Веле Штылвелд: С боку припёка, часть девятая

Веле Штылвелд: С боку припёка, часть девятая

Ирина Диденко: Графика

Накануне выпускного из интернета Женьку Ёжика и Ваську Зорина вызвали в райотдел милиции по повестке. 

-  Садитесь, ребята. Мы пригласили вас в наш райотдел, как вполне взрослых и серьезных людей. Оба вы уже переболели детской комнатой, и разговор у нас с вами возник из нашей, скажем честно, реальности. Оба вы троечники к тому же девиантного поведения и давно уже в отношениях. Впрочем, за это вас не посадишь, а если и посадишь, то что ненадолго. Правда ещё есть вариант выслать вас за сотый километр, но настолько вы ещё не нагрешили. А стране нужны сварщики и крепкие здоровые семьи… Правда, в Тюмени. Так что, как только после школьного выпускного вы распишитесь, а точнее мы вас распишем по чесноку прямо в Районом ЗАГСе, а не на заборе, тут же туда и поедете работать и учиться на сварщиков. Учится... и сначала просто крепко работать, как все молодые семьи вашего… профиля. Ну, сначала разнорабочими, а уж затем и квалифицированными рабочими, а не какими-то там придонными работягами.

- Какие такие семьи, да мы же ещё не женатики, - тут же попробовал возмутиться петушинистый Васька.

- Я на твоей месте, Зорин, крепко помолчал бы… Ты ведь у нас сирота, и за тебя только народное государство в ответе, а жилья в государстве йок, а вы по выходным в изоляторе давно уже спите в одной постели. Да и какое там, спите? Во всю себе кувыркаетесь, ч+ортови диты. Вот и Виталий Остапович подтвердит.

- А что, Гестапович, на́м свечку держал? - попробовал возмутиться Зорин.

- Ты мне, Зорин, повякай! – взорвался Виталий Остапович. 

- Держать не держал, а вот пойдет свидетелем либо по делу за аморалку и растление несовершеннолетней тобой, Васек, либо в ЗАГС.

- Ладно, тогда лучше запись. – Засопел обиженно Васька. У нас с же с Ёжиком всё по согласию.

-Вот и лады, - вдруг радостно согласился участковый. - А то жилья в столичном Московском районе нет, а вы, выродки социализма, есть… И что с вами делать, ни один партком не подскажет.  А так сели на самолёт, и в Тюмень. На вахту, на нефтепромысел...

- Так я же ещё ни разу на самолёте не летала, - попыталась заупрямиться Женька. 

- Ещё полетаешь, и Васек твой. Главное, чтобы за оставшиеся три месяца не залетела до выпускного. А то Ваську твоему год за год по полной дадут, а тебе самой беж кола и двора с младенцем… Весь твой короткий бабий век горевать… Да вы же опытные... Ты же как с ним, Ёжик, познакомилась…

- Для интима.

- И что ты первое ему при встрече сказала:

- Будешь прыгать…

- И что, прыгает?

- А то...

- Так что вам, детушки, не привыкать.  Так и будете прыгать на одной общей жилплощади: вы и Гундяевы. Вы в Тюмень - на вахту, Гундяевы - в Киевское гнездышко с вахты. И как ценных специалистов, ваших мужичков в армию не возьмут...

- Виталий Остапович, это что сон?

- Нет, Василий, это реальность…Я же хотел тебя уже однажды сразу после восьмого класса в ПТУ заслать, только вас – Зориных в нашем интернате целый выводок, и это тебя спасло. Ну, а ты Ёжик что скажешь?

- Это честно, какой-то дурацкий сон, но если чисто по-бабьи, то хоть на  какое-то время: на пару годков – прикрытие… правда остается ещё только один меркантильный вопрос: а пайки за  это – за весь этот спектакль из пакли нам давать будут? Всякие там сгущенки, тушенки?

- Нет, на них вы зарабатывать будете.

- Честное слово, Виталий Гестапович, это дурной сон!

- Нет, Зорины, это наша родная советская реальность для сирот и аморальщиков. Вы же сироты?

- Сироты, - в один голос засквалыжили оба 

- И заметьте, что притом ещё и аморальщики. Оба - цвайн. Если ещё раз до выпускного застукаю вас на выходных в одной постели, тут посажу, участковый это  подтвердит.

- Угу, - тупо сказал участковый - я сам со своей Зинкой и двумя дочками пятнадцать лет по общагам служебным шарюсь… В жизни, как говорит моя жинка, как в па-де-де. Хто ост+упыться, той и впадэ… Вот такое скользкое предапарте… Только вслух об этом не вякать Где вякните, там и заклякните. Свободны!

И, получив подписанные строгим ментом повестки, Васька с Ёжиком пробкой вылетели из РОВД.

Дурной сон жизни  поджидал их только уже через годы… Как и первый вещий сон Мелкого, который приснился ему в девичьей горенке херсонских посудомойщиц, уложивших Мелкого прямо на полу на какой-то давно изношенной женской шубе из цигейки. Похоже, что и херсонские затворницы интерната уже точно не знали. Как она к ним попала. А тем более Мелки, которому в уголке казенной девичьей комнатки внезапно приснился сон.

Рыжий да половый в волосах своих Мелкий был сразу с детства со странно испитым еще в предках лицом, словно иссечен осколками лунного реголита   с многочисленными, явно возрастными веснушками-конопушками. С ними в то время он жил, и с ними и по жизнь ходил… Правда, и у Шкиды с веснушками было неплохо, но они оттеняли только наметившуюся на его щеках красноватую  древнего иудея, сплошь состоявшую из его предков из всяческих канторов, ребе и раввинов, о которых он, к сожалению, в подростковом возрасте был еще мало наслышан. Эти предки обещал проявить себя только потом, а вот Мелкий никогда не рассчитывал на потом, и уже с детства напоминал волосами соломенную сельскую стреху давно неухоженного сельского дома. Словно сам по себе он был живорожденной такой себе хаткой в три латки, от которой исходили и хлебный дух и какая-то щемящая далеко не детская боль.

Таким  и запомнили его и Зинка, и Сонька в ту пору, когда он впервые к ним заглянул на часок в пустое послеобеденное  время. Да, то действительно был мальчишка, который внезапно стал сиротой и был у всех на слуху… И юные поварихи его тоже жалели, предлагая полузгать вместе с ними семечками прямо из херсонских подсолнухов. За это он стал приносить им всяческие модные журналы – чаще венгерские, но случались даже и финские, источник которых Мелкий не раскрывал. Принес. Дал посмотреть и тут же унес…. Взбудоражив всячески девичье воображение подневольных интернатовских стряпух, которые чаще всего горбатились на интернатовской посудомойке… Взамен же он получал свой уютный и теплый уголок на полу на рваной цигейковой шубе, где он снился себе вечно рвущимся на свободу древним барским холопом. И тогда, во время сна ему все время казалось, что за ним всё время рвались разъяренные хорты. Тогда как сам он стремительно пытался добежать до ошкуренной сосновой перекладине, вырвись за которую, он бы вновь оказался бы в неком невероятно плотно востребованном времени и пространстве, где для него были уготовлены всяческие невероятные роли. Но, не добежав до перекладины огромных размеров, он так и просыпался маленьким пристыженным человечком, в висках у которого только и звучало: Эх, ты. И тогда глаза Кольки Чмыхало начинали слезиться. И тогда только огромная Сонька да вьюнотелая Зинка почти по матерински обвивали его своими сервисными телами будущих блудниц. А затем они просто шли пить  слабый цейлонский чай. И Мелкого попускало.