Виктор Душко: Варавва – последний ученик Христа, продолжение 9

                 В горах Галилеи. 18 год от Р.Х

Захария потянулся и повернулся набок. Он спал. Последние десять месяцев такое времяпрепровождение было его единственным занятием, и тем самым очень тяготило деятельного галилеянина. Два года назад Захария со своими людьми, выполнив приказ Цадока, спровоцировал волнения в Иерусалиме во время праздника Песах. Это он в грязных праздничных одеждах призывал иудеев идти к Храму. А Симон бар Гиора со своими людьми в это время сжег городской архив с долговыми расписками. Роль Симона была основной – сжечь архив, а Захария и его люди открыто вели людей жечь дворцы членов Синедриона.

Шпионы прокуратора несомненно запомнили зачинщиков, главным из которых был Захария. Не дремали и соглядатаи Храма. Случившееся в дни праздника стало для них для всех полной неожиданностью. Но растерянность служб безопасности прокуратора и храма продлится недолго. Это хорошо понимали и Цадок, и Иуда Галилейский. После успешной акции в Иерусалиме Захария стал слишком заметной фигурой. На сикария охотились римляне и официальный Иерусалим. Сгоревший архив объединил обычно не доверявшие друг другу тайные службы.

Иерусалим, а за его спиной и Рим, потеряли главное – деньги. И уронили свой престиж. Но!.. Если Иерусалим по поводу престижа мог не волноваться – авторитет и влияние Храма на жизнь иудеев при любых обстоятельствах оставались нерушимыми, то Римская империя в лице прокуратора Иудеи рисковала лишиться ореола всемогущества, что неизбежно вело к потере власти.

Потеря власти очень быстро привела бы к потере территорий, а значит и налогов. Без налогов и территорий прекратила бы существование и сама империя. При таком раскладе прокуратору легкой смертью умереть не дадут! С его головой полетит и голова наместника Сирии. Но это будут уже проблемы Квириния… За свою же голову прокуратор решил побороться.

Так что, прощать такую потерю ни Рим, ни Иерусалим не собирались.

В этой ситуации руководство зелотов не могло допустить, чтобы именно Захария стал добычей тайной службы неважно кого: Рима или Иерусалима. Поимка Захарии несомненно закончится казнью, публичной и жестокой. Это понятно всем – на войне как на войне. Но поимка Захарии сведет на нет психологическую победу, одержанную над Римом. Прокуратор не упустит возможности показать всем, что с Римом шутки плохи и каждый, кто посягнет на собственность Рима или на его величие, неизбежно будет пойман и примерно наказан. В назидание всем остальным.

Не дать возможности властям схватить Захарию – значит сохранить уверенность немногих явных и огромных числом тайных сторонников зелотов в успехе их борьбы. Только победы увеличивают ряды сторонников, а отнюдь не поражения… И Захарию вывели из активных операций. Свой отряд Захария на время распустил: его люди отказались принимать участие в акциях под руководством другого командира. Условие было одно – сбор по первому требованию в течение трех суток. На том и расстались, пожелав друг другу удачи.

И вот со времени успешной акции зелотов по ликвидации архива Захария скрывался в горах Галилеи, нигде подолгу не задерживаясь. При необходимости менял маскировку, каждую минуту был готов покинуть предоставленный кров, и снова пуститься в путь. Судьба хранила его. А помощниками у судьбы были острый ум и твердый характер самого Захарии. Он не расслаблялся ни на секунду. Его не обманывала кажущаяся безопасность. Так прошло два года. Вынужденное безделье тяготило Захарию, и он не выдержал: через верных соратников дал знать Иуде Галилейскому, что хотел бы принять участие в акции, пусть и без своих людей.

Просьба Захарии только на первый взгляд казалась простой. И через год такое событие, как уничтоженный архив долговых расписок оставалось еще у всех на слуху. Бездеятельность ищеек Синедриона только была кажущейся. Не устраивали показательных казней, карательных акций, но руководители зелотов чувствовали, каким прессом давит на них обстановка последних месяцев. Стали исчезать сторонники зелотов, которые предоставляли повстанцам кров и еду; в руки прокуратора попали две боевые группы, которые отправились провести акцию в Кесарии.

