречи заранее обусловленные, не только в свои собственные мечты и надежды, но и в культуру идеалов, но и в культуру мечты всего исторического Человечества. Вот почему я вдруг на каком-то удивительном в этот мокрый кровавый вечер озарении вспомнил!

Я вспомнил, как я возил отдыхать на Чёрное море стайку чернобыльских ребятишек, и как мне трудно было их заставить греться на солнце. Они боялись южного солнцепёка, а с ним и солнечной радиации, они боялись того, что за всё это им придётся платить или с них уже взята непомерная плата их собственным здоровьем маленьких людей, переживших мирный чернобыльский взрыв.

В такие минуты на черноморском побережье Одесской области я пытался им рассказывать мифы, но никто из детей не догадывался, что самого меня на этом солнечном пляже преследовали видения...

Я был сосланным со своей разрушенной вселенной Богом, и видел то, что не могли увидеть другие... Я видел, как над поверхностью моря зарождался солнечный ветер. Он приходил в эти места затем, чтобы ещё больше присушить огромные мумифицированные трупы Богов, которые так и не пожелали превратиться в людей. 

Для землян они остались в легендах... Их огромные белокурые курчавые головы с выеденными глазницами жадно обгладывали огромные реликтовые крабы, сами давно уже превратившиеся в столь же давний реликтовый свет, который исключительно для меня экспонировал солнечный ветер. 

И тогда я замечал мудрые и печальные глаза огненных саламандр, которые ползали вдоль оторванных рук и ног, и целые колонии потомков Огненной ящерицы Ори громоздились на огромных, в золотых латах, телах, которых становилось всё больше с каждым новым чёрным всплеском на Солнце. Так передавалась информация о только что погибшей вселенной. Можно было не сомневаться, что завтра в газетах вновь появятся сообщения о демографическом взрыве в какой-нибудь точке Земли.

Я рассматривал эти тела, и они поражали меня своим совершенством. Но то и дело казалось, что сама Земля погубила их – колоссальных исполинов, которые разрушились прямо на ней, едва ли сделав самый первый свой шаг. 

Нет, на этой планете в своём первозданном мире Боги не могли оставаться жильцами. Их тела просто свернулись в отнюдь не мифический Тартар, и тогда души Богов уносились на серебристые облака, столь странно не похожие на иные облачные образования.

Из этих облаков никогда не шли над планетой дожди, но именно на них возникали самые непредсказуемые сны, ибо в них отныне хранилась всепланетная память об однажды погибших вселенных...

А что люди? Кто имел право утверждать, что именно он падший на землю Бог, скорбящий о своей погибшей вселенной, или же великий Преступник, вызвавший разрушение целого мира?..

И разве падшие Боги не были преступны в прежде каждым содеянном? Ведь и сам имел ли я право скорбеть о судьбе благоухающей Красарины, когда злой рок прямо у меня на глазах так жестоко и внезапно наказал ещё одно моё же создание – плутоватого курчавого Стазиша-Станислава, который даже не ведал, что в моей вселенной он был Суперпреступником, намеренно сосланным на планету Цветов. 

Да, редкие преступники доживают до старости. Прости меня, Стазиш