Все это не было случайностью. Похоже, кто-то из пойманных сторонников не выдержал пыток и стал предателем. В такой обстановке пришлось отменить ряд акций и пересмотреть способы конспирации и методы оперативной работы. А теперь еще и Захария со своей просьбой. Несомненно, человек он заслуженный, даже среди сикариев – как раз тех, кто исполняет самые опасные поручения – пользуется авторитетом. Но сколько же он доставляет хлопот!

Размышляя над просьбой Захарии, Иуда Галилейский досадливо поморщился: насколько мертвый Захария был бы полезнее нашему движению, чем живой, но скрывающийся…. Эта подлая мысль только на мгновение промелькнула в голове у предводителя зелотов, но свой отравленный след оставила.

Прошел год после акции, и зелоты показали, что умеют не только нападать, но и защищаться. Не сумев поймать Захарию, власти остались в дураках. Живой Захария – авторитет только для таких же разбойников, как и он сам. Убитый же в бою – может стать символом борьбы для всех иудеев. Вспомнив о соотечественниках, Иуда улыбнулся: «Странный мы народ: практичный и наивный одновременно. За лепту торгуемся до последнего, а за Мессией сами пойдем и последнюю овцу приведем». Ну что же, просится Захария в дело, значит, надо дать возможность герою совершить еще один подвиг. А там будет видно: погибнет, так погибнет героем, нет, значит, еще больше прославит наше движение», – и добро на участие Захарии в акции было получено.

С момента, когда Захария нашел своего младшего брата, он старался не упускать того из виду. К себе Варавву не подпускал: опасался, что рядом с ним брат не обретет самостоятельности. Ошибки пусть совершает – не страшно, брат поможет. Лишь бы ошибки не оказались непоправимыми.

Варавва брата радовал – огонь ненависти к римлянам горел в нем таким же ровным и мощным пламенем, как и у самого Захарии. Да и умеет теперь Варавва немало. Похоже, пришло время брать его с собой. Начав разговор об участии в акции, Захария имел в виду, что возьмет на эту акцию брата.

Последние месяцы Варавва жил в Капернауме, на берегу Галилейского моря. После встречи с братом в его жизни ничего не изменилось. Он так же, как и раньше жил у пастухов, уходил с зелотами на задания, делал, что приказывали. Но теперь Варавва знал, что на этом свете он – не один. Осознание того, что где-то есть брат, который все делает намного лучше, чем он, заставляло Варавву действовать еще расчетливее и отважнее.

В Капернауме Варавва столярничал в мастерской одного богатого грека. Правда, столярничал – это громко сказано. Так, относил заказчикам сработанные настоящими столярами заказы, убирался в мастерской и присматривался к ремеслу – работать с деревом ему нравилось. Но, в интересах дела, ему нельзя было показывать, что сделать простую лавку он уже может не хуже любого столяра, из тех, кто зарабатывает своим ремеслом себе на жизнь.

Борьба с Римом, дело его жизни, требовала, чтобы сикарий Варавва в любой момент был готов выполнить приказ. И положение его в мастерской позволяло ему отлучаться на короткое время и возвращаться снова. Предлог всегда был один и тот же: Варавва уходил проведать родителей.

К двадцати годам Варавва превратился в стройного юношу. С волосами цвета соломы и голубыми глазами, прекрасно сложенный, он больше походил на молодого римского патриция, чем на бедного галилеянина. Для пользы дела, их общего дела, Варавве необходимо было выглядеть старше своих лет, и он с нетерпением ждал, когда на лице появится растительность. Только недавно появившуюся редкую бороденку и усы не брил, волос не стриг, на людях старался ходить чуть сутулясь, пытаясь казаться ниже, чем он есть.

Только раз, для дела, когда ему пришлось исполнить роль римского патриция, он побрил лицо и остриг волосы. Дело было сделано: акция прошла успешно. Но волосы моментально не отрастают, и Варавве пришлось объяснять любопытным, что растительности лишился ради любви к молодой римлянке.

И вот наступил момент, когда старший брат… нет, не смягчился сердцем – здесь другое – принял окончательное решение приблизить Варавву к себе. Не братских чувств ради, они были всегда. Пришло время удвоить усилия братьев в борьбе против римских захватчиков. Судьба сикария полна опасностей. Жизнью приходится рисковать ежедневно. Захария, как старший в роду, обязан позаботиться о брате, и если он не может оградить Варавву от борьбы, то должен передать свой опыт борьбы с оккупантами.

Захария тайно прибыл в Капернаум. Несколько дней он отсиживался в доме одного из сторонников зелотов. Осторожность требовала осмотреться перед встречей с братом. Зелоты наблюдали за столярной мастерской и за Вараввой.

Первая встреча братьев была неожиданностью только для Вараввы: он принес заказанную лавку в дом покупателя и увидел там Захарию. В этот день они говорили недолго, договорились встретиться назавтра.

Варавва предупредил своего хозяина, что вынужден отлучиться на несколько дней. Он готов был идти за братом – куда бы Захария его не позвал.

                               * * *

В Себастии, столице Самарии, греческое влияние на все сферы общественной жизни было столь велико, что тот, кто хотел преумножить свое состояние и добиться положения в обществе, вынужден был считаться с необходимостью устраивать свою жизнь на греческий лад.

Наум бен Йохай, богатый торговец тканями, жил в самом центре Себастии, возле Форума, в хорошем доме. Дела шли, хвала Господу, хорошо. Даже очень хорошо: вот только недавно он вернулся из Кесарии, где в резиденции наместника сумел получить подряд на поставку тканей для римских легионов. Пронырливые греки из администрации Квириния даже намекнули, что и туники для легионеров могут покупать у него, иудея.

Наум вернулся домой раздираемый противоречивыми чувствами: ликованием и отчаянием. Ликовал он по конкретному поводу: полученный заказ сулил огромную прибыль, а плата за коммерческий успех оказалась очень высокой и приводила в отчаяние.

Если раньше, до сделки с римлянами, Наум бен Йохай был богатым торговцем-иудеем, который лояльно относился к власти, но при этом оставался преданным вере отцов, то в резиденции Квириния ему однозначно заявили, что более глубокое и всестороннее сотрудничество будет строиться не на коммерческой выгоде, а на политической целесообразности. А это означает, что Наум бен Йохай должен будет не на словах, а на деле стать римлянином, с возможностью в будущем получить права римского гражданина. И Наум принял решение – он станет римлянином, пусть жена и дети его простят. Дети вырастут, и сами примут решение, кем им быть в этой жизни: римлянами или иудеями.

Дела Наума пошли в гору, дети получали хорошее образование на греческом языке, жена, послушная воле мужа, приняла его решение как свое. И вроде бы все торговец сделал правильно, но какой-то червь неустанно грыз его изнутри ровно с того самого дня, как Наум стал римлянином.

* * *

Захария и Варавва прибыли в Себастию вместе с торговым караваном, пришлось братьям на время стать погонщиками мулов. Прибыв в город, они не стали бродить по улицам, а засели в неприметном доме в квартале ремесленников. Высланные вперед люди Захарии успели собрать всю необходимую информацию о жертве, торговце тканями, который с недавнего времени стал членом городского совета, активным и деятельным сторонником римской власти, перестал платить десятину в казну Храма и, тем самым, стал смущать правоверных иудеев. Наум бен Йохай сам выбрал свою судьбу, а Захария с Вараввой призваны были стать ее вершителями. Торговец был приговорен тайным движением патриотов-зелотов к публичной казни предателя.

Сложность приведения приговора в исполнение заключалась в том, что Наум бен Йохай стал государственным чиновником, получил охрану. К тому же, работа и дом находились настолько близко друг от друга, что путь от работы до дома и обратно нельзя было рассматривать как место для нападения.

И, тем не менее, казнить предателя предстояло именно на улице, днем, на глазах у себастийцев. Получалось сложно, много моментов должны были совпасть по времени, при этом сами моменты никаким расчетам не поддавались. Остановились на простом плане, справедливо решив, что чем он проще, тем больше шансов на успех. В основу плана легло отточенное мастерство Вараввы в метании камней из пращи – Захария, увидев, как Варавва метает камни, в шутку называл его Давидом.

Наум бен Йохай вышел из дому утром, как обычно. Сразу за порогом его ждала лектика с четырьмя носильщиками, еще четыре солдата из себастийской когорты стояли за лектикой, ожидая чиновника. Двинулись: двое охранников впереди, лектика, двое сзади. Вдруг один из охранников, из тех, что шли за лектикой, упал как подкошенный. Его напарник вскрикнул от неожиданности. Лектика остановилась, чиновник высунулся из нее посмотреть, что произошло, в этот момент у лектики появился какой-то юродивый, которому любопытно было посмотреть на упавшего охранника. Посмотрел, при этом случайно толкнул выглянувшего чиновника, да толкнул так неудачно, что тот начал заваливаться набок. Юродивый заботливо поправил падающего и исчез.

Только спустя несколько мгновений охранники обнаружили, что чиновник городского совета Себастии Наум бен Йохай мертв. Охранники бросились вдогонку за юродивым, но натолкнулись на повозку с углем, которая намертво сцепилась с тележкой уличного торговца. Моментально поднялся крик неимоверный: кричали оба погонщика, им на помощь пришли зеваки, которые под шумок тащили товары с тележки торговца; кого-то поймали за руку и охранников призывали вмешаться. Охранники дали пару затрещин воришке, продолжили погоню, но скоро убедились, что юродивый исчез. К лектике они возвращались хмурыми – впереди их ждало наказание. Каким оно будет, оставалось только догадываться.

Камень в охранника метнул Варавва, а казнил чиновника Захария. Старший брат оценил хладнокровие и рассудительность младшего, он своими глазами увидел Варавву в деле и увиденным остался доволен.

Проведя акцию, братья снова расстались: Захария направился в горы Галилеи, а Варавва вернулся в Капернаум. Но ненадолго. Тем руководителям движения зелотов, кто принимал решения, Захария сообщил, что появился еще один сикарий, способный в одиночку провести любую акцию. Имя этого сикария – Варавва.

Сидон.21 год от Р.Х.

Варавва протискивался сквозь толпу. Это был еще не базар, только подступы к нему; к самому портовому рынку пробиться было еще труднее.

Солнце было в зените и, казалось, останется там навсегда. Холщовые навесы над столами торговцев плохо спасали от немилосердного светила. Не было и освежающего бриза с моря. Но жара не расслабляла ни продавцов, ни покупателей. И те, и другие торговались ожесточенно, спорили азартно, клялись громко, вздымая руки к небу, и призывая всех, без исключения, богов в свидетели своих честных намерений.

Рыбаки с плетеными корзинами свой утренний улов уже продали и отправились передохнуть. Их место заняли торговцы овощами, фруктами, бакалеей и пряностями. Здесь же продавали лошадей, ослов, баранов и коз. Торговцы тканями расположились чуть дальше отдельными рядами.

Варавва пришел на рынок не ради покупок. Предстояла акция, и необходимо было осмотреться на месте, чтобы потом действовать быстро, не раздумывая.

Сначала Варавва подумал, что это забавно – он единственный человек на рынке, который ничего не продает и не покупает. И тут же понял, что ошибся, потому что молодой человек лет 20-25 в грязной тунике, худой, с порочно-миловидным лицом и плутоватыми глазами тоже не интересовался покупками. Он казался равнодушным, но его глаза цепко ощупывали талию каждого встречного. Там, где обычно находится кошелек.

Именно кошельки интересовали юношу, понял Варавва. Греки пользовались дурной славой на Востоке как недобросовестные торговцы, а совсем недавно именно греки устроили в Кесарии резню иудеев, и Варавва непроизвольно обозначил молодого человека, как грека. Заинтересовавшись, стал за ним наблюдать. В этот момент у Вараввы не было каких-либо планов на этого вертлявого «покупателя». Но зрелище предстояло интересное.

Меж тем, молодой грек закончил рекогносцировку и начал действовать. Он выбрал жертву – богатого иудея – и стал, рассеяно глядя по сторонам, приближаться к нему. За иудеем шел раб с корзиной припасов. В момент, когда воришка вплотную приблизился к своей жертве, раба от хозяина оттеснил другой оборванец. Он был, что называется, птицей того же полета, но более рослый и лицом погрубее.

– Работают в паре, – сообразил Варавва. – Один отвлекает, второй действует. Просто-таки готовые сикарии.

С этого момента все происходящее стало для него не праздным развлечением, а частью предстоящей акции. Мысль эта еще не сформировалась в его голове в конкретный план действий, но чутье подсказало галилеянину, что в судьбу этих воришек ему придется вмешаться.

А кража кошелька уже произошла. Второй оборванец толкнул раба, корзина упала, и припасы рассыпались по земле. Самого же раба наглец и обвинил в нерасторопности. Он с руганью набросился на несчастного, заставив хозяина-иудея обернуться и вмешаться в происходящее. Вмешательство хозяина чудесным образом подействовало на скандалиста: он внезапно утихомирился и исчез в толпе. Толпа зевак, не успев насладиться зрелищем, неохотно расходилась.

Варавва, не теряя скандалиста из вида, последовал за ним. Рослый, под стать самому Варавве, тот энергично продирался сквозь толпу. Он явно торопился убраться с рынка. Варавва уже успел немного изучить рынок и его окрестности, и поэтому шел параллельно воришке, не привлекая к себе внимания. Рослый несколько раз оглянулся, но смотрел он назад, а Варавва находился сбоку от него. Успокоившись, рослый укоротил шаг, даже походил между рядами, посматривая по сторонам. Окончательно убедившись, что все спокойно, он двинулся с рынка.

Варавву спасло то, что людей вокруг было много и он, оставаясь незамеченным, шел за воришкой, не раскрывая себя и не теряя того из виду.

Рослый свернул к портовым складам и через какое-то время Варавва увидел сидящего под стеной амбара на корточках второго воришку, щуплого. Теперь Варавва действовал стремительно. Он в несколько прыжков настиг рослого и одним ударом свалил того на землю. Тщедушный грек испугался только на мгновение, в следующий миг он уже вскочил и готов был дать деру.

– Стой, – сказал ему Варавва, – я не ищейка!

– Почем мне знать, что ты не врешь? – спросил грек. Он уже взял себя в руки. Варавва увидел, как рука грека скользнула в складки туники.

«За ножом» – понял Варавва. Он достал свою сику и показал греку:

– Если бы я хотел тебя арестовать или прикончить, то сделал бы это еще на рынке, когда ты брал толстого иудея. Ничего плохого я тебе не сделаю. Сядь! – Грек сел.

Рослый начал шевелиться. Варавва помог ему подняться, подвел к щуплому и помог сесть рядом. Щуплый обнял своего товарища и стал гладить того по широкой груди.

– Вы – малакии? – стараясь не выдавать брезгливости, спросил Варавва.

– А тебе что за дело? – огрызнулся щуплый.

Этот ответ подсказал Варавве, что он не ошибся в своих предположениях. Такое открытие несколько меняло дело, связываться с малакиями – адептами однополой любви, Варавве хотелось меньше всего. Выросший и воспитанный в горах, в суровых горских обычаях, Варавва не понимал изнеженных, истеричных, лживых псевдомужчин, каким и было большинство этих людей.

Нужно было здесь и сейчас решить: рискнуть и привлечь этих двоих к делу, или плюнуть и уйти. Было одно обстоятельство, которое не позволяло отмахнуться от этих оборванцев. Варавва с недавнего времени считал, что может гораздо больше, чем простой кинжальщик. Командовать собственной группой сикариев, например. Только группу ему никто за руку не приведет – искать нужно самому. Так почему не эти? Цену малакиям Варавва знал, но был уверен, что сумеет удержать их в узде.

– Ты грек? – воришка кивнул. – А твой товарищ?

– Он тоже грек.

– Кто вы, и как оказались на рынке?

– Кто ты? И зачем спрашиваешь?

– Кто я – отвечу позже. Спрашиваю же потому, что могу вам кое-что предложить. Но сначала я должен знать о вас все. Если то, что я услышу, меня устроит – будем говорить дальше, если нет …– Варавва задумчиво посмотрел на воришек.

– Отпусти нас, солдат. У нас есть немного денег – возьми все.

– Я уже говорил – я не солдат и не ищейка прокуратора. И нужен вам я больше, чем вы мне. Если вам еще не надоело голодать и скрываться, просто кивните, и я уйду.

– Что нужно делать? – похоже, щуплый был за главного.

– Тебе, грек, не все равно? Или у тебя уже есть пристойное занятие? Я не про то, что было сегодня на рынке. Еще пару таких краж, и вы на рынке примелькаетесь. Вас поймает или городская стража или римский патруль. Суд будет скорым: одному отрубят руку, второго сошлют на галеры. Если же вы мне подойдете и станете выполнять мои приказы, то я вас и накормлю и от властей укрою. Теперь, если согласны, рассказывайте о себе.

– Я – Дисмас, – начал щуплый, – он – Гестас. Семь дней назад мы сбежали с греческой галеры. Мы найдем себе пристойное занятие. А сейчас нам надо отсидеться, пока нас ищут.

– И вы решили отсидеться на рынке, – не удержался Варавва.

– Мы четыре дня не ели. Решили рискнуть и взять кошель. Как видишь, нам нужна еще и одежда.

– Значит, вы и есть те два каторжанина, что убили надсмотрщика и сбежали с галеры… Странно, что вас еще не схватили. Хозяин заявил властям, по всему городу ищут двух беглых греков. Ищут тщательно: греки из городской администрации всегда готовы помочь земляку, тем более, когда просьбу земляк подкрепляет полновесными дидрахмами.

– Плохо наше дело. Но, что сделано – то сделано. Назад дороги нет.

– Понятно. Скажи, Дисмас, твой товарищ немой? Он не сказал ни слова.

– Я не немой. Дисмас сказал то же, что мог бы тебе сказать и я. Так чего рот раскрывать?

– Тоже верно, Дисмас хорошо рассказывает за вас обоих. Давайте так двигаться и дальше. Почему вы сбежали с галеры? Я не спрашиваю, как вы туда попали, но хочу знать, почему сбежали.

– Все очень просто, незнакомец, – на этот раз ответил Гестас. – Мне-то все равно, а Дисмас на веслах совсем выдохся. Долго бы он не протянул. Нужно было бежать, и мы сбежали.

– Действительно, все просто. То есть, вы все делаете вместе?.. Охранника кто убил?

– А какая разница?! – вскинул голову Дисмас.

– А такая, что вы не в суде, а я не прокуратор. Но ответить придется. Не отвыкайте подчиняться. Для вас ничего не изменилось. Приказывать вам буду я, но и рисковать с вами буду тоже я. И знать о вас все и даже больше, чем вы сами о себе знаете, буду тоже я… Кто убил охранника?

– Я! – с вызовом ответил Дисмас.

– С этим все. Где деньги? – спросил Варавва у Дисмаса. Тот подобрался. – А тебе зачем? Денег у нас нет… вернее есть. Но очень мало.

– Как раз мне деньги и не нужны, – весело ответил Варавва. – Это вы хотели одежду себе купить. Или уже передумали?

Варавва видел, что вопрос о деньгах стал решающим моментом в их разговоре. Если сейчас не сломает волю этих людей, то останься он с ними – и будет жить, каждое мгновение ожидая удар кинжалом в спину.

– Послушай, Дисмас! Как все... нет, не так… как большинство твоих соотечественников, ты в меру хитер. Постарайся же стать еще и умным. Вспомни, я тоже видел кошель, который ты взял. Так что не зли меня, лукавый пелазг, – Варавва сделал вид, что разгневался. – Деньги!

Греки переглянулись. Дисмас неохотно протянул деньги. Кошелька уже не было.

– Молодец, от кошеля сразу надо избавляться. Хотя я вижу, учить тебя простым вещам не стоит. Тем лучше. Теперь слушайте меня внимательно. За хлебными амбарами есть небольшая роща. Вы будете меня ждать там. Я принесу одежду и немного еды. С этой минуты вы на людях будете передвигаться поодиночке. Это понятно?

Оба согласно кивнули.

– Дальше. Сейчас вы тоже уйдете по одному. До встречи в роще мы расстанемся. Но чтобы у вас не было глупых мыслей, кое-что я скажу вам прямо сейчас. Если я вас не найду в роще, то искать по приметам вас начнут уже сегодня. Это понятно? – оба кивнули.

 – Спрошу еще раз – это понятно? – оба грека, на этот раз понуро переглянувшись, кивнули.

– Вот теперь я вижу, что вы действительно поняли. Идем дальше. Если в роще, да и потом, у вас появится мысль убить меня – я опережу вас обоих ровно на одно мгновение. Я не пугаю и не угрожаю, я хочу, чтобы вы поняли еще и это: если вы не станете делать то, что я вам скажу – вы умрете. Нет, не я вас убью. То дело, которым нам предстоит заняться, очень опасное, и желающих убить вас, да и меня, будет предостаточно. Поэтому, делать только то, что я скажу и делать беспрекословно – единственный шанс спасти свою шкуру. Все! Вот теперь я сказал все, что хотел сказать для первого знакомства. Гестас! Идешь первым.

Греки ушли по очереди, а Варавва присел там же и стал размышлять. Ему, в отличие от своих соратников, а Варавва был уверен, что в роще он найдет обоих греков,  предстояло сделать немало. Необходимо было найти место, где первое время будет отсиживаться его команда. Место должно быть нейтральным, в смысле никак не связанным с движением зелотов. Этот момент был самым трудновыполнимым. Другие проблемы были проще: одежда и еда. Про оружие разговор будет позже.

Итак, ночлег, одежда и провиант. Именно в такой последовательности Варавва и отправился выполнять задуманное.

(продолжение следует